Равновесие мира, или конец всех империй

Ты помнишь, когда-то мы были детьми?

Ведь Фракия – это детство Болгарии!

Мы и сейчас остаемся детьми,

Мы – фракийцы! Фракийцы мы!

            Рок группа «Траки»

1

Когда ты считаешь себя древним как мир – это нормально. По крайней мере, для такого человека, как ты. Плохо, если что-то подобное начинают замечать в тебе другие люди.

Вообще, люди частенько бывают очень любопытны. И до такой степени назойливы, что не знаешь, куда от них деться. И если раньше обманывать их было проще простого, то сейчас задача усложнилась и превратилась прямо-таки в глобальную проблему. Тяжело стало скрываться уже в двадцатом веке, а в двадцать первом – почти невозможно. Слишком уж много стали знать и уметь люди.

А ведь как легко было раньше. Король умер – да здравствует король! И никаких тебе расспросов. Менялись внешность, имя, иногда приходилось переезжать в другую местность. И все. Сейчас такой номер не пройдет. Надо переделывать все, что возможно. Разве что код ДНК еще перезаписывать не научились. Но все равно любопытные людишки выслеживают их. Слишком уж умные приборы стали они создавать. И, кроме того, очень уж большая база данных накопилась. А когда в конце двадцатого века спецслужбы различных государств начали обмениваться информацией, то стало намного легче искать тех, кого считали чужими в этом мире.

***

…Зоран шел с концерта домой. Саксофон в футляре, казалось, все еще хрипел, или это просто ветер свистел. Магия музыки задевала за живое всех без разбора, а Зоран умел с нею обращаться. Он играл на саксе, как Бог, ему все это говорили. Зоран Зарев только молчал в ответ. Знал, что это так, и молчал. Ему похвала давно уже была, мягко говоря, по барабану. Ведь если человеку тысячу лет говорить, что он Бог, он им станет. Или просто начнет относиться к этому как к чему-то само собой разумеющемуся. Или вовсе перестанет обращать внимание. А Зоран за две с лишним тысячи лет многого наслышался и еще больше насмотрелся.

«Эх, старик Сакс, какой ты молодец, что придумал такую штуку! – часто думал Зоран, поглаживая медный бок инструмента. – Даже и вспомнить не могу, что я делал без саксофона все эти долгие тыщи лет?»

Зоран, конечно, лукавил. Он прекрасно помнил. Уж он-то старческим маразмом не страдал. До саксофона у него была флейта. Да и сейчас есть, только не здесь, не в этом мире. Там, куда он не может взять саксофона, у него есть флейта.

…Софийский университет, где он преподавал историю, был закрыт на каникулы до конца лета. Времени много, отчего бы не поиграть на любимом саксофоне? Зорана изредка приглашала на свои концерты молодежная рок-группа «Траки», для которых он был чем-то вроде ископаемого. Старый человек, тусующийся среди молодежи, да к тому же отлично владеющий инструментом, для многих был в диковинку. С «фракийцами» он познакомился несколько лет назад на джем-сейшене, и ему понравилось играть с этими ребятами. Они знали свое дело и, что больше всего заинтересовало в них, совсем не спешили за музыкальной модой. Всегда оставались верны доброму старому блюзу. А саксофон очень хорошо подчеркивает блюзовую музыку. Кроме того, у них были тексты. Не набор рифмованной чуши, а тексты, которые хочется осмыслить. Слова которых тянет повторять и повторять, потому что в них есть что-то такое, что заставляет остановиться и прислушаться, прислушаться и повторять вслед за «фракийцами»:

Ты помнишь, когда-то мы были детьми?

Ведь Фракия – это детство Болгарии!

Мы и сейчас остаемся детьми,

Мы – фракийцы! Фракийцы мы!

У ребят было много хороших песен, они любили свое дело и в первую очередь думали именно о музыке и текстах, а не о деньгах.

И еще Зорана тянуло к этим ребятам то, что они считали себя фракийцами. А уж он, Зоран, прекрасно помнил детство Болгарии. Ведь он и сам был фракийцем.

***

Зоран шел по темной улице и прокручивал в голове отыгранный концерт. Несмотря на столь преклонный возраст, в душе он был молод и полон огня. За это его не любили многие из стариков, считающие своим ровесником. Ах, если бы они знали! Если бы знали они о том, сколько ему лет! Если бы знали они, какую музыку умел играть Зоран! Музыка жизни, и музыка смерти, подвластная ему, могла творить чудеса – вылечить безнадежного больного или убить врага.

Если бы кто-нибудь знал, как иной раз тяжело держать все это в себе, ведь не откроешься первому встречному! Хорошо, что у него были сны, в которых он мог быть самим собой, не боясь встречи с излишне любопытными. Конечно, там было полно врагов, но врагов явных, от которых всегда ждешь нападения. Здесь его больше утомлял даже не страх, коего давно уже и след простыл, а вечное ожидание, что вот, именно сейчас, в это мгновение, к нему подойдут, подхватят под руки и поведут на допрос. Или на костер. Хотя на костер Зорана не водили уже лет шестьсот. Впрочем, до костра дело никогда не доходило – всякий раз удавалось сбежать. А нескольким его подругам этой казни избежать не получилось. И ведь по всем законам тех времен жечь нужно было его, а не их, уж они-то были самыми обычными людьми.

Он шел по темной улице, держал за ручку футляр с саксофоном и тихо напевал, повторяя как мантру:

«Ние сме траки! Траки сме ние!»¹

***

Во сне его называли двумя именами. Для своих, для Спящих, живущих в его мире, он был Фракиец, для всех остальных – Менестрель. И только здесь, вот уже два тысячелетия его звали Зораном. Хотя первое имя было Спартак. И его следовало забыть сразу после событий на реке Силар. Раз люди посчитали его мертвым, то пусть и считают дальше. А фамилию время от времени ему приходилось менять. В последние лет семьдесят, это, конечно, бесполезно, но сила традиции велика. Кем он только не был, уж и не упомнить всех фамилий, какими себя называл. Вот уже тридцать лет в паспорте было написано, что он Зарев. И Зоран уже настолько привык к этой красивой фамилии, что не хотелось ее менять. Остаться, что ли, навсегда Заревым? Зоран Зарев, красивое сочетание.

***

Когда это было? Очень давно. Его, еще совсем мальчишку, выдернули из привычного мира. Ну, кто знал, что в нем течет кровь Спящих? Рождаются они не часто, раз в двести-триста лет. И если уж тебе довелось появиться на свет не таким, как все, то забудь о спокойной жизни. И о короткой жизни тоже забудь. Жить ты будешь долго и неспокойно, а возможно, и несчастливо.

А когда умрешь – одному Богу известно. Да и нет его, Бога, и Дьявола тоже нет. Есть только борьба двух сил, и ты должен стоять на страже равновесия и не допустить перевеса. Ничто не должно одержать победы, ни Добро, ни Зло. Потому что перевес в любую сторону ведет за собой катастрофы и хаос. И ты каждую ночь, из года в год, из века в век без устали вынужден быть противовесом. Побеждает тьма – бей темных, побеждает свет – гаси светлых. Нет ни чужих, ни своих, только ты, сам себе друг, сам себе брат. И несколько таких же обреченных на вечную борьбу, с которыми ты эпизодически пересекаешься во Сне. И некому пожаловаться на усталость, и все друзья, настоящие друзья, с которыми ты рос и взрослел, умерли кто от ран, а кто от старости, и только ты продолжаешь жить. Один, среди чужаков. И лишь только Сон – твоя настоящая жизнь. И вот еще «фракийцы», к которым ты успел привыкнуть.

…Когда Зорану исполнилось пятнадцать лет, в селение, где они жили, прискакали шестеро всадников. У одного был странный кристалл, который показывал путь. Он держал камень под плащом, изредка вытаскивая на свет и проверяя, правильной ли дорогой идет. Только потом, когда забрали Зорана, мальчик узнал, кто были эти люди. Жрецы Храма Спящих.

Ни отец, ни мать, конечно, отдавать сына не хотели. Потерять рабочие руки, потерять воина? Ни за что! А когда старший из прибывших показал свой меч, да предложил в добавок коня и золото, то родители согласились продать Зорана. Мальчик их не винил. Не винил, но простить все же не смог.

Так он и узнал о том, что принадлежит к роду Спящих. Кто они? Откуда? Ему даже казалось, что их посылают на землю специально. Но кто? Боги? Но ведь их нет. В непорочное зачатие Зоран не верил, но в то же время он понимал, что родители слишком уж непохожи на него. Он не их сын. Чей тогда?

Зорана отвезли в горы, где находился Храм Спящих. Там ему и объяснили, на чем зиждется порядок и хаос этого мира. Он несколько раз пытался сбежать домой, и его ловили и возвращали в Храм.

Обучали бою на мечах, верховой езде и много чему еще. И лишь потом объяснили, кто он и зачем рожден. Спящий…

Зорану дали медальон, с помощью которого он попадал в Сон. Там все было не так. Там не было ни Добра, ни Зла. Лишь равновесие. Зло и Добро, Тьма и Свет – это понятия людей, так они и называли те силы, которые действовали во Сне. Стоило перевесить злу, как это сразу отражалось на Земле, и начинались новые войны, эпидемии страшных болезней, голодомор. Но и перевес добра тоже не предвещал ничего хорошего. Лишь равновесие могло спасти мир. И Спящие каждую ночь, засыпая, были вынуждены бороться то на стороне Света, то на стороне Тьмы.

И никто не спрашивал ни Зорана, ни его товарищей, хотят они этого или нет. Участь Спящего такова, и он не вправе распоряжаться своей жизнью.

Так они и жили в горном храме, днем делая простую работу, как монахи в монастырях, а по ночам участвуя в битвах Тьмы и Света. И каждый раз, стоило одной стороне взять верх, они, как дезертиры перебегали на сторону врагов. В отличие от обычных дезертиров, переходили они в лагерь ослабевшего противника, чтобы сохранить равновесие.

2

В подъезде многоквартирного дома, где Зоран жил пять лет, было темно. Лампа перегорела. Или…

– Братушка, – услышал он вдруг в темноте незнакомый голос с русским акцентом, – поговорить надо.

В лицо хлестко ударил тугой луч.

Зоран хотел было оттолкнуть человека с фонарем, но слева стоял еще один. И этот второй, не церемонясь, сунул в бок ствол пистолета.

– Не бойся, мы не бандиты, – сказал он на болгарском.

– На полицию вы тоже не больно похожи.

– Поднимайся в свою квартиру, поговорим.

Зоран пропустил русского вперед и стал подниматься по лестнице. Он уже почти наверняка знал, кто эти люди. Скорее всего, представляют какую-нибудь спецслужбу. На научников не похожи, те пистолетами перед носом не размахивают. Лобастые просто предлагают сделку. Хотя, если они скооперировались, то такое вполне возможно. А еще могут быть армейские. Военных тоже может интересовать бессмертие. Ну, не бессмертие. Долголетие.

– Здесь, – сказал Зоран, когда русский поднялся на пятый этаж.

Мог и не говорить. Его незваные гости наверняка знали адрес. А то и дубликаты ключей имели.

Русский остановился, посторонился и осветил дверь. Зоран приставил футляр с саксофоном к стене, достал ключ и открыл замок. Клацнуло, тяжелая бронебойка мягко, без малейшего скрипа отошла от дверной коробки.

Русский вошел первым. Пошарил рукой на стене и включил свет. Поманил Зорана и тот, подхватив инструмент, послушно шагнул за ним. Следом – болгарин, тыча в спину пистолетом.

– Напред! – сказал он негромко. – И без номера! ²

Когда в спину тычут пистолетом, то о фокусах как-то особо и не думаешь. Зоран услышал, как за спиной закрылась дверь.

– Пошли, хоть чайку попьем, – сказал русский и, не разуваясь, вошел на кухню. Он включил там свет и, повернувшись к Зорану и его конвоиру, добавил. – Ну, идите сюда, чего вы там застряли?

Зоран разуваться тоже не стал. Все равно натоптали. Все равно здесь ему жить уже, скорее всего, не придется. Пора уносить отсюда ноги. Но сначала нужно узнать, кто это такие, и что им от него нужно. А, главное, что им о нем известно. Эх, жаль, с фракийцами больше не поиграть! Да и к университету привык… Да ладно, рано или поздно это произошло бы обязательно.

Зоран изображал из себя гостеприимного хозяина, а эти двое – прилежных гостей. Болгарин даже спрятал под стол пистолет. Он, не отрываясь смотрел Зорану в лицо. Хозяин заварил чай. Чаепитие началось.

– Кто вы такие? – спросил Зоран. – Зачем я вам нужен? Вы не полицейские и не преступники.

– Вы Зоран Златев? – спросил вдруг русский.

Златев… Эту фамилию Зоран носил, наверно, лет сто назад. Хорошо же они научились копать! Этак и до первого его имени докопаются, которым его отец с матерью назвали. Которым он себя не называл уже очень давно, с того самого момента, когда его якобы убил солдат Красса. Как звали этого врунишку из Помпей? Феликс. Он увидел, как Зоран, то есть не Зоран, тогда его звали Спартаком, бросается в Силар и переплывает на другой берег, а потом стал рассказывать всем подряд, что он убил Спартака. Спартак умер – да здравствует Зоран!

– Я не понимаю, что вам от меня надо! – ответил Зоран, разливая чай. – Да, меня зовут Зоран, но с фамилией вы ошиблись. Зарев моя фамилия. Вот и паспорт!

– Паспорт? – русский усмехнулся и отхлебнул глоток чая. – Не смешите меня. Я могу вам завтра принести свой паспорт, и в нем будет сказано, что я действующий президент США. Паспорт – это бумага.

– Вы меня с кем-то путаете. Я старый больной человек, – Зоран съежился и действительно стал выглядеть больным. – Я историю в университете преподаю. Университет имени Святого Климента Охридского, может, слышали?

– Меня это особо не интересует. Я бы хотел поговорить о вашем сне.

– Зачем мне рассказывать вам свои сны? Вы не мой психотерапевт.

«Неужели они докопались? – подумал Зоран. – Они знают о Сне?»

– Меня зовут Иван Заречный, – сказал русский. – Я бы хотел с вами поговорить.

– О чем? Что вы хотите от меня узнать? Я старый, я больной, я музыкант обычный, историк я. Я ничего не знаю, а вы в меня пистолетом тыкаете.

– Вы случайно не знаете Максима Светова? – спросил Заречный. – Впрочем, ни одна из его фамилий вам многого не скажет, потому что он менял их, как перчатки. Но, если вы глянете на его фотографию, то, возможно, узнаете.

Заречный выложил на стол несколько фотографий. Это лицо, его нельзя забыть. Спящий… Это был Макс… Когда же он таким выглядел? Давно, не меньше пятидесяти лет назад.

– Впервые вижу, – сказал Зоран, разглядывая знакомое лицо.

– Жаль. Вы могли бы мне очень помочь, если бы вспомнили этого человека.

Зоран встречался с Максом в реале всего один раз. Когда это было? Ох, давно… Тогда советским гражданам только разрешили выезжать за границу, и Максим рванул в Болгарию по туристической путевке. Он был почти таким же, как и во сне. Хотя, какие-то отличия между тем Максом, с которым они боролись за Равновесие и тем, с которым пили пиво и бродили по вечерней Софии, все же были. Они были разные. Не совсем похожие.

– А что такого он натворил, что его ищут аж в Болгарии. Вы ведь из России?

– Из России, – ответил Заречный. – Да он ничего натворить не успел. Умер он. Двадцать лет назад.

«Умер? – пронеслось в голове Зорана. – Вероятно под ножом этих мясников он и умер. То-то я давно его не видел. Но ведь не мог он умереть. И я знаю, что он жив, просто я его давно не видел. Да и не мог он вот так вот взять да и умереть. Кроме того, ведь все говорили, что видели Макса, правда, он стал совсем другим. Будто чужим стал. Говорят, что его обратили и он теперь против нас. А эти мясники, они ведь пытались всего лишь докопаться до тайны нашего долголетия. А заодно и до Сна докопались».

– И что? – спросил он. – Мне-то какое дело, что он умер? На земле миллионы умирают.

– Значит, вы его не знаете? – спросил Заречный.

Зоран покачал головой.

– И он вам даже не снился во сне?

Болгарин продолжал внимательно смотреть в лицо Зорана, от его пронизывающего взгляда стало не по себе.

– А почему мне должен сниться человек, которого я не знаю? – сказал Зоран.

– Ну, хотя бы потому, что вы ему снились.

Заречный выложил на стол еще несколько фотографий. Качество их было неважнецкое, будто снимали с экрана старинного телевизора – помеха на помехе. Однако Зоран без труда узнал себя. Это был, действительно он. Тот Зоран из Сна, Спящий. Менестрель. Странно, каким образом его умудрились заснять его во Сне?

– Он несколько похож на меня, – сказал Зоран.

Заречный рассмеялся.