Глава 3

Берлада

15 апреля 1145 года

– Лена? Ты же должна была умереть, – сказал я девушке, которая в миг растворилась, превращаясь в белесую дымку.

Чувствую нахождение людей у себя за спиной, разворачиваюсь и вижу необычайно красивую женщину. Рядом с ней возвышающегося рослого, мужественного воина, обряженного в кольчугу и с ножом в руке.

– Агата, я не дозволю тебе осрамить меня. Убью каждого, кто посмотрит на тебя желанным взором, – кричал мужчина, размахивая ножом у заплаканных глаз женщины.

– Где ты? Я ищу тебя, – произнес Богояр, отвлекаясь от угроз моей матери.

Отец, это мой отец! Приходит узнавание и очередные два образа тают, оставляя на своих местах дымок, который необычайно быстро устремляется вверх, там, где небо…

Агата – это моя мать, она мозовшанка, ее отец привел себе в полон. В такую женщину нельзя не влюбиться. И отец просто помешался на ревности. А еще…

*................*...............*

Проснулся, или очнулся от того, что рядом со мной, связанным и даже с кляпом во рту, громко разговаривали два мужчины.

– Ты с глузду съехал, аль за дурня меня принял? – услышал я возмущение кого-то, кого не могу рассмотреть, так как руки связаны и я лежу лицом к деревянной стене, спиной к разговаривающим людям. – Какие десять гривен виры? С него, со Влада столь серебра? Он что, боярин какой, али руку тебе отрубил?

– А что ты хотел, мил человек? Глянь волот какой превеликий! Такого прокормить, это как семью на ноги поставить. А мы кормили, не отощал, чай, твой Влад, – этот голос я уже узнал.

Вторым спорщиком был Вершила.

– Купу он брал у меня в рост, – продолжал Вершила.

– А не позор ли христианину в рост давать? Да и видаки кто? Твои подельники? – не принял незнакомый мне человек доводы Вершилы.

– А ты ратник Воисвет не говори мне, что добро, что илжа и кривда. Тута, на земле Берлады своя правда, нам ярославово слово не едино, – продолжал противиться Вершила.

Более вникать в то, что говорят два спорщика я не стал. Руки-ноги затекли и частью болели, а частью онемели. Из-за нехватки сил, меня вырубило, а мои мучители видимо смекнули, что я буйны и решили по рукам-ногам связать.

Я все же подергал своими конечностями, чтобы понять насколько имею шансы выпутаться из веревок. Они были. Веревка не особо качественная, да и тот, кто меня вязал не такой и профессионал в этом деле. Однако, чтобы развязаться, мне нужно проявить изрядную активность, потерпеть боль и, скорее всего, быть обнаруженным. Без обличительных телодвижений не обойтись.

Я не мыслю, как реципиент, но кое-какие обрывки эмоций все же проступают, и это меня… удивляет. Вот передо мной, у изголовья, стоит крест. И я… нет тот человек, чье тело я захватил, боится этого креста. Набожность на уровне секты. Вот, наверное, правильно было бы с чем сравнить. И я в этой секте. Нет страха перед людьми, ни у меня, человека из будущего, ни у меня, человека из этого времени, явно средневековья. Скажи лжепоп Илья кого убить, но обоснуй, что этого хочет Бог, то я сделаю. И нет страха быть убитым, избитым, но есть страх перед крестом, который поставит передо мной Илья.

Я всерьез считаю, что в меня вселились бесы, ну или один бес. И вот этой службой, полной унижений и боли, я изгоняю из себя его. Жесть! Какой же уровень промывки мозгов! Сделать из большого и сильного парня раба, готового стерпеть все? Этот Илья, который священник, не божий человек, он монстр, раз получается подчинять сильных людей.

Я всегда уважал силу, даже хитрость, если она на войне или для благого дела. Но никода я не терпел манипуляторов, тех, кто подлостью, или какими психологическим уловками проникают в голову человека и копаются там.

И вот сейчас я смотрю на крест и уже улыбка посещает мое лицо. А чем меня могут остановить, если вот прямо сейчас я направлюсь к Илье и сломаю ему челюсть, так смеха ради? Он покажет мне крест? А я должен пасть ниц?

Всегда относился к вере с почтением, как известно, на войне не бывает атеистов. Но вера для меня это… Сакральное, то, чем нельзя манипулировать, что должно быть внутри и помогать, а не разрушать, унижать, убивать. И теперь я понимаю, что та вера, которую насаживает Илья, это только манипуляция для улучшения материального обеспечения манипулятора.

– Развяжи его! – потребовал человек, которого, как я понял, зовут Воисвет и он ратник.

– Ты не будешь здесь приказывать, ратник, тут божье место, – не стушевался Вершила.

– Ты Бога не поминай, нет тут его, – отвечал воин.

Уже ясно, что Воисил из дружины того князя, что прибыл в город, дабы пополнить свое воинство.

– За Бога говори с отцом Ильей. Мне до того дела нет, тут земля вольная. И я не стану развязывать. Принесешь десять гривен серебром, вот тогда и отдам, – Вершила был неуклонен. – Я в праве своем.

– Ты же понимаешь, что более он не будет покладистым, коли раз ударил, ударит и второй. Вона какой у тебя глаз заплывший, – усмехнулся Воисил. – Отдай за две гривны, более у меня и нет и не будет.

– Батагами отхожу, строптивость выбью. А за порушение обета… – Вершила не договорил, был перебит Воисилом.

– Да не тебе он обет давал, не тебе с него и спрашивать! Десяти гривен за него не дам, подумай, и приходи, когда второй глаз затечет! Не брал он у тебя купу под рост, никак не брал. Даже тут, в вольном граде вашем позор сие, жидовство, давать серебро в рост. Еще спросить бы с тебя, где его доброе оружие, кое-быть должно, да кони. Он же половцев побил? На коне приехал? Думай, Вершила! А я, коли было бы время, так круг городской собрал бы, чтобы спрашивать с тебя, – жестко говорил пожилой воин.

Послышались шаги, говорившие выходили из того помещения, где я валялся. Наверняка, это был Воислав, ушедший ни с чем.

И вообще… А десять гривен, это сколько? Память молчит. Нет, я не темный человек, историю учил и делал это добросовестно. Но имею смутное представление о нынешних ценах. Хотя… Была же история, что князь Ярослав Владимирович платил виру за человека и там было восемьдесят гривен за персону. Обидно, если честно, что за меня только десять и то, покупатель сдулся. Впрочем, еще нужно доказать свою значимость.

– Хех, – прилетел удар рядом со мной в стену.

Это, видимо, Вершила так эмоции проявляет. Но не решается, паразит, бить по мне. Надеюсь, что от страха передо мной, а не от того, что не хочет испортить «товар».

В этом времени за все можно откупиться, если я хоть чуточку понял период, куда попал. Убил человека? Сколько там, восемьдесят гривен и дело с концом? А сколько мне нужно будет оплатить, чтобы спалить здесь все, вместе с паразитами, такими, как Вершила? Наверное, дорого. Так что эмоциями не фонтанируем, а думаем.

– Вот же стервь… Жил бы и далее при храме, да обет свой исполнял. И серебро на тебя давали, когда прослушивали историю про половцев и работал зело справно. Нет жа, заговорил, образина! Ешо и око подбил! – причитал Вершила так же удаляясь.

Только я подумал, что этот мужик уже ушел, уже настроился на то, чтобы начать расшатывать веревки, как он, продолжая причитать, как я, оказывается, неблагодарный, вернулся.

– Сие вода святая, токмо сего дня освященная. ставлю у креста. Смотри, шелохнешься, скрынку разольешь, худо будет, что святая вода разлита. Да и сам обжечься можешь, коли бес из нутра полезет. Так что лежи тута, – сказал Вершила и, как я понял, с уверенностью, что нагнал на меня страхов, все-таки ушел.

Вот же гад. И сам же во все это, похоже верит… Мысль я не успел додумать, так как, оказывается я валяюсь в месте повышенной проходимости. В будущем рядом со мной могли бы какой Озон или Валберис открывать, уж больно много людей тут шастает. Только-только под мысли о людских суевериях начал расшатывать, причем небезуспешно, веревку, как еще кто-то пришел.

– Эй, слышишь меня? – прошептал звонкий голос.

Звонкий, но все же мужской голос, продолжал допытываться у меня состоянием. Всегда поражало вот это: «Ты спишь?» Ну если сплю, так не отвечу, а если не сплю и не отвечаю, так иди лесом, с тобой не хотят общаться. Так, нет, будут спрашивать, пока либо не разбудят, либо не получат в ответ грубость.

– Чего тебе? – спросил я, все еще пялясь в стену и рассматривая мох между бревнами, которым, видимо, забивали щели.

Еще раньше удалось грязную тряпку вынуть изо рта. Как бы при этом не опошлить ситуацию, но язык у меня оказался рабочим, при его помощи и вынул кляп. Еще бы минуты три-четыре, так и от веревок избавился. Правда что делать дальше есть только смутные представления. Но из этого состояния, хлева, к котором меня держат, нужно уходить, как, наверняка из города тоже. Эта локация оказалась ко мне не дружелюбной. Если есть люди, которые за меня просят, я о том Воисиле, или как там зовут мужика, голос которого я слышал, то нужно искать встречи с ним. А еще лучше вот прямо сейчас хоть что-то для себя прояснить.

– Ты енто, стало быть не Фомка, а Влад? – прозвучал очередной вопрос.

– Ты, стало быть, переверни меня, кабы разговор состоялся. Не привычно мне быть спиной к мужчинам, стало быть, – подражая стилю общения очередного гостя сказал я.

Меня перевернули и я увидел парнишку. Худощавый, явно не воинственного вида, в рясе. Если называть священников попами, то передо мной был, скорее, «попок», поп на минималках. И был бы он грозного вида, или хотя бы не такой тщедушный, я даже с еще до конца не развязанными руками смог бы огреть гостя хоть в пах, хоть в грудь, тем камнем, который уже успел перетащить и оставить у связанных рук. Кстати, о них!

– Руки! – потребовал я.

– Э, не, мил человек. Сперва уговор, опосля руки, – собеседник замахал в отрицании своими передними конечностями.

Опа, а мы с ним оказывается о чем-то договаривались? А как, на пальцах? Если я обет хранил?

Впрочем, я уже и не нуждался в его услугах. Наверное, слишком был уверен Вершила, что я испугаюсь креста с водой и даже не попытаюсь выпутаться, иначе как этими соображениями я подобные нелепые узлы я не могу объяснить. Бывшие мои путы, уже валялись рядом.

Резко хватаю дьячка за шею, двигаю его к себе, перехватываю руку и беру ее на слом, втыкая голову дьячка в то сено, на котором я только что лежал.

– Где я? Это первый вопрос. Отвечать быстро! – жестко говорил я.

Следовало сверить реальность и новую старую память реципиента.

– Град вольных людей Берлада, что у Дуная, – уже четко отвечал дьячок.

– Кто я? – спросил вновь я и даже сам поморщился.