Грибовница

Однажды возвращаясь с работы погожим июльским днем, колхозный слесарь Вася Рашпиль набрел на грибы. Грибы праздно росли по краю продолговатого оврага, возле колхозной рощицы, где были разбросаны клочки сухой соломы и солнечные пятна. На вид грибы напоминали шампиньоны. Примерно такие же раньше собирала его мать и по-деревенски называла их лужайниками.

Вася присел возле грибов, срезал один, повертел в руке. Ну, точно, лужайники и есть, чего там. Раскрыл свою хозяйственную сумку из шершавой кирзы и набил её грибами до самого верха.

Придя домой, отдохнул немного на диване, сходил за хлебом в сельповский магазин и стал варить грибовницу. И такой от неё пошел вкусный запах, такой аппетитный, что Вася не выдержал – пригласил на ужин свою сестру Татьяну, а та, в свою очередь, позвала Тамару – стареющую Васину сожительницу, сильно располневшую за последнее время.

Тамара с Татьяной были бабы дородные, до всякой еды охочие, поэтому прибежали тут же. Как водится, выпили по сто граммов, грибовницы со сметаной выхлебали по две тарелки, а уж разговоров завели, что называется, до полуночи.

Вообще-то Вася рассчитывал, что сестра после ужина уйдет – оставит их с Тамарой наедине, но не дождался, сам задремал, сидя. Потом спохватился, вышел на улицу покурить, постоял там под звездным небом, поежился от вечерней прохлады и вернулся домой с зарядом бодрости. Дома прилег на диван перед телевизором. Решил переждать, пока бабы наговорятся, полежал, поворочался немного и… уснул.

Средь ночи Васе неожиданно стало плохо. Закололо что-то в правом боку, в голове зашумело, и к горлу подступила тошнота. Вася с испугу решил, что отравился грибами, опрометью кинулся во двор, упал там на колени и сунул два пальца в рот. Запруду прорвало. После этого Васе, кажется, стало легче. Он вернулся в дом, выпил литровую банку молока на всякий случай, чтобы яд разогнало. Посидел перед ночным окном в сад, подышал чистым воздухом и пришел в себя.

Успокоенный уже, сходил плеснул вчерашней грибовницы сонной собаке. Та ласково и благодарно замахала хвостом. Погладил её по голове. Преданная псина, хорошая. И направился в дом. В дремотном состоянии походил по дому туда-сюда, потом залез на полати, повздыхал там немного в раздумьях о Тамаре. Придумал было сходить до неё, постучать в окошко, спросить о здоровье, но решил, что ночью как-то неудобно. Спит человек, и ему давно пора спать.

Утром Вася проснулся от звонкого стука ложек по тарелкам. Торопливо отдернул ситцевую занавеску на печи, взглянул в кухню, что там? А это бабы пришли вчерашнюю грибовницу доедать. Ели и хвалили. Ели и весело беседовали о чем-то своем. Обе румяные, полные, увесистые, как сентябрьские редьки.

Вася посмотрел на них с недоумением и решил, что грибовница, должно быть, хорошая была, и водка в порядке – просто желудок у него стал никудышный. В пятьдесят-то лет, пожалуй, всего можно ожидать, после такой буйной жизни. Может, и болезнь какая подкралась уже, кто его знает. В больнице-то он редкий гость. Давно уже там не показывался.

Кряхтя слез с полатей, поздоровался с бабами, спросил у них о здоровье. Они ответили, что чувствуют себя прекрасно. Вася успокоился и вышел на улицу покурить, подальше от этой проклятой грибовницы.

А на улице летом, как в раю. Птицы поют, узорная зелень лезет в каждую щель вдоль забора, за сараями туманный лес возвышается, и небе какая-то медовая желтизна.

На всякий случай Тузика позвал из конуры. Как он там после грибовницы-то? Тузик не отозвался. Вася подошел к собачьей будке, дернул за цепь. Ни звука… Присел перед конурой на колени, с опаской дотронулся до псины, и судорожно отдернул руку. Холодная уже псина. «Как же так, – подумал ошалело, – я отравился, собака сдохла, а бабам ничего не сделалось»? Выпрямился, как ошпаренный, и вновь побежал в избу. Бежал и кричал на ходу:

– Бабы, бабы, погодите, не ешьте грибовницу-то! Собака вон от неё вчера сдохла, меня вырвало. Не ешьте, бабы!

Но бабы между тем даже не перестали жевать, только удивленно переглянулись, как говоря, о чем это он?

– Не сырое ведь едим – вареное, – оправдалась Татьяна.

– Верно что… Не пугай давай, – поддержала её Тамара, и принялась хлебать снова, как будто ничего не произошло.

Вася посмотрел на баб ошалело, и как-то запоздало решил: «А ведь и правда, не бабы – кряжи. Разве таких грибками-то свалишь».

– Да уж мы и съели всё, – с наивной улыбкой доложила Тамара, лениво прихлопнув на полной руке жиденького комара, похожего на семечко одуванчика.

– Ну сдохнем так сдохнем!.. Наплевать…

В котельной

– На хамство надо уметь реагировать, – учил меня опытный кочегар Павел в школьной котельной, сидя на скрипучем стуле возле самодельного стола из половых досок.

– Как? – спросил я.

– Вот, например, тебя послали куда подальше.

– И что?

– Ты должен обидчику в рожу дать.

– Зачем? – удивился я.

– Чтобы обозначить свое возмущение. На все надо уметь реагировать. В этом и заключается настоящая свобода.

Павел жил на окраине Пентюхина в деревянном бараке, носил густые рыжие усы, пятнистый темно-зелёный ватник и огромные кирзовые сапоги. В душе Павел считал себя интеллигентом. Он уверял меня, что всем в этой жизни доволен. Все у него есть, потому что он умеет жить скромно. А если что не по нему, если что не так – он в рожу может дать. У него в этом смысле «долго не горит».

– Вот я, например, никому спуску не даю, – хвастался он. – Не так давно даже директора школы оттянул, как следует.

– За что? – не понял я.

– За дело. Я ему несколько раз напомнил, что набивку в насосе пора заменить, через сальник вода протекает. А он – ноль внимания… Волков бояться – в лес не ходить! Пришлось поставить человека на место. Высказать ему всё. Пусть радуется, что я ему по шее не настучал…

– Ну, ты даешь!

– И с женой своей я так же обращаюсь, – заверил меня Павел. – Если чего не по мне, я могу и жену на место поставить.

– Её ты, надеюсь, не бьешь?

– Нет, не бью. На неё мне достаточно грозно посмотреть – она сразу всё понимает.

Павел сделал нижнюю губу коромыслом и слегка приподнял вверх указательный палец, многозначительно глядя на меня.

– В наше время иначе нельзя! Съедят! Я когда вздымщиком работал в Малмыжском леспромхозе, у нас мастером был мужик один по фамилии Закирзянов. Хитрый дядька, я тебе скажу. Мы всей бригадой пахали, добывали живицу, а он у нас почему-то бригадиром числился… Прохиндей! Ну, я взял да и вывел его на чистую воду. Съездил в бухгалтерию леспромхоза и наряды поднял. Казалось бы, что тут такого. Только до меня никто почему-то этого сделал. Вот так вот! Потом мы ему для порядка рожу-то начистили.

Павел закурил, откинулся на спинку стула и задумался. Через какое-то время оживился и нравоучительным тоном добавил:

– Скромность не украшает.

– Понятное дело, – согласился я.

– Сейчас такое время, когда всего нужно самому добиваться, – продолжал Павел нравоучительно, – просто так ничего не получишь. Всё с боем приходиться брать.

– Как добиваться? В суд подавать, что ли? – заинтересовался я.

– Да можно и в суд, – пояснил Павел, – только я привык действовать по-своему. Ты ведь знаешь, что я отработал вздымщиком пятнадцать лет. Хотел по этой причине в пятьдесят пять на пенсию выйти.

– Ну, и что?

– И ничего у меня не получилось.

– Почему?

– Какая-то запись в трудовой книжке этим гадам в пенсионном фонде не понравилась. Запятая где-то не там поставлена. Или организация сменила название. Я толком сейчас не припомню… Мне умные люди тогда тоже советовали в суд подать. А я не стал. Дождался эту суку из пенсионного фонда на улице вечерком и настучал ей по башке.

– А потом? Это же уголовщина какая-то.

– Она потом нажаловалась участковому. Меня скрутили, упрятали на пятнадцать суток в кутузку… Но это всё ерунда. Зато я никому спуску не дал. Мне до пенсии-то осталось уже три года. Как-нибудь доработаю.

– И тебе не хочется добиться справедливости, как положено? – удивился я.

– Хочется, конечно, только для этого моей глотки не достаточно. Кулаков – тоже. Тут надо адвокату платить, свидетелей собрать, документами разными запасаться. Туда – сюда надо мотаться, а у меня личной машины нет. Мне это дело поперек горла. Да и конторы леспромхозовской давно не существует. Все документы в архиве, если сохранились. А из архива каждую справку надо по месяцу дожидаться… Нет. Эта волокита не для меня. Если бы рожу кому-нибудь набить или по шее надавать – тогда другое дело. А бумагами заниматься – это не для меня.

Павел красноречиво посмотрел на меня и скептически покачал головой.

– Это стена. Её не переплюнешь.

– А с юридической точки зрения? – подначил я.

– Да хоть с какой. Законы сейчас каждый день меняются. Сегодня дают пенсию в пятьдесят пять. Завтра – не будут. Год прошел – уже ситуация другая. Если бы морду кому набить или послать куда подальше – это мы в любое время. А с государственной машиной воевать нам не с руки. К тому же зарплату ментам повысили, военным – тоже. Это неспроста. Наша власть народа боится. Чего уж там. Ничего страшнее народного гнева нет.

Вот тут я не могу с Павлом не согласиться. Тут он прав…

Помню, как-то на дискотеке окружила меня толпа незнакомых парней. Все они были слегка навеселе, какие-то излишне возбужденные, и все с наглыми рожами. Один из них попросил закурить. Другой сказал, что надо для порядка отойти в сторону и для чего-то поправил ремень у меня на брюках. Короче, стало ясно, что сейчас меня будут бить. Потому что народу понадобилась жертва. Им показалось, будто я кого-то из себя строю. На кого-то я не так посмотрел, пригласил танцевать не ту. Да мало ли чего. Я понимал, что не справлюсь с ними, что эта толпа меня раздавит. И если бы не один мой плечистый приятель, который в тот момент проходил мимо, всё могло бы закончиться весьма печально. Никакие слова эту компанию не остановили бы. Народ в едином порыве непобедим. Тут Павел прав.

– А вчера захожу в школьную столовую, чтобы на обеде перекусить, как следует, а меня не пускают. Представляешь, – неожиданно сменил тему Павел.

– Почему? – вяло поинтересовался я.

– У завуча юбилей, видите ли. Там, оказывается, столы накрывают для праздника. Ну, я естественно возмутился, права стал качать. Хотел завхозу нашему рожу начистить. Показать ему кузькину мать. Но потом передумал. «Дайте хотя бы второе», – говорю.

– И что?

– Мне вынесла повариха еду какую-то. Я деньги отдаю, а она не берет. Это, говорит, от детей осталось. Другого нет ничего…

– Н-д-а!

– Живем как поросята, – зло резюмировал Павел. – За детьми, что останется, доедаем… Хотя я потом ещё приходил. В разгар веселья. Тогда всё по-другому получилось. Все уже стали добрыми. Усадили меня за стол, заставили водки выпить. Глаза у баб масляные. Так и норовят сказать что-нибудь шаловливое. Ну, я естественно выпил. Присел рядом с молодой химичкой. С той, которая в прошлом году учить начала. Хотел ей сказать чего-нибудь этакое, но слов подходящих не нашел. Застеснялся.

– Чего так?

– Робею перед красивыми бабами. Что тут поделаешь. Это у меня с детства… Но одному ухажеру её я всё-таки по башке-то настучал. Обидно стало. Она на него смотрит, а на меня – нет.

– Кто она? – переспросил я.

– Ну, химичка-то эта. У меня долго не горит. Ты знаешь. Я никому спуску не даю.

– А кого побил?

– Сам не знаю. Чужой какой-то мужик попался, но при галстуке. Он после всех пришел. Не наш вроде.

– Может, учитель какой?

– Да нет. Я не знаю его. Только если приезжий…

Павел потупился, перевел взгляд куда-то за окно. Там на ветвях тополя трепетали на ветру последние желтые листья. Потом посмотрел на меня и спросил:

– А ты чего с высшим образованием в кочегары залез?

– Так получилось, – со вздохом ответил я.

– Пошто?

– Работы по специальности не нашел.

– Дурак! Было бы у меня высшее образование, я бы уголь не таскал, – уверенно проговорил Павел.

– А чем бы ты занимался?

– Сидел бы в канторе какой-нибудь. На стуле качался возле компьютера. Я среди баб работать люблю. Им ерунду какую-нибудь расскажешь – они смеются. Или в коридоре за задницу ущипнешь – им весело.

– Х-м-м.

– А чего? С высшим образованием руками-то можно не работать. Это точно. Башкой ворочать надо.

– Не у всех и не всегда это получается.

– Да у тебя и в котельной-то не всё выходит. То в дежурке не приберешься, то у котла мусор оставишь. И насос после твоей смены всё время надо проверять. То течет, то стучит. Подшипники видно не смазываешь ладом.

При этом Павел посмотрел на меня как-то невесело. Я сразу подумал про себя, а вдруг у него настроение сегодня скверное. Чего доброго, подумает, что я его чем-то обидел – и даст мне в лоб. Я немного ещё посидел на нарах, повздыхал и решил на всякий случай поскорее из котельной ретироваться. Кто его знает, что у него на уме.