– Тогда это сделаю я.

– Нет, я сама.

После процедуры Пашка поднял её на руки и понёс в постель. Девушка не сопротивлялась и вообще не шевелилась, она уже спала. Юноша положил её на кровать, прильнул к ней вплотную, чтобы не замёрзнуть и, осторожно обняв, тоже провалился в сон.

Утром они проснулись одновременно.

– Ты воспользовался моей беспомощностью, – сказала Надя, пытаясь убрать его руку со своей груди.

Но Пашка только сильнее её прижал. Она больше не сопротивлялась.

С этого дня Пашка жил взрослой жизнью. Он учился в школе и в свободное от учёбы время помогал Наде по хозяйству. Откуда-то появились дрова. Надя не спрашивала, но догадывалась, что Пашке найти их было не просто. Когда она приходила с работы, печь была истоплена и отдавала своё тепло внутрь помещения. В тёплом помещении было уютно и хорошо. Надя приносила с работы продукты и кормила Пашку, который вскоре исчезал, боясь, что об их отношениях узнают в деревне. Ему очень не хотелось, чтобы о них все говорили.

Летом Надя заявила, что поедет учиться в торговый техникум.

– А как же мать? – спросил Пашка, хотя его больше беспокоила не мать, а то, что он опять останется один.

– Маме сейчас лучше. Она меня отпускает, а ей по хозяйству помогут родственники. Мне надо учиться. Восемь классов – это сейчас для работы очень мало. Ты же учишься! Я тоже хочу учиться.

– Учись. Мне тоже придётся уехать через год в армию. Ты ждать меня будешь?

– Не знаю. Не знаю, – повторила она, – Как всё сложится. Несколько лет – это очень много. А если тебя заберут во флот? Тогда ждать надо четыре года, а ты возьмёшь и приедешь с женой.

– Нет, я люблю тебя.

– Это сейчас любишь, а потом вдруг разлюбишь! Я для тебя буду старая.

– Какая же ты старая! – изумился Пашка, – Мы с тобой ровесники.

– Я не хочу сейчас об этом говорить. Ты мне пиши, всё время пиши письма. Мне с тобой хорошо, но загадывать на несколько лет вперёд я не могу, не знаю, как дальше сложится жизнь. Да и тебя я сейчас не хочу связывать по рукам и ногам. Отслужишь в армии, приедешь, тогда и поговорим.

– О чём будем говорить, если ты меня не дождёшься?

– Почему ты так думаешь?

– Ты не сказала, что будешь меня ждать.

– Просто я не хочу об этом говорить и портить тебе жизнь. Если дать обещание, его надо исполнять.

– В этом ты права. А сейчас?

– Что сейчас?

– Сейчас мы будем вместе?

– Это зависит от тебя. Другого парня у меня нет и не будет!

Пашка притянул её и поцеловал долгим поцелуем.

– Ты всю жизнь собираешься меня целовать? – спросила Надя, освободившись из объятий.

– Всю жизнь. Вот только схожу в школу, отсижу уроки, и опять буду целовать.

– Школьникам нельзя целоваться, этому в школе не учат. Мне можно, я уже не учусь, а тебе нельзя.

– В школе много чему не учат! Я буду учиться сам, – Пашка опять притянул Надю к себе.

В подъёмнике было совсем темно, если не считать очень слабого аварийного освещения. Нахлынувшие воспоминания детства полностью завладели Павлом Алексеевичем. Было детство, но теперь Павел отчётливо понимал, что с женщинами, а точнее со своими сверстницами он в те годы жил уже вполне взрослой жизнью, может быть, не сознавая это и не задумываясь о последствиях таких отношений. В те годы ему не хотелось думать не только о детях, но и о семейной жизни с её нескончаемыми взрослыми проблемами. Им просто было хорошо вместе и всё. Это теперь Павел думает не только о прошедшей школьной любви, но и о море, ежедневного созерцания которого он лишил себя сам, выбрав профессию шахтёра, не свойственную коренным северным жителям, поморам. Море ему теперь снилось по ночам. Во сне он был там, на берегу студёного Белого моря, ходил по хрустящей гальке, по водорослям, выброшенным приливом на пустынный берег. Ему снилась рыбалка, огромные серебристые рыбины сёмги, запутавшиеся в рыбацких сетях, крики чаек, стон морских обитателей в ясную тихую погоду. От всего этого он просыпался и ещё долго с открытыми глазами смотрел в тёмную пустоту, не понимая, что ничего этого нет – это всё приснилось.

В шахтёрскую жизнь он втянулся, как во вредную привычку, к которым люди привыкают и впоследствии не могут от этих привычек избавиться. Сначала его одолевала романтика, стремление овладеть профессией в совершенстве, а потом всё превратилось в получение постоянного дохода, заработка, без которого жизнь просто немыслима. Постепенно он обзавёлся семьёй. Дети требовали постоянного внимания. Жена стала главной указующей и направляющей силой. Море отодвинулось куда-то на второй план.

Жена не хотела ехать к морю, на Север, где даже летом бывает холодно и неуютно; где одолевает гнус и отсутствие элементарных удобств; где мужики, не стесняясь, входят в дом без стука и в рыбацких сапогах проходят сразу к столу, доставая из-за пазухи непочатую бутылку водки, а уже потом при разговоре начинают вспоминать, есть сегодня праздник или выпить надо просто так, за его отсутствие. Ей эта жизнь казалась странной и незнакомой.

Павел почувствовал, что лифт начали поднимать вручную, используя аварийную лебёдку.

«Что сегодня с электричеством?» – подумал он, – «О плановых отключениях не предупреждали. Я бы в любом случае знал и заранее мог бы всё рассчитать и принять необходимые меры».

Учёба в школе ему давалась легко, но Павел не стремился стать отличником. Его больше привлекали озорство, походы и не менее важным занятием было разглядывать своих одноклассниц и оценивать их достоинства и недостатки. Хотя Павел имел кучу сестёр, целых четыре штуки, сёстры его как-то совсем не привлекали. Они были какие-то скучные и неинтересные, надоедали своим присутствием дома, одевались, как попало, в любые одёжки, что дадут родители, передвигаясь по деревне босиком и сверкая голыми загорелыми ляжками. Павла и других братьев они не слушались, показывая своё превосходство перед братьями и полную независимость. Даже старший брат Вовка был для них не указ. Слушалась всех только Валька, поскольку была самой младшей в семье. А, поскольку она слушалась, её все любили и не обижали. Старшие братья всегда вставали на её защиту.

– Где вас, Бога мать, носит! – распекал детей Алексей Сергеевич, если в доме вдруг заканчивалась вода или не было занесённых дров для большой русской печки, – Я вот займусь вашим воспитанием!

Но заняться воспитанием он тут же забывал, переключаясь на повседневные дела, а дети молча выполняли свои обязанности, споря между собой, кому и куда идти.

Отца дети не столько уважали, сколько боялись, поэтому старались с ним не пререкаться и не попадаться ему лишний раз на глаза.

– Катька, ты почему не помогаешь матери? – не хотел униматься отец, спрашивая у старшей дочери.

Дочь пробурчала что-то нечленораздельное в ответ и скрылась с глаз. Остальные дети последовали её примеру.

Пашка не был самым старшим, но он был самым шустрым и самым смышлёным, умея лавировать между старшими и младшими.

– Я пойду за водой, – категорично сказал он, хватая два пустых ведра. Пашка знал, что эта работа самая лёгкая.

Через пять минут полные вёдра стояли на лавке, а Пашка исчез из дома, чтобы не получить случайно очередное задание по хозяйству.

У кромки моря мужики воротом затягивали по каткам из мелких брёвен на берег карбас. Обычно карбаса затягивали на берег перед штормом, но в этот раз шторм не предвиделся, значит, для ремонта или ещё какой другой надобности. Павел стал наблюдать за слаженной работой. Два человека крутили деревянный барабан, наматывая на него пеньковую верёвку, а третий мужчина поправлял нос карбаса, чтобы он шёл по каткам и не чертил брюхом песок и гальку, сдирая смолу на днище.

Только когда карбас оказался на месте, Пашка понял, зачем его тянули. Хозяин лодки стал осматривать гнездо для мачты паруса, которое было вывернуто с креплений. Видать, