Глава третья
На берегу Иордана

Иудейская земля, как плодородная пашня, взращивала пророков и лжепророков, царей и нищих, святых и блудливых, грабителей и сеятелей.

Среди людей ползли пересуды о появлении в Иерее отшельника Иоханана со странными проповедями. Растекались по закоулкам городов и селений.

Любопытство тянуло иудеев поглазеть на необычные крещения с омовением в водах Иордана, из-за коих Иоханану прилепили прозвище – Креститель.

Языки торговцев, ремесленников, мытарей, раввинов донесли молву до Ерушалаима. Иудеи слизывали ее друг у друга, мусолили между собой, растаскивали по домам и забивали щели храма, заставляя священников ломать головы над этой морокой. В глазах фарисеев, саддукеев и ессеев плавали одни и те же вопросы.

Вскоре слухи начали действовать на нервы, раздражать и беспокоить. И наконец вынудили первосвященников собрать Совет. На Совете стоял возмущенный топот ног, крики, брызганье слюной, пока не решили направить к Иоханану Крестителю священников и левитов из фарисеев, чтобы воочию увидеть его дела.

Под палящим солнцем трескалась земля. Колеса повозок, громыхая, нудили скрипом. Копыта лошадей выбивали из дорог пыль, она прилипала к потным лицам и одеждам, противно лезла в нос, мешала дышать. Фарисеев в повозках растрясло, расплавило на жаре, вымотало. Мирская одежда священников, которую вне служения в храме носить позволялось, взмокла на спинах и груди.

По пути часто останавливались в селениях на отдых, прятались в тень. Набивали брюхо едой и валились с ног. Между тем в конце концов добрались до Вифавары. Здесь расположились на ночлег.

А поутру священники, облеченные доверием первосвященников Ерушалаима, нарядились в торжественные одеяния из чистого белого полотна. Нижнее платье, менохозен, из виссона. Собрано у пояса на шнурок. Поверх него хитон. На воротах спереди и сзади глубокие разрезы, на плечах – шнуровка. Одежда плотно облегала тела, доходила до ступней. Без поясов для нижнего наряда, ибо пояса надевались в храм на служение.

Снова взгромоздились на повозки и двинулись к Иордану. Вблизи реки, путаясь в длинных полах, сползли с повозок в траву. Спокойная волна отражала лучи солнца. Покатый берег травяным ковром опускался к переправе. В стороне от переправы увидали скопление людей. Остановились на вытоптанном возвышении, всматриваясь в толпу. Спросили у проходившего мимо человека, есть ли там Иоханан. И получили утвердительный ответ.

Иоханан был долговязым хиляком в одежде из верблюжьего волоса с кожаным поясом на чреслах. Что-то говорил. Гурьба вокруг таращилась на него с любопытством.

Дурной народ, дикий, думали священнослужители, всякому доходяге-проходимцу, у коего подвешен язык, в рот заглядывает. Ждали. И когда Иоханан начал купание людей, оживились насмешками.

Фарисеи тыкали пальцами и надрывали животы. Смеялись над новоявленным мошенником. Омовение выдумал, дурит народ, проходимец. Придумка новая, в хитрости не откажешь прощелыге. Приспособился собирать вокруг себя людей для смуты.

Дождались, когда Креститель остановил купания и с учениками присел отдохнуть. А толпа отхлынула от него и устроилась вокруг на траве.

Тогда священнослужители, подметая полами одежд землю, спустились по косогору. Люди притихли настороженно. Креститель вскинул голову. Священники нахохлились, глядя сверху вниз. Вперед качнулся глава делегации, брюхан с суровыми недоверчивыми глазками:

– Эй, послушай, стало быть, ты и есть – Иоханан Креститель? – С брезгливой гримасой брюхан громко икнул и сморщил лоб. – Что это за одурь ты творишь, безумец? В воду людей загоняешь, головой макаешь, руками крест машешь. Языком мелешь. Людскую молву множишь. Смуту сеешь? К чему народ призываешь? К мятежу? Шайку разбойничью сколачиваешь или новую секту затеял? Какому богу поклоны бьешь? Что за купания выдумал, бродяга? Все это дьявольщина, признайся людям, что речи твои – паскудное вранье. – Брюхан помолчал, ожидая ответ Иоханана, не дождался, снова недовольно пыхнул. – В пророки метишь, баламут? Много таких лжепророков по дорогам шляется, пока не находят их в какой-нибудь канаве с перерезанными глотками. Разбойничьи ножи не отличают лжепророков от баламутов. Ты, подзаборник, отступник, поберегись, твоя тощая шея не очень крепка, чтобы долго носить пустую башку. Впрочем, она ничего не стоит, ты и так слишком долго таскаешь ее на плечах. – Брюхан снова умолк, подхватив руками живот, и заиграл желваками.

