Русские буквы

В интернете при попытке ввода пароля на

кириллице возникает предупреждение: «В поле содержатся русские буквы».

 
В поле содержатся русские буквы, —
Я прочитал и увидел во сне,
Что я в Освенциме, тощий от брюквы,
И в крематорий готовиться мне.
Где-то содержатся русские люди,
Лагерь зовется «Планета Земля»,
Есть среди них паханы, лизоблюды,
Но среди них ведь и ты есть, и я!
В небе находятся русские Боги,
Я это знаю, хоть сам не святой,
Знаю, что нас позовут из берлоги,
Бросят в какой-нибудь дьявольский бой.
И разнесётся с утра спозаранку,
Так, что земля содрогнётся в огне:
«В поле находятся русские танки!»
Я этим жив, это дорого мне.
 

Нам снова не хватает трубача

 
Нам снова не хватает трубача,
Что локоть выворачивал в изгибе.
Кто станет им? И чтоб не сгоряча,
Во имя жизни, а не на погибель?!
Россия – миф? Она сидит как кость,
И мы его всем в горло вколотили?
И все гадают, вместе или врозь:
Да были мы когда или не были?
Да, были мы! И мы еще придем,
Как приходили тыщу раз на смену,
Такую бучу снова завернём,
Куда Парису там с его Еленой!
Да, мы придём. Откуда? – спросят нас.
Каким планетным закоулком узким?
Не все ль равно, кто прикрывает вас
И почему он говорит по-русски!
А впрочем… мы не явимся, пока
Вы сами нас к себе не призовёте,
Пусть впереди спокойные века,
Как будто невесомость в самолете.
Но невесомость эта – только миг,
Вся остальная сущность – катастрофа,
И каждый на Земле давно постиг:
Здесь иногда невыносимо плохо…
 

Буржуйка

 
Когда-нибудь наступит лето,
Когда-нибудь наступит жизнь,
Сожгу сегодня томик Фета
Во избежанье новых тризн.
Вчера сожгли Святую книгу,
Но бабушке не помогло,
А я держу в кармане фигу,
Как будто всем смертям назло.
Ах, если б видел Афанасий,
Прервав свои святые сны,
Как людям стих его прекрасный
Помог добраться до весны.
На нём – божественная мета,
Тепло и искренность души,
И я сожгу последним Фета,
Чтобы огня не потушить.
Огня буржуйки ленинградской,
Блокадницы, такой как мы,
Сгорели в ней, как в печке адской,
Все наилучшие умы.
Любовь одна – источник света,
И, отогревшись у огня,
Я наизусть читаю Фета
И знаю, Фет простит меня.
 

Сент-Женевьев-де-Буа

 
Схороните меня в эмиграции
Не на Сент-Женевьев-де-Буа,
Где бы в гроздьях душистой акации
Утонула моя голова,
А в краю, где цепляет туманами
Небосвод за кремнистый забор,
Где с поэтами я полупьяными
Бесконечный веду разговор.
Край стоит тот забытый, заброшенный,
Как рубцовский последний удел,
Там любое лицо перекошено,
Там любой человек не у дел!
Перекошена, перекорёжена
Там любая людская судьба.
Наплевать, что не будет ухожено
Там моё Женевьев-де-Буа.
Наплевать, что там нету акации,
Наплевать, что жестка там трава.
Я домой еду как в эмиграцию,
Я имею на это права!
 

Такие, брат, высоты!

 
В меня вколочено до рвоты
В пути от пешки до ферзя:
Сердца, да это же высоты,
Которых отдавать нельзя!
Поэт-пророк, сказал, как срезал
Про дни психических атак,
Где стих дымящимся железом
Горит в обугленных руках!
Пусть враг мой окопался прочно
На том высоком берегу,
Я, как гранатой, словом точным
Его всегда достать смогу!
Я не могу не прекословить,
И помню: кто, если не я?
Пишу, угрюмо сдвинув брови:
И ненавидя, и любя.
Пусть называют мизантропом
Меня. Угрюмым чудаком,
Я партизан на горных тропах,
Вооружен одним стихом!
Сижу и пялюсь в амбразуру,
Взамен которой монитор,
Решите вы, что это сдуру,
Мол, песне надобен простор.
Клавиатура – не гашетка,
Передо мной – не вражья рать,
Но я стучусь, как птица в клетке,
Чтобы в неволе не пропасть.
И пусть не знают, где ты, кто ты?
Такая у меня стезя:
Сердца – такие, брат, высоты,
Которые сдавать нельзя!
 

