Все ушли, и я остался в конторе один. Мысли о предстоящей работе не шли у меня из головы, и мне хотелось ещё раз всё хорошенько обдумать – спокойно поразмышлять пока никто не мешает.
Вечером в нашем офисе становится удивительно тихо.
Какое-то время ещё раздаются звонки – назойливые продавцы пытаются предложить свой товар, но мой секретарь ушла, а я не снимаю трубку городского телефона. В конце концов, в течение часа, затихают и они. Дальше уже ничто не тревожит ни тишину, ни моё одиночество.
*
Все, или почти все люди, окружающие меня, закончив свой рабочий день, стараются скорее забыть о делах, вернуться домой к своим семьям или раствориться в городской суете. А я часто уезжаю с работы последним, мои сотрудники это знают, принимают как должное, давно к этому привыкли. Что они при этом думают – для меня неважно, но они задают мне вопросы, перед тем как сказать до свидания.
– Остаётесь, Владимир Михайлович? – спрашивают рядовые сотрудники.
– Сегодня в две смены? – или: – Остаёшься в ночное? – или ещё какую-то ерунду спрашивает Антон, мой начальник ПТО, почти товарищ, моя правая рука.
И я приготовил для них объяснения.
Чаще всего я говорю, что пережидаю пробки. Действительно, глупо париться в машине два часа, если немногим позже можно доехать за сорок минут.
Но это не единственная причина, и таких причин, если разобраться, много.
Бывает, и нередко, задерживает работа: не люблю, когда дела остаются незавершёнными, но здесь вообще не требуются объяснения.
Иногда, ещё реже, я говорю, и это тоже правда, что я подстраиваюсь под график жены, ведь она возвращается домой поздно – работа два через два, до 22.00, и вечером дома в такие дни никого нет, кроме собаки.
Дети выросли, у них свои дела, и я им, по большому счёту, не нужен, или, вернее, не совсем так, им больше не требуется моё постоянное присутствие.
Все эти объяснения-причины – это версии для общего пользования. Есть и другие, и о них я стараюсь не распространяться, хотя и тут никакой тайны нет. Например, одна из них – я просто люблю быть один, а вот на вопрос, почему мне это нравится, стараюсь не отвечать даже себе.
*
Так вот, я остался один.
Странно, вроде бы и день был напряжённый, но усталости я не чувствовал, настроение было приподнятым, хотя и для этого причин вроде бы быть не должно.
Я стоял у окна. Мысли о предстоящей работе мелькнули и ушли на второй план, я просто стоял и смотрел на свой город. Отсюда, с верхнего этажа, открывался замечательный вид.
Удивительное дело, думал я, мансардный этаж – аренда офисных помещений дешевле, а вид из окна такой, что никаких денег не жалко.
Я смотрел в окно.
Внизу текла речка Карповка, пересекая в некотором отдалении Каменноостровский проспект. За Карповкой, пока хватало глаз, до самого горизонта раскинулся старый город. Улицы, проспекты, скверы, крыши домов, тянущиеся до самого края Петроградской стороны, до самой Невы, а после Невы ещё дальше.
Там, за крышами домов, в глубине Петроградской есть место, где я родился. В одном из сотен домов, в маленькой коммуналке я жил, когда был совсем маленьким. Я не часто вспоминаю об этом, но это очень тёплые воспоминания, возможно, лучшие, что у меня есть.
Окно открывать не стоит.
Не люблю впускать сюда звуки. Пока оно закрыто, здесь, в офисе, за двойными стеклопакетами, ничто не мешает безмолвному разговору с городом. Я смотрел на него, и мне становилось спокойно и очень легко на душе, мне казалось, что здесь, на Петроградской стороне, со мной не может случиться ничего плохого, мой город поможет мне. Я верил, что здесь для меня ничего не потеряно.
Бывало, мне приходилось уезжать, но я всегда возвращался. Странным, удивительным образом, без видимого участия с моей стороны. Круг за кругом, виток за витком незримой, неведомой мне спирали.
В пути, возвращаясь назад, я менялся.
Где-то там, далеко в прошлом, остался маленький мальчик, восторженно глядящий на мир, наивный, многое чувствующий, не понимающий ничего из происходящего вокруг.
Всё потерялось, и я стал другим.
Изменилось моё отношение к людям, к жизни, бурлящей, или вяло текущей вокруг, к миру, окружающему меня; каждый виток – новое изменение. Теперь я, наверное, стал мудрее, могу понимать и принимать обстоятельства. Я стал циничен, научился не видеть вещи, не важные для меня, научился не чувствовать. Сейчас, на последнем витке этой своей спирали, я, по сути, всегда один…
Я вздрогнул…
Звонок сотового телефона вывел меня из моей задумчивости. Мысли промчались и осели глубоко на дне моей памяти.
Звонила жена, значит, уже поздно, больше десяти вечера, и она вернулась с работы.
Я ответил, что пока в офисе, но скоро буду выезжать, выключил телефон и вновь посмотрел в окно.
А ведь всё верно, снова подумал я, миллионы людей вокруг, а я как в пустыне – один, но самое ужасное то, что мне это нравится. Моральный урод – ни чувств, ни эмоций.
Но что есть, то есть, и глупо обманывать себя, тем более что это почти не беспокоит. Лишь иногда, в редкие дни, мне кажется, что я упускаю в жизни что-то самое главное, то, ради чего и происходит всё вокруг. В такие дни теряется смысл того, что я делаю, и мне становится страшно.
Я стоял у окна, смотрел на свой город, а он смотрел на меня.
Мы оба стали значительно старше, ведь с нашей первой с ним встречи прошёл не один десяток лет. Для меня это много, а для него – мгновение. Что значит для такого города какое-то время? Он, в отличие от меня, по-прежнему прекрасен и молод, а я перед ним – немолодой уже человек, неглупый, как думают многие, – всё тот же мальчишка, смутно понимающий происходящее вокруг.
Для нас с моим городом в этом отношении ничего не изменилось.
Приёмная, милая девушка секретарь угощает меня моим любимым эспрессо.
– Вера, пригласите Владимира Михайловича, пожалуйста, – раздалось из динамика громкой связи.
– Владимир Михайлович, Игорь Петрович вас ждёт, – продублировала динамик Вера.
Игорь встретил меня в огромном кабинете, развалившись в шикарном большом кресле за огромным письменным столом из натурального дерева.
Отделка кабинета тоже соответствовала общему впечатлению роскоши.
– Присаживайся, Володя, – предложил он, слегка приподнимаясь и указывая на кресло для посетителей.
– Впечатляет, – сказал я, усаживаясь в кресло и окидывая взглядом кабинет. – Неподготовленного человека такой роскошью можно привести в лёгкое замешательство. Сразу хочется стать более покладистым.
– На то и расчёт, – ответил Игорь, ухмыляясь, – но тебя, я вижу, этим не смутить – ещё один плюс в твою пользу.
– Меня вообще трудно смутить, – ответил я, – но такой кабинет говорит о многом. Например, теперь твои предложения выглядят более убедительно. Хочется верить в благоприятный исход.
– Что касается работы, которую я предлагаю, – сказал он жёстко, – то это благодаря связям, которые сохранились с прежних времён. На это же, Володя, – Игорь обвёл рукой кабинет, – не очень обращай внимание, всё это, можно сказать, осталось в прошлом. Сегодня ситуация, да и моё положение, несколько хуже. Знаешь, как это бывает: работают люди вместе, доверяют друг другу, но проходит время – и кто-то из них начинает считать, что достоин большего, недовольство растёт, взаимодействия больше нет, а бизнес от этого страдает. Страдает, страдает, а потом умирает. Остаётся только красивая оболочка.
И Игорь вновь обвёл рукой кабинет.
– Да и то не всегда, у меня вот осталась. Ну как, знакомая ситуация? По глазам вижу, что знакомая, – не дав мне слова сказать, добавил он.
– Ладно, Володя, не слушай мой бред, давай перейдём ближе к делу, – продолжил Игорь. – Принёс коммерческое предложение?
Я достал из портфеля довольно увесистую папку бумаг в красивой глянцевой обложке, на которой красовался логотип моей компании, и положил её на стол перед ним.
– Похоже, ты неплохо подготовился, – сказал Игорь – Сразу чувствуется серьёзный подход. Что здесь? Расскажи в двух словах, где основное, детали я изучу потом, сейчас, чтобы зря не тратить твоё и моё время, пробежимся по главным позициям.
Я, Антон и его инженеры из ПТО действительно неплохо подготовились. В папке, что я отдал Игорю, было не только коммерческое предложение, там были 138 смет на 54 вида работ на сумму 589 миллионов рублей. Сделали мы все свои расчёты за неполных, четыре дня, очень уж мне хотелось встретиться с Игорем до конца этой недели, не хотелось уходить на выходные, не увидев его реакции.
Взяв у Игоря папку обратно, я начал свои объяснения…
– Таким образом, – продолжал я, – мы просчитали практически всё. Некоторые конструктивные нестыковки, а их перечень на страницах 245—247, потребуют дополнительных проектных решений и могут увеличить стоимость на 5—7%. Но их можно компенсировать, облегчив несущий каркас и несколько упростив пирог кровли, возможности для этого есть, мы проверили. Конечно, всё это придётся согласовывать с генеральным проектировщиком, но мне кажется, что эти вопросы не слишком принципиальные и проектировщики должны согласиться, – закончил я.
Игорь, смотрел на меня и улыбался. Я терялся в догадках, не понимая, что может означать эта его улыбка.
– Не думал я, – наконец сказал он, видя моё замешательство, – что такое ещё бывает. Порадовал, и я это, Володя, говорю совершенно искренне. Когда я выбирал строительную компанию под эту работу, я изучил историю многих фирм – что строили, что могут, а что не могут, но кроме этого я просматривал фамилии учредителей. Когда я увидел твою, то сразу вспомнил 2003 год и то, как ты умеешь работать. Это стало для меня решающим, и, похоже, что я не ошибся. Таких подробных расчётов, объясняющих практически всё, я не встречал уже очень давно. Сейчас так почти никто не делает. Сейчас, не вникая в проект, берут укрупнённые расценки на квадратный метр, умножают их на площадь, а потом умножают ещё на два, чтобы было куда опускаться. Приносят на одном листе крупно пропечатанную конечную, совершенно несуразную цифру, а откуда она взялась, даже объяснить не могут. Когда я им об этом говорю, они меня даже не понимают, твердят только, как умалишённые: можем опуститься не более чем на 20%.
– У тебя же всё чётко и ясно, даже добавить нечего, – продолжил он. – Считай, что контракт у тебя в кармане. Мои сметчики, безусловно, всё перепроверят, и по сумме нужно будет договариваться. Я, честно говоря, рассчитывал, что конечная цифра будет не более 540, но я думаю, что всегда есть возможность подвинуться – проверьте со своей стороны тоже. Если же вписаться не сможем, попробуем изменить конструктив, тем более что ты сам накопал в нём кучу нестыковок. Сможете быстро исправить?
– К понедельнику, Игорь, всё ещё раз перепроверим и попытаемся опуститься до нужной цифры, – ответил я.
– Можете готовить договор, болванку к договору и перечень необходимых документов для тендера я сейчас скину на твою почту, – сказал Игорь, включил громкую связь и дал распоряжение секретарю.
– Тендер состоится через десять дней, – продолжал он. – Формальность, как я и говорил, но правила необходимо соблюдать. По поводу этой работы и о наших разговорах – никому ни слова, выходим на финишную прямую, и незачем обострять ситуацию.
Игорь встал и, видимо, решив, что разговоров хватит, закончил: – Пока больше ничего, остальное после…
Встал и я.
– И ещё…, – неожиданно, будто вспомнив, добавил он. – За мой визит извини, я тогда был несколько сдержан в общении, но и ты должен меня понять: слишком уж многое случилось со мной за эти годы, я больше никому не доверяю. Вот разве что тебе… почему-то хочется верить. Последнее время, Володя, даже поговорить не с кем, всем от меня нужны или услуги, или деньги. Сплошные дела, никаких человеческих отношений…. А дела закончили, рассчитались – и разбегаемся кто куда. Тоска… особенно после того, как… да что там…
Игорь замолчал на несколько мгновений, пытаясь справиться со своими эмоциями.
– Извини, очень давно нормально не разговаривал, – добавил он. – Нужно выговориться. Пятница, конец дня, может, закончим с делами и где-нибудь по рюмашке?
Отказать я ему не мог, как можно отказать потенциальному заказчику, а если честно, то и не хотел: он снова стал похож на человека, которого я когда-то хорошо знал, того Игоря из 2003 года.
*
Мы оказались в маленьком уютном баре, от офиса Игоря до него было рукой подать.
Обычный бар, ничего примечательного – пять столов, телевизор, симпатичная девушка-бармен, тихая ненавязчивая музыка, из посетителей, кроме нас, никого.
После нескольких рюмок коньяка, выпитых подряд, Игорь расслабился, взгляд его потеплел, то, что его сковывало – отпустило.
Я не мог его в этом поддержать, да он и не настаивал, уже тогда, в 2003-м, я не пил алкоголь, и он это знал. Я сидел напротив него с чашкой кофе и внимательно слушал всё, что он говорил, вставляя редкие реплики. Игорю действительно нужно было выговориться, а мне было интересно его послушать.
– Помнишь, как всё было на той стройке? – продолжал он. – Работа по 12 часов, масса параллельных процессов, противоречия и нестыковки проекта, брак исполнителей, там же был муравейник – одиннадцать подрядных организаций. Все толкутся, мешают друг другу. Одни залили плиты перекрытий, другие половину труб не заложили. Выполнили отделку, потом начинают бить штробы – забыли проложить кабели к операционным, полный бардак. Только с тобой мне было работать относительно легко, да и то…. Помнишь, что вы там натворили с конструкциями атриума? Перепад высот по коньку до 50 мм, да и створ не идеальный.
– Фермы атриума, Игорь, на заводе выполнили не в размер, – начал оправдываться я. – Отправлять назад – это месяц времени, срыв сроков, а нужно было как можно скорее тепловой контур закрывать. Мы на площадке выправили, что могли, но перепад по конструкциям полностью убрать не удалось; но там же поверх ферм ставился алюминиевый каркас остекления, вот он уже встал идеально, ни перепадов, ни отклонений, все чётко по проекту.
– Да помню я, – ответил он, – так, маленькая ложка дёгтя, но на ушах постоять пришлось, попробуй объяснить всё это твердолобому начальству. Они приезжают шашкой махать – отклонения от норм, немедленно переделать, а разумные доводы в расчёт не идут, ведь тогда придётся принимать собственное ответственное решение.
– Ладно, проехали, – продолжил он, – вот только давно тебя хотел спросить, кто эту бучу тогда затеял? Ведь про эти отклонения до определённого момента никто не знал, а после остекления никто и не узнал бы никогда. Сам-то ты вряд ли стал бы так подставляться…
– Работал тогда в нашей конторе один технадзор, – ответил я. – Заметил…. Я пытался ему объяснить, что всё уже продумано, что будет скандал, что на несущую способность не влияет, что всё равно получится так, как я говорю, и это оптимальный вариант…. Он ни в какую, боялся ответственности. В результате внеочередная планёрка, мне выговор, две недели остановки работ до принятия решения. Несколько организаций две недели его принимали. В итоге соглашаются делать так, как я говорил с самого начала.
– Специфика большой конторы, – продолжил я. – Проблемы передают по цепочке вверх или вниз, в зависимости от обстоятельств, а там тоже некому принимать решения – либо из-за недостатка квалификации, либо из-за недостатка желания. Проблема уходит на второй, а иногда и на третий круг, подключаются новые и новые люди, всё искажается, и результат непредсказуем. Поэтому я и ушёл тогда из конторы и открыл собственное дело.
– Я сделал примерно то же самое и примерно по тем же причинам, – ответил Игорь, – только на полгода позже. Закончил все пусконаладочные работы по оборудованию, ввёл эту клинику в эксплуатацию, сдал дела и уволился.
– Хорошее было время, – продолжил он. – Впереди открывались громадные перспективы, я был уверен в своих силах, знал, как надо и как не надо работать, казалось, что можно весь мир перевернуть.
– Знакомое чувство, – ответил я, – только у меня это было во второй раз, первый опыт получился не самым удачным, поэтому никаких иллюзий не было, к будущим переменам я относился спокойно, считая, что просто для этого время пришло.
– А я тогда вообще ни к чему не мог спокойно относиться, – сказал Игорь, – во всём видел крайности. Белое было слишком белым, а чёрное – чернее некуда, наверное, потому, что встретил её. Помнишь Машу? Она была представителем поставщика медицинского оборудования. Первая партия пришла ещё при тебе.
– Нет, – ответил я, – не пересекались.
– А мы вот пересеклись, – сказал он. – Да так, что у меня башню напрочь снесло. Я раньше даже представить не мог, что такое бывает.
И Игорь достал фотографию.
О проекте
О подписке