– Тебе бы тоже стоило послушать, священник, о душе своей попечься, – нахмурившись, негромко усмехнулся Иоханан. – А то все о пузе заботишься, вон как разбухло, того гляди лопнет. Но не в пузе истина.

– Разбойник! – вспылил священник. – Безумец! Уж не в твоей ли болтовне истина? Язык тебе вырвать – мало! Собрал возле себя сброд, таких же бунтовщиков, как сам. Пускай поберегут головы! Твой язык их не защитит! – Суровые глазки священника побежали по людям, заставляя тех сжиматься и прятать лица. – Забыли Закон, разбойники! – прикрикнул он. – А тебе, Иоханан, лучше убраться из земель иудейских, пока жив! Знаешь, чем кончаются смуты и что бывает с бунтарями? Конечно, знаешь. Не копай там, где уже вырос крепкий колос!

В ответ Креститель оперся на посох и поднялся на ноги. Голос задрожал, набирая силу, жилы на шее вздулись:

– Крепкий колос, говоришь? Присмотрись, так ли он крепок, как кажется. Они все, – Креститель показал на притихших иудеев, – ходили в храм, слушали тебя и били поклоны, но почему это не сделало их такими же пузанами, как тебя? Почему у них не каждый день бывает ломоть лепешки? А ты отожрался и думаешь, правда – в утробе твоей! Лижешь зад тетрарху и римлянам! А за что? Римляне не сделали богаче твой народ. Зачем они здесь? Разве народ иудейский звал их? Пускай убираются в свой Рим! А тетрарх? Царство на бабу променял. Паскудник. Настоящий царь нужен иудеям, защитник, а не римский лизоблюд! Вы забыли, что говорил пророк Исаия. Я пришел, чтобы напомнить. Он предупреждал, что я приду.

Такая самонадеянность Крестителя вывернула священника наизнанку. Он не ожидал подобного отпора, привык к почитанию и почестям. Отступил, злобно раскраснелся, задохнулся от ярости. Было очевидно, что его речь прозвучала напрасно, не произвела впечатления и не воздействовала на Иоханана.

Тут же вся делегация взорвалась криком. Священники и левиты, перебивая друг друга, орали в лицо Крестителю, что много возомнил о себе, стервец. В чужие одежды рядиться начал. Чего придумал, будто о нем говорил пророк Исаия. Только сумасшедшему такое могло взбрести в голову. Очередной мошенник, ушлый плут, жулик. Дождется, что слетит его голова с плеч. Недолго ждать баламутному смутьяну!

Священнослужители ощутили себя в дурацком положении. Им уже казалось, что втуне проколесили путь от Ерушалаима. Окинули проходимца презрительными взглядами и отошли в сторонку, посовещаться.

Быстро убедили себя, что уличили невежду и болтуна, назвали проповеди его вредными и опасными для иудеев. Ничего нового, очередной подстрекатель к бунту, могли бы и не ехать сюда, достаточно было направить царских стражей.

Вернулись к Иоханану с требованием, чтобы больше не мутил и не дурачил людей, прекратил свою болтовню подобру-поздорову, пока не заключили его в узы.

И с надменным видом пошли прочь, шурша подошвами сандалий и полами одежд.

Люди, наблюдавшие все это, жались друг к другу и растерянно глядели то на священнослужителей, то на Иоханана Крестителя. И только одна фигура Прондопула в середине толпы, укрытая иудейской одеждой, была неподвижной. Из-под густых черных волос с синеватым отливом торжествующе холодел тяжелый взгляд.

Иоханан хмуро посмотрел в спины священникам и произнес громко, чтобы слышали в толпе:

– Все когда-нибудь кончается. Фарисеям следует помнить, их конец тоже неминуем.

