3

Было раннее зимнее утро. Солнце ещё не поднялось, и небо не алело, и даже предвестие рассвета ещё не чувствовалось в морозном воздухе. Тишина стояла такая, что казалось – отказал слух. Хотя нет, это только в первые мгновения, а потом стали различимы звуки приближающихся автомобилей. Где-то в стороне проходила дорога. Сергей стоял по колено в снегу и всматривался в темноту. Матово светился снег, и смутные тени чернели вдали. Он не сразу сообразил, где находится. Мрак, серый снег, чёрное небо без звёзд – немудрено запутаться. Впереди вырисовывались колышущиеся тени деревьев. Деревья цеплялись за низкие тучи корявыми ветвями, как бы не желая отпускать одеяло из туч.

Сергей обернулся. За его спиной на огромной усечённой пирамиде возвышался диковинный столб. Что-то очень знакомое. Где-то он уже видел это место. Столб напоминал кактус с симметрично расположенными отростками. Удивительно ровный кактус, такие в природе не растут. И он вспомнил. Этот рукотворный кактус называется Чесменской колонной и произрастает на пруду Екатерининского парка в Царском Селе, то бишь, в славном городе Пушкин.

Карты с собой не было, да она и не требовалась. Обладая почти фотографической памятью, он не нуждался в шпаргалках. Мысленно развернул карту города перед собой. Опознанный ориентир расставил всё по местам. Теперь надо оставить этот Чесменский кактус за кормой и выбираться на берег. Да, на берег, ведь сейчас он стоит почти в центре пруда. Замёрзшего пруда. Значит, так: выходим на берег, а там к выходу, и на Парковую улицу. До Конюшенной, где жил Беляев, можно добраться несколькими путями. Городок, в принципе, небольшой, до всего рукой подать. Как говорится, куда ни пойди, всюду Конюшенная улица. Все дороги ведут к дому номер двадцать один.

Если Эммет Браун не обманул, то сейчас январь сорок второго года. День-два до смерти Беляева. Рукопись должна быть ещё при нём.

На светлом снежном фоне телогрейка была как мишень в тире – стреляй не хочу. Если его сейчас заметят, то попробуй объясни, что ты делаешь ночью в парке оккупированного города. Сразу пристрелят, ведь комендантский час.

Короткими перебежками добрался до полосы деревьев на берегу пруда. Среди обнажённых стволов и заснеженных ветвей можно было спрятаться и продумать дальнейшие действия. Отчего-то сильно захотелось пить, словно он не пил целый день. Зачерпнул ладонью снег, скатал снежок, принялся откусывать и глотать. Жажду не утоляло нисколько. Разве что обжигало язык и нёбо.

Только сейчас он догадался «прощупать» пространство. Где-то вдалеке «нашёл» грузовик, мотор его был горячим, машина ехала в сторону Екатерининского парка.

Ну всё, двинулись. Идти нужно очень осторожно. Если днём ещё можно показаться на людях, то сейчас это опасно, хотя прятаться удобней, в темноте-то. Но если тебя обнаружат именно сейчас, то добра не жди. Лучше постараться идти парком, пока возможно. Среди деревьев легче скрыться, несмотря на то, что половину уже вырубили на дрова. Сергей отвернул рукав телогрейки и посмотрел на часы. И едва не рассмеялся. Стрелки показывали одиннадцать утра – то время, когда он ещё был в Москве. А здесь шесть или семь, даже рассвет не начался. Он подкрутил стрелки, выставив условно шесть утра. Эти часы ему сразу понравились, когда он стал переодеваться в рваную телогрейку и штаны, ещё в «Хроно». Единственная накладка – ребята то ли не удосужились получше поискать, то ли понадеялись на обычный русский «авось» – это хорошие часы, «штурманские», но были они изготовлены уже после войны, не то в конце сороковых, не то в начале пятидесятых, судя по надписи на циферблате – на часовом заводе имени Кирова.

Рядом проходила дорога. Парковая улица, вспомнил он, прокрутив карту в голове. Скользнул в механике по прилегающему к парку пространству и ощутил машины. Много машин. Он знал, какие автомобили использовала Германия в войну, историю техники и оружия изучал досконально, его иной раз даже упрекали за это. Но видел эти древности лишь на картинках да иногда на исторических автовыстывках, и потому по одним только ощущениям не мог определить ни типов, ни марок. Для этого нужно посмотреть на машину, «скользнуть» в механике по её узлам.

Колонна приближалась. Это были грузовые автомобили. Некоторые везли солдат, другие провиант и боеприпасы, за третьими волочились орудия.

Где-то ухали артиллерийские разрывы – линия фронта проходила невдалеке от оккупированного города. Гулко хлопали орудийные залпы, приглушённые снеговым одеялом. Кто-то кого-то утюжил плотным огнём.

Колонна достигла Екатерининского парка и машины медленно, с надрывом проезжали мимо, иногда пробуксовывая на скользкой дороге. Сергей чувствовал, как натужно ревели двигатели, да для этого и не обязательно было «погружаться» в механику, рёв натруженных моторов был хорошо слышен. Выходить на трассу он опасался и продолжал пробираться, прикрываясь деревьями. По глубокому снегу идти было неудобно и тяжело, но выходить на утоптанные тропинки – всё равно, что лезть под пули.

Техника растянутой колонной шла по Парковой улице. Вероятно с Гатчинского шоссе. Иногда ревели танки и очень редко – мотоциклы. Зима – не лучший сезон для мотопехоты. Где-то вдалеке рычал бульдозер, расчищая заваленную снегом дорогу, делая огромные сугробы на обочине. Утро оккупированного города начиналось.

Шёл вдоль ограды, прячась за стволами деревьями, изредка выглядывая и наблюдая за дорогой. Свет фар вырывал кусок заснеженной улицы и разбитые фасады зданий на той стороне, грузовик проезжал, и мир снова погружался во тьму. Иногда слышались гортанные крики солдат, сидящих в кузовах. Или лязгали прицепленные за фаркопы орудия. Сквозь пролом в ограде, оставляя за собой длинную траншею, выбрался поближе к дороге, и тут один из проезжающих двухосников остановился и свернул к обочине. Фары погасли, тент распахнулся, и из грузовика стали вылезать замёрзшие солдаты. Приглядевшись, Сергей узнал машину. Это был «Рено» с его характерно скошенной кабиной. Он много читал о том, что фашисты вовсю использовали технику побеждённых государств, и только сейчас увидел это своими глазами.

– Verdammte Winter!¹ – выругался лейтенант, выскочивший из кабины.

Солдатня побежала к сугробам, и Сергей постарался побыстрей зарыться в снег. Не хватало ещё, чтобы его поймали фашисты, которым приспичило сбегать до ветру. Хорошо, что хоть не попал под их истинно арийские струи. Солдаты встали так близко, что слышно, как журчит по их сапогам.

Да, не так он представлял себе первую встречу с оккупантами.

– Schnell ins Auto!² – скомандовал офицер, и солдаты побежали назад, застёгивая на ходу ширинки.

Сергей понимал, что всё это только цветочки по сравнению с дальнейшими приключениями. Наверно, к завтрашнему утру он возненавидит и Беляева, и его рукопись, а уж как будет ненавидеть Игоря Ивановича Незнамова! Впрочем, Сергей надеялся добраться до дома Беляева без лишних эксцессов, взять книгу и переждать до следующего утра где-нибудь в спокойном месте.

Двигатель взревел, и машина тронулась с места, оставив после себя клубы едкого дыма. Хрононавт вернулся за ограду и двинулся дальше, изредка пригибаясь и прячась за сугробами. Снега навалило много, и идти не так уж и просто – приходилось, как ледоколу, прокладывать путь.

Грузовики продолжали въезжать в город. Колонна была очень длинной. Большегрузные авто и маленькие, юркие кюбельвагены, орудия, лёгкие и средние танки. Сергей наконец-то узрел всю эту технику собственными глазами. И даже потрогал, иногда «соскальзывая» в механику. Танков было мало, они, скорее, сопровождали колонну, чем были в её составе. Русская зима фашистам пришлась явно не под душе, и они не горланили песен и не играли на губных гармошках, как это часто показывали в военных фильмах. Впрочем, в кино чего только не показывали. На деле всё было не так.

***

Он брёл по пояс в снегу. Продирался как трактор. Не чувствовал холода и даже вспотел. Но стоило остановиться, холод сразу овладевал им. По ощущениям – градусов тридцать пять, весьма необычно для этих мест. Вспомнил о рукавицах и вытащил их из карманов, ругая себя за то, что не догадался надеть раньше. Пальцы уже почти не слушались, и едва не потерял рукавицы, пока натягивал. Надо было с самого начала об этом подумать. Не хватало ещё умереть от обморожения в метре от дома номер двадцать один.

Машины на Парковой улице перестали громыхать, видно, проехали остатки колонны. Немцы продолжают укреплять город, накачивают силой. Сколько таких колонн уже вошло в Пушкин? Сколько сейчас здесь врагов? Ведь это плацдарм для нападения на Ленинград, тут и авиация, и танковая дивизия, и пехота. «Мама дорогая, куда я вляпался!» – с тихим ужасом подумал Сергей. И раньше знал, что будет нелегко, но только сейчас это дошло до него по-настоящему. А ведь как хорошо было бы просто прийти, увидеть и забрать.

Снова пробрался поближе к ограде и неожиданно услышал впереди неясный шум. В первое мгновение решил, что показалось, но вскоре понял, что нет, и правда, в нескольких метрах что-то происходит. И тут заметил тёмный силуэт. Кто-то по-пластунски полз по насту. Человек это или зверь, разобрать невозможно. Сразу сообразил, что если человек, то уж точно не из оккупантов – те бы таиться не стали, сказали бы «хенде хох» и пальнули по нему. В этот момент ветер разорвал пелену облаков, и лунный луч осветил сугроб. Это не человек. Чёрная тень метнулась к нему, и Сергей едва успел выставить перед собой руки. Кто-то навалился, опрокинув его на спину. Зверь. Волк? Откуда здесь волки, в центре города? Собака? Он схватил напавшего за горло, но сдавить не успел. Щеки коснулся шершавый и тёплый язык. Комок скатавшейся шерсти облизал лицо, обслюнявив, обдав запахом псины и оставив во рту шерстяные ворсинки.

– Тхээ-тхээ-тхээ, – собака часто дышала, согревая лицо дыханием.

– Шарик, фу! – послышался приглушённый голос.

Шёпот раздался где-то рядом. Удивился, что не заметил, как кто-то смог подойти к нему почти вплотную незаметно. Пёс соскочил с его груди и шмыгнул к хозяину. Крутояров поднялся на ноги – перед ним стоял мальчишка лет тринадцати-четырнадцати. В лунном свете видно его худое лицо, запавшие глаза, слезящиеся и от этого блестевшие с особой силой.

– Ты кто?

«Да едрить тебя в квадратный корень! – мысленно выругался он. – Пропустил пацана! Если бы это был фриц, то он бы меня уже пришил! Так и подыхают люди, от глупых ошибок!»

– Ванька я, – ответил мальчишка.

Он подошёл ближе, и Сергей смог лучше разглядеть его. Мальчик был очень худ, вытянутое по-лошадиному лицо обветрено, а пальто не по размеру висело на нём как на швабре.

– Ты что здесь делаешь?

– А вы?

– Мне… надо… надо мне.

– И мне. Я за дровами пришёл. Печку топить. Здесь веток много, выкапываю по ночам.

– А днём нельзя?

– Не, днём нельзя. И ночью тоже нельзя. Немцы увидят – сразу пристрелят. Им ведь тоже топливо нужно. Скоро и этих деревьев не останется. Немцы их пилят, а нам остаётся веточки по ночам собирать. А вы партизан?

Крутояров чуть в экстаз не провалился от этих слов. Ну да, партизан он, защитник отечества.

– Ну, в каком-то роде – да.

– Я сразу понял, – худющий, как скелет, ребёнок погладил по загривку псину, усевшуюся у его ног. – Видно, что вы не из здешних.

– Это почему?

– Вы только недавно линию фронта перешли. Сразу видно. Вы сильный. У нас все еле ходят, от голода падают. А вы не голодали. Шарик, фу!

– М-да, ёлки ж твои палки, – протянул Сергей. – А я об этом и не подумал. Немцы, значит, тоже это заметят. И сразу загребут.

– Дядь, а вы откуда?

– От верблюда. Это Парковая улица?

– Парковая? Не знаю такой. Это шоссе Урицкого.

Урицкого? Ах ты чёрт, ведь Парковой эту улицу назовут уже после войны! А ведь вляпаться можно, забудешься, спросишь такую вот глупость, и – хана.

– А ты зачем с собакой выходишь? – спросил. – Она ведь шумит. Вот попадёшься немцам.

– Выгуливаю. Ну, и дрова заодно собираю. Шарика съесть хотели, когда совсем голодно стало, вот я и спрятал его в подвале. А он не дурак, он понимает всё. Он знаете какой тихий… Я его никому не отдам. Сам с голоду помру, а Шарика никому не отдам.

Сергей понял, что ребёнок может пригодиться. Мыслей пока никаких, но его можно использовать. В любом случае каштаны из огня таскать лучше чужими руками. А моральная сторона его не очень-то беспокоила. Этого мира не существует, это только калька. Нет мира – нет проблем.

Он стал расспрашивать Ваню, как дойти до нужного места. Карта картой, но горожанин должен знать, как добраться до нужного места быстрей и не попасться при этом ночным патрулям.

– Мне нужно на Конюшенную улицу, – сказал он. – Я правильно пойду, если по Парк… по шоссе Урицкого, а потом сверну на Садовую?

Мальчик задумался.

– Конюшенная? Это которая сейчас 1 Мая называется? Лучше, наверно, по Советскому бульвару, а потом через парк на Московскую, – ответил он. – Идти дольше, но там немцев меньше. Они не любят эти парки. Все боятся, что снова партизаны появятся. Хотя почти каждый день прочёсывают их. А в темноте боятся. Хотите, я вас туда проведу! У меня нюх на фашистов. У Шарика тоже. Думаете, почему он к вам кинулся? Потому что своего почувствовал. Пойдёмте!

Крутой довольно хмыкнул. Дают – бери. Раз уж мальчишка сам предлагает помощь, почему бы не воспользоваться? Сапёр ошибается только один раз. Так что пусть этим сапёром будет Ваня.

– А дрова? Ты ведь хотел дров поискать.

Пацан махнул рукой.

– Да потом. Не это главное. Вам же помощь нужна. Вы ведь с заданием, фашистов бить надо. Я вас проведу, они и не увидят. Я уже научился по городу незаметно ходить. Я, дядь, всё сделаю, чтобы от немцев избавиться! Я ведь уже…

Мальчишка замолчал.

– Что «уже»? – спросил Сергей, заметив, что пацан оборвал сам себя на полуфразе.

– Ну, вообще… уже. Дрова уже собрал. Так что могу помочь вам.