В 1919 году в России наблюдалась жесточайшая эпидемия сыпного тифа («отечная болезнь»). По неточным и неполным статистическим данным в том же году тифом болели 2229971 человек, главным образом, по причине недоедания и вшей (См.: А.М. Сигал. Сыпной тиф. Медгиз, 1934. С. 13.). Жуткую картину представляли палаты в больничных корпусах больницы Солдатенкова. Все помещения и даже коридоры до отказа набиты больными, через которых медперсоналу приходилось в буквальном смысле перешагивать. «В больничных общежитиях набился посторонний народ, – вспоминал А. Д. Очкин, – в помещениях грязь, копоть, клопы, вши. В отделениях борьба с ними почти бесплодна. Проносятся две тяжелых эпидемии испанской болезни и сыпного тифа. Много уносится жертв среди персонала. Эпидемия сыпного тифа выводит из строя почти весь медицинский персонал. Работать в хирургическом отделении не с кем. Врачи или лежат в сыпном тифе или работают на нем» (МФ. А. Д. Очкин. Краткий очерк по организации и работе хирургического отделения больницы имени доктора Боткина в Москве с 1911г. по 1947 г. Л.4). Из-за отсутствия каких-либо санитарных норм, заражаемость персонала больницы составила почти сто процентов. И неудивительно. В больницу не отпускали даже мыла! Это подтверждают и записи, сделанные в личных карточках персонала (См.: ЦАМД. Ф. 918. Оп. 1лс). 23 апреля 1919 года скончался от сыпного тифа ординатор больницы Борис Александрович Рейн. Ординатор В. М. Васильев, работавший с первых дней открытия больницы, трое суток находился без сознания. И только благодаря стараниям его ассистентов, которые круглосуточно дежурили у заразившегося сыпным тифом врача, его жизнь была спасена. Ординатор Наталья Николаевна Решетова переболела сыпным тифом с 8 февраля по 29 апреля 1919 года. О ней, «склоненной по очереди у сваливающихся товарищей по работе и беззаветно выхаживавшей больных сыпным тифом», с благодарностью вспоминал А. Д. Очкин. Сестер милосердия (о них упоминалось выше): Ровдель Веру Григорьевну сыпной тиф мучил три недели (с 5 апреля по 27 апреля 1919 года), Ретюнскую Людмилу Николаевну сыпной тиф настиг 27 февраля, Александровскую Лидию Абрамовну болезнь сковала почти на месяц с 1 марта по 26 апреля 1919г. В июне 1919 года рабочая при дезинфекционной камере Соколова Матрена Егоровна, с 11 мая 1915 года обслуживавшая раненых госпитальных палат, переболела возвратным тифом. Говорова Александра Ефимовна фельдшерица при водолечебнице (начинала работать в больнице на должности конторщицы-паспортистки с 21 января 1914 года) 21 мая 1919 года заразилась сыпным тифом. В 1920 году сыпным тифом переболел старший врач инфекционного отделения М. П. Киреев. В течение нескольких недель врач находился на грани жизни и смерти. Едва поправившись от тяжелой болезни, после короткого отдыха в Подмосковном санатории Ильинском, он вернулся к исполнению своего врачебного долга (См.: МФ. Рукопись. Киреев. Л.15). И таких примеров не счесть!

Заболевание тифом усугублялось отсутствием достаточной температуры в помещениях больницы. «Еще хуже обстояло дело с топливом. – сообщал Н. М. Рабинович заведующий отделением медстатистики со слов очевидца – Нефти не было: топили то торфом, то дровами. Отопление заключалось в том, что на несколько часов нагревали один из котлов в котельной и пускали пар в кухню и операционную, а затем прекращали топку. Палаты совершенно не отапливались» (А.Н. Шабанов. Московская больница имени С. П. Боткина. С. 23, 24). Температура в квартире главного доктора Ф. А. Гетье едва доходила до трех градусов, а в коридоре опускалась ниже нуля (См.: МФ. Конспект доклада Ф. А. Гетье: рукопись. Л.2).

В то время перед каждым работником больницы встал вопрос о выживании. Немногие смогли вынести жестоких испытаний голодом, холодом, финансовой и хозяйственной разрухой. Наркомздрав РСФСР вынужден был принять ряд мер, которые могли бы переломить ситуацию в борьбе с эпидемией сыпного тифа, обеспечении медицинских учреждений кадрами и создания такой системы здравоохранения, которая эффективно заботилась бы о здоровье в первую очередь рабочих, красноармейцев, советских служащих и членов партии большевиков. Для указанных лиц медицина была страховой, то есть бесплатной. Другим социальным категориям населения за медицинское обслуживание приходилось платить. Правительством большевиков делались попытки проведения мероприятий по взращиванию профессиональных кадров в том числе медицинских. Например, Совет труда и обороны (СТО) РСФСР принял Постановление от 10 ноября 1918 года «Об отмене экзаменов и об изменении порядка производства всякого рода испытаний студентов в высших учебных заведениях». Позже Постановлением СТО РСФСР от 30 апреля 1920 года «Об ускоренном выпуске врачей», от 23 июля 1920 года «О мобилизации студентов-медиков и медичек всех курсов медицинских факультетов всех университетов и военно-медицинской академии», по которому студенты-медики проходили ускоренный курс обучения, после которого направлялись отбывать трудовую повинность в медицинские учреждения.

Диктатура пролетариата в конце гражданской войны проявила себя и в других решениях правительства, дополнительно характеризующих как экономическое положение в стране, так и способы его регулирования. Так, например, в 1920 году советские газеты публиковали Декрет СНК от 2 марта «Об обязательной поставке яиц»; Постановление Совета Народных Комиссаров от 6 июля «Об учете мешков и воспрещении торговли ими»; Постановление Совета труда и обороны(СТО) РСФСР от 16 ноября «О принудительном сборе кожаного обмундирования у населения»; Постановление СТО РСФСР от 29 октября «О принудительном сборе шинелей у населения»; Постановление Совета рабоче-крестьянской обороны РСФСР от 19 ноября «О натуральной, трудовой и гужевой повинности»; и даже Постановление комиссариата юстиции РСФСР от 25 августа «О ликвидации мощей».

Как видим, размах, с которым революционеры начали свою классовую войну, был широк и не избирателен. Реквизиция и экспроприация зачастую были неотличимы от грабежа. Уже через год после революции угроза потерять свое имущество нависла над врачом Т. И. Горянским, который совсем недавно представлял делегацию от больницы, выступившей против призывов Пироговского общества. Вломившись в квартиру, вооруженные революционеры потребовали от перепуганного доктора освободить помещение в течение определенного времени. Помочь разрешить создавшуюся ситуацию взялся главный доктор Солдатенковской больницы Ф. А. Гетье, который выдал своему коллеге охранное удостоверение, от руки исполненное на бланке Солдатенковской больницы, в котором значилось: «Предъявитель сего Тихон Иванович Горянский состоит старшим врачом Солдатенковской больницы, считающейся Советским Учреждением, а потому принадлежащее ему имущество: платье, обувь, белье, домашняя обстановка и проч. реквизиции не подлежат, а равно Т. И. Горянский может быть выселен из занимаемой им квартиры лишь по предоставлении ему нового помещения, согласно постановления Московского Совета Рабочих Депутатов, что и удостоверяется. Главный доктор Ф. Гетье» (МФ). Удостоверение выдано 23 октября 1918 года.

Отнятие собственности у имущих граждан было делом обыденным и не вызывало угрызений совести. Так газета Боткинской больницы «Здоровье трудящимся» №63 от 13 декабря 1939 года характеризовала такую ситуацию в следующих выражениях: «После взятия Советами рабочих, крестьянских и солдатских депутатов власти в свои руки, первым мероприятием, проведенном в нашем районе, было массовое переселение трудящихся из лачуг, в которых они жили многие годы, в дома бывших коннозаводчиков, в дома домовладельцев и аристократов».

Кроме потери собственности, как говорилось выше, опасность быть арестованными по любому поводу была чрезвычайно высока. Со слов своего внука Федора Семенова, В. Н. Розанов был вынужден уничтожить ценнейшие фотографии и письма, могущие скомпрометировать его и семью перед большевистским режимом; закопать где-то за корпусом (каким, неизвестно, думается, что за «докторским») свои две боевые сабли, которые так и не были найдены [точное место клада узнать никогда не удастся. Супруга Владимира Николаевича Анна Павловна скончалась, унеся с собой этот секрет].

Завершая описание данного момента истории, добавим воспоминания митрополита Вениамина (Федченкова), вынужденного покинуть вместе с бароном П. Н. Врангелем берега России и получившего приют в эмиграции, представлявший собой комнатенку в три шага длины и два шага ширины на пятерых. «Но как мы были рады! О, как рады! – вспоминает митрополит – Подумайте, живем без страха: не нападут большевики, не повезут ночью на расстрел, не посадят в «чрезвычайку». Разве это не счастье для беженца? А тут еще и роскошное питание. В Крыму даже я, архиерей, не мог достаточно получать хлеба, чтобы наесться им. Сахар был заменен противным химическим сахарином, который я отказался употреблять. А тут и вообще вся жизнь начала замирать: не хватало электрической тяги для городских трамваев, угля для отопления и тому подобного. И вдруг вижу в дикой Турции, в огромном Константинополе исправно плавают пароходы, горит ярко электричество и… трамваи ходят. Я так от этого отвык, что мне искренне казалось: ну, вероятно это уже последний день. Или сижу в трамвае и боюсь: вот-вот он сейчас остановится среди улицы и не сможет дальше везти… Когда же он двигался спокойно дальше и не думал останавливаться, я удивлялся: как же так? Тут все в порядке. Разве еще может быть во всем мире строй и довольство, если в России ничего нет и [все] в хаосе?» (Митрополит Вениамин /Федченков/. На рубеже двух эпох. Отчий дом. М. 2016. С. 466).