Еще одну ночь священники провели в том же местечке, ворочаясь и храпя. А спозаранку, когда солнце едва вылупилось из-за горизонта и не было жары, устремились назад в Ерушалаим. Они выспались и пребывали в хорошем расположении духа. Зубоскалили над Крестителем. Потешались над его крещениями и бесились одновременно, ибо зловредные проповеди безумца отрывали людей от храма иудейского. Фарисеи надумали просить первосвященников Ерушалаима изгнать взашей Иоханана из иудейских царств или заключить в узы. Придется подсуетиться, пошептать в уши, не впервой, насобачились в таких делах.

Креститель тоже проснулся рано. Он всегда опережал лучи солнца. Поднимался, когда оно только подкрадывалось к линии горизонта, намечаясь краснеющей полоской. Ученики подхватились следом. Сбились, как щенки, в кучку, второпях сонно вразнобой пробубнили короткую молитву.

Иоханан отряхнул одежду, плеснул водой в лицо и пошел по берегу между разметавшимися во сне людьми. Некоторые добрались сюда поздним вечером, а то и ночью. Свалились от усталости прямо там, куда в темноте вывела тропа. Придавленные к земле сном, лежали беспорядочно, раскидавшись. Урчали, сопели, храпели, присвистывали и причмокивали, не слышали шагов проповедника.

Солнце только начинало выходить из-за горизонта, отбрасывая длинные тени, еще мало было света, чтобы рассмотреть лица.

Проповедник рассеянно остановил взгляд на щуплом длинноволосом человеке в просторной одежде из толстой льняной ткани. Тот безмятежно дрых на боку, подсунув руку под щеку. В блеклом свете лицо чернело бородой и усами. Креститель приостановился: он узнал его, но будить не стал. Задумчиво постоял и двинулся дальше. Ученики за спиной зашушукались. А щуплый продолжал спокойно спать, прижимаясь впалой щекой к ладони.

Иоханан неторопливо вернулся к реке, сел на валун, опустил ноги в воду. Рядом неслышно сбились ученики, ближе всех присоседился Андрей. Солнце и дорожные ветры потрудились над лицом Иоханана, иссушив кожу. Андрей был также сухопар, но моложе, и кожа имела больше соков.

В утренней тишине звучал легкий бодрящий плеск волны. Река Иордан медленно и спокойно несла свои воды мимо.

Люди на берегу стали просыпаться, разлеплять веки, встряхиваться и тянуться к воде. Накоротке перебрасывались словами и тормошили вопросами Иоханана.

Когда рассвело, проповедник вошел в реку, утопив полы одежды. Принялся крестить желающих. Вода была по обыкновению теплой, подобно парному молоку. Он крестил людей, окуная в нее с головой. Вскоре среди ожидающих купания показался щуплый. Их взгляды встретились. Креститель шагнул на берег, приблизился. Щуплый уважительно наклонил голову:

– Здравствуй, брат.

– Что привело тебя ко мне, Йешуа? – спросил Иоханан, вглядываясь в него. Приподнял брови, заложив морщинку на переносице, скрепил скулы, дожидаясь ответа.

Йешуа был чуть ниже ростом. Худощавое лицо с прямым красивым носом, усы и борода на рельефном крепком подбородке. Глаза с крупными густо-карими зрачками смотрели спокойно:

– Хочу понять, почему к тебе идут люди.

– Ко мне идут те, кому больше некуда пойти, – вздохнул Креститель.

– Идти всегда есть куда. Было бы за кем, – возразил Йешуа. – Ты думаешь, знаешь, куда их вести?

Иоханан секунду подумал:

– Всегда должен кто-то указать начало пути. А поведет тот, кому предначертано. Но все – едино. И мы с тобой едины.

– Нет, – отринул Йешуа. – Твой путь, только твой! – сказал, не раздумывая. – У нас разные дороги!

– Однако сейчас они сошлись, – усмехнулся в бороду Иоханан.

– Нет, – опять отверг Йешуа. – Нет. Ты – бунтарь. Хочешь сломать то, что сложилось между людьми. Твои речи призывают к возмущению. А я не приемлю бунт. Ты руководствуешься ненавистью и злостью, а я – любовью.

– Я тоже был таким наивным, – заметил Креститель, – но это прошло. И у тебя пройдет. Даже в любви есть место бунту.

– Всякому – своя дорога, – отозвался Йешуа.

– Да, – согласился Иоханан, – но не всякому дано быть первым. Участь первых незавидна.

Йешуа помедлил:

– Ты должен знать свою судьбу.