Я убегаю от любви

 
Я убегаю
от любви,
Как убегают
от запоев.
Но ты, любовь, меня
лови —
Мы по ночам еще
повоем!
Я напишу еще
стихи,
Раздам долги и пить
не стану,
И в церкви замолю
грехи.
И пусть меня опять
обманут…
Мне нужен культ любви
своей,
Как нужен культ Прекрасной
Дамы.
Ты масла лишь в огонь
подлей,
Так скажем – для завязки
драмы…
 

Когда встаёт Россия

 
Ракета тихо выпустила крылья,
Над Атлантидой – сумрачная тень,
Америка, страдая от бессилья,
Планету истязает ночь и день.
 
 
Народы жадно смотрят на Россию:
Спасет она, что делала не раз?
Придёт, иль нет обещанный мессия,
Раздастся ли громоподобный глас?
 
 
Карибский кризис – детские пелёнки,
На фоне водородного гриба.
Сегодня – проржавели все заслонки
Того американского столпа.
 
 
Но вы еще не знаете России,
Россия – ветер и Россия – боль,
Пусть верещат продажные витии,
Мы цену им изведали с тобой!
 
 
«…И он, увидев меч, идущий в землю,
Трубил в трубу, предостерег народ»,
Труби, трубач, трубы я зову внемлю,
И знаю, в чей сей камень огород!
 
 
Пророки лжи и падшие святые!
Ломайте крылья, улетая вспять,
И помните, когда встает Россия,
То лучше на дороге не стоять!
 

Крапива

 
Улыбаешься конному, пешему,
Открываешься лютым врагам,
Только знаешь, пошли-ка их к лешему,
Я тебя никому не отдам!
Здесь в округе тоска мухоморная,
И осталось – крапиву косить,
Но коса, словно девушка вздорная,
Перережет последнюю нить.
Жизнь моя до того несерьезная,
Что пришлось закусить удила,
То росла, как крапива бесхозная,
А теперь под косою легла.
Я в России не гость и не ряженый,
Может быть, никудышный поэт,
Но с крапивою рядышком ляжем мы,
Пусть сожжет, если выхода нет!
Пусть коса, будто смерть неминучая —
Я её наточил о гранит,
Вряд ли ждет меня долюшка лучшая,
Даже если попробовать жить.
Будет петь мне свирель горемычная:
Плохи ваши с Россией дела!
Но на это отвечу привычно я,
Что крапива мне душу сожгла.
 

Листопад

 
Я не самый плохой человечек,
Почему же на этой Земле
Я познал бытия скоротечность
И не смог удержаться в седле?
Время лечит старинные раны,
Только всё это не про меня,
Обмелели мои океаны,
Иллюзорной мечтою маня.
Листопад за окном сумасшедший,
Заставляет забыть про дела,
Как поведать мне лучшей из женщин,
Что рябина мне душу сожгла?
Как мне вылечить старую рану,
Как спастись от грядущей беды,
Никогда уже выше не стану,
Не достану для милой звезды!
Я пинаю опавшие листья,
Что засыпали мой городок,
Не осталось, мне кажется, мыслей,
Передумать которых не смог.
Покраснело кругом, пожелтело,
Полыхает, подобно костру,
Листопад маскирует умело
Под осеннюю сказку хандру.
В этой сказке – какая отрада?
Разве только рябина в огне,
Отчего же в пылу листопада
Чей-то образ мерещится мне?
 