– Я знаю. – Лицо Крестителя напряглось. – У бунтарей один конец. И не в моих силах поменять его. Я могу заглянуть в судьбы многих людей, я вижу над собою тебя и вижу, что конца у твоей дороги нет, – его брови дрогнули. – Ты не можешь противостоять злу, ибо ты веришь в добро и не веришь в зло. Трудно тебе будет. Мне жаль тебя.

– Не жалей о том, что будет, жалей о том, чего уже не будет. – Йешуа перевел взгляд на воду. – Зачем ты крестишь?

– Крещением я объединяю людей.

– Разве не достаточно Слова, чтобы объединить? – удивился Йешуа.

– Слово ложится на ум, а крещение на душу. Я пробуждаю бунтарский дух души.

– Ты веришь в это?

– Попробуй. И ты почувствуешь, что у нас с тобой много общего, – вымолвил Креститель.

– У нас мало общего, – не принял Йешуа.

– Ты ведь пришел понять меня. Что же тебя останавливает? Не раздумывай, иди до конца! – повысил голос Иоханан.

– Хорошо, – согласился Йешуа.

Креститель поймал узкую худую руку. Люди расступились. В толпе пробежало недовольство, с чего бы им пропускать вне очереди этого щуплого. Но Иоханан не обратил внимания на ропот. Вошел с Йешуа в воду, произнес привычные слова, перекрестил и окунул целиком. А когда Йешуа, фыркая и отплевываясь, вынырнул, подтолкнул в плечо, отправляя на берег:

– Что ты теперь чувствуешь?

– Что я насквозь мокрый, – буркнул Йешуа, мотая головой и ладонями вытирая лицо.

– Тело неспособно передать состояния души, – твердо проговорил ему в затылок Креститель. – Пора наступит, и ты узнаешь, что не я должен был тебя крестить, а ты меня. Иди. Твой выбор за тобой. Не ошибись.

Йешуа неторопливо убрал мокрые волосы за уши:

– Твоя дорога коротка и предсказуема, а мое предназначение еще не открылось мне. – Мокрая одежда на нем обвисла, влага с подола падала на ноги и в траву. – Ты прав, всему свое время. – Он медленно отвернулся, чуть постоял и быстро двинулся вверх по крутой осыпающейся тропе. По сторонам тропы за землю жадно цеплялась трава, тянулась к реке, задыхаясь от наступающей жары.

В спину Йешуа разнесся негромкий выдох Иоханана:

– Надейся. Надежда – единственный поводырь для всех. И не оглядывайся назад. Не возвращайся к тому, что пройдено. Но помни: зло всегда рядом, одной любви мало, чтобы справиться с ним.

И никто не обратил внимания, как от толпы отделилась черноволосая фигура архидемона Прондопула в неяркой однотонной длинной одежде. Он тихо, чуть отстав, побрел следом за Йешуа, накинув на голову капюшон.

В полдень устроили отдых. Разложили на траве простую еду с акридами и диким медом. Креститель присел на колени и потянулся за хлебом. Андрей крякнул, почесал под мышками, причмокнул губами и напористо спросил:

– Кто это был, Иоханан? Ты выделил его из всех.

Ученики полукругом расположились напротив. Приклеились взглядами к еде. Ждали, когда Креститель коснется пищи, чтобы следом похватать куски. Иоханан занес над едой руку. Но после вопроса Андрея оторвал от еды взгляд, сделал паузу, заставив учеников глотать пустую слюну. Проговорил:

– Он еще сам не знает, кто он. – Чуть помедлил, поймал непонимающие взгляды учеников. – Он верит, что любовь сильнее ненависти.

Ученики потупились. Их в эту минуту больше интересовала еда, они смирно ждали, и только Андрей не успокоился:

– Знаешь, Иоханан, а я бы пошел с ним, – выпалил он. – Любовь все-таки лучше ненависти.

Креститель недовольно качнулся, хмыкая в бороду:

– Я давно заметил, Андрей, что ты не учишься у меня. Но я не уверен, что научишься у Йешуа. С ним будет труднее. Однако удерживать тебя не стану.

Ученики озадаченно оглянулись на тропу, по какой ушел щуплый человек. Захотелось снова посмотреть на него, не разглядели во время крещения, занимались каждый своим делом. Однако по ней уже двигались другие люди.

Иоханан положил щепоть пищи в рот. Все оживились, засуетились, набрасываясь на еду.

День был в разгаре. Солнце плавилось высоко в небе. Стояла духота.

Люди разбрелись по берегу, усаживались, где придется, ворошили свои припасы и тоже приступали к еде.

Фарисеи, возвращаясь в Ерушалаим, молились, чтобы удача покинула бродягу, чтобы загнулся он в первой грязной канаве. Теперь, чем короче становился путь, тем больше сожалели, что не было с ними конной стражи, что унизились до словоблудия с невеждой. Следовало бы сразу посадить проходимца на цепь и в узах доставить на суд первосвященников.

Жаль, не предусмотрели заранее, упустили возможность. Но ничего, все равно не сносить головы отступнику, перестанет гавкать на священнослужителей и царей.

Почесывали затылки, кряхтели. Буйная фантазия вгоняла в пот. Быстрее, быстрее в Ерушалаим.

На другое утро Креститель долго вглядывался в водную гладь. На душе противно скребли кошки. Рядом топтались ученики, Андрей и Симон. Их присутствие раздражало Иоханана. Особенно злил Андрей. Его следовало изгнать за предательство. Ущербным родился, так и пойдет по жизни. А ему ущербные не нужны, ему нужны зубастые и с кулаками. Хоть и невелика потеря, но все же потеря, не находка.

Креститель поморщился, сжимая губы. Вон другие прибившиеся к нему рты раскрывают, глотая его поучения, не прочь сколотить крепкую ватагу и схватиться за ножи, а этот слизняк, недоносок так и не внял его науке.

Иоханан вдохнул и оглянулся. Увидал, как вниз к реке по кривой узкой тропинке спускался Йешуа. Ноги в сандалиях словно скользили по сухой земле. Длинные полы одежды, потрепанные снизу, цепляли камни и невысокую траву вдоль кромки дорожки.

Взоры сплелись. Йешуа остановился. Креститель медленно развернулся навстречу, разлепил сухие губы:

– Ты вернулся, брат, чтобы проститься?

Волосы Йешуа чуть сползли на глаза, худой в запястье рукой он отвел их от лица. Узкая ладонь с длинными пальцами вылезла из широкого рукава. Другая ладонь сжала конец волосяного пояса. Голос прозвучал тихо:

– Да, – проговорил и глубоко вздохнул. – Мы больше не увидимся.

– Не увидимся, – согласился Иоханан, прищуривая глаза от солнца. – Не все в нашей власти.

– Не все, – подтвердил Йешуа. – Не все. Потому и не увидимся.

– Но ты не сожалеешь об этом, – сказал Креститель.

– Нет, – кивнул Йешуа. – Не стоит жалеть о том, чего не изменить.

– И начало, и конец предрешены, – помедлив, грустно сказал Иоханан.

– Я не думаю об этом, – отозвался Йешуа, ощущая песок в сандалии и переступая с ноги на ногу, – но ты мог бы продлить свою жизнь, если изменишь ее.

– Чтобы изменить жизнь, надо измениться самому, – невесело напомнил Креститель. – Я не собираюсь делать этого. И не требую этого от людей. Каждый выбирает сам.

– Но ненависть укорачивает жизнь, – выговорил Йешуа.

– Любовь тоже не продляет ее, – усмехнулся Иоханан. – Когда-нибудь ты убедишься в этом. Любовь часто безответна и равнодушна, а в ненависти столько ярости, огня и страсти! – Его зрачки расширились и сверкнули. – Она дает силы.

– Прощай, Иоханан.

– Прощай, Йешуа. Но помни, человек слаб и беззащитен. Ему всегда надо на кого-то опереться. – Его взгляд упал на учеников. – Эти двое братьев близки тебе по духу. Возьми их с собой, дорога будет легче.

Йешуа перевел глаза на Андрея и Симона, поймал их зрачки и притянул к себе: по спинам тех пробежала испарина. Коротко спросил:

– Пойдете со мной?

Ошеломленно и торопливо они посмотрели друг на друга и на Иоханана. Головы закивали, ладони запотели, языки оторвались от нёба, и с губ сорвалось:

– Да.

Креститель хмыкнул, махнул рукой, молча перекрестил всех и отвернулся. Андрей и Симон почесали бока и шагнули к Йешуа.

А на пригорке маячила фигура архидемона Прондопула.