Я не имею права на любовь

 
Я не имею права на любовь,
Хочу любить, признаюсь вам, безумно,
Но с ринга уведён: разбита бровь,
А, может, вёл себя я слишком шумно.
Боец любви, да что боец – кумир,
Я брошен жизнью нынче на канаты.
А без любви – кому он нужен, мир,
И все его восходы и закаты.
Пишу стихи – дороги лучше нет
Под пулю, в петлю или на Голгофу,
А мне и так последних сорок лет
Кукушка куковала катастрофу.
Приговорен тянуть тяжелый воз,
Где лишь стихи – последние пожитки,
Но столько в них любовных тяжких слез,
Что я тащусь со скоростью улитки.
Лошадка очень плохо тянет воз,
А в нем полно кому-то нужных бредней,
Я, может, оттого его и вёз,
Считая каждую версту последней.
Когда же за незримую черту
Я завезу любовную поклажу —
Как бабу с возу привяжу к хвосту,
И напоследок по спине поглажу.
 

Полынь сорок первого года

 
Полынь сорок первого года!
Упавшая с неба звезда
Пророчила людям невзгоды
Казалось, уже навсегда.
Убили нас, многих убили,
А выжившим и невдомёк,
Что мы за звездой уходили,
Как за горизонт на восток.
Исход этот скорбный, полынный,
Запомнится людям навек,
Нет-нет, да впадает в унынье
В июне у нас человек.
Полынь сорок первого года!
Сожженные танки кругом,
Остатки былого народа
Бредут по пыли босиком…
И как они нас не добили?
Я сам до сих пор не пойму,
Решалась судьба: или-или,
И виделась словно в дыму.
Полынь сорок первого года!
Конечно, была и сирень,
Но только в душе непогода
Жива и по нынешний день.
Сирень сорок пятого года!
Сквозь слёзы я произношу,
Понятия разного рода —
Скажи своему малышу!
Сирень и полынь – не соседки,
Простите меня, коли что,
Но в каждой сиреневой ветке
Полыневый запах густой.
 

Вы терпенья займите у русских

«В полный рост – это очень

по-русски»

Веник Каменский

 
В полный рост поднимались в атаку,
В полный рост уходили в запой,
Не вмещались внутри автозака,
Пробивая борта головой.
В полный рост, хоть салага не рослый,
Метр с кепкой – про нас говорят,
Салютуя, поставили вёсла,
И запели про крейсер «Варяг».
В полный рост, это Саша Матросов,
И Гагарина Юры «Восток»,
Не осталось, наверно, вопросов,
Как же этак он вырасти смог!
В полный рост, это Чёрная речка,
И заснеженная Колыма,
Ну а если хотите и вечность,
Пусть и ядерная там зима!
Вы терпенья займите у русских
И гоните и в гриву, и в хвост,
Но в винтовочных рамочках узких
Снова встанут они в полный рост!
 

Советское – значит отличное!

 
Я вспомнил сейчас неприличное,
Но сердце слегка защемило:
«Советское – значит отличное!»
А знаете, мне это мило!
Избалованные отечеством,
Ему же и неблагодарны:
Позарились мы на неметчину,
Как будто бы сами бездарны.
Советское – значит отличное! —
Пройдя сквозь мильон заблуждений,
Как нечто отчаянно личное,
Воспримет наш сумрачный гений!
 

Где ты – курица хромая?

 
Где ты – курица хромая, колбаса, петух косой²?
 
 
Мы живём без Первомая, без страны своей большой.
Почему в старинном стиле не стучите в барабан?
Почему разъединили пролетариев всех стран?
Почему мы не выходим всей семьёю на парад,
И не слышно тех мелодий, был которым раньше рад?
Где ты галстук пионерский, что повязан был с душой,
Почему вокруг так мерзко, будто праздник и не твой?
Не твоя вокруг Россия, не твоя вокруг Москва,
Почему же не спросили, отобрав твои права?
Где права на солидарность, где права на мир, на труд?
Кто решил, что это даром нам придут и отдадут?
Я не против триколора в первомайский день с утра,
Но тянусь за корвалолом – принимать его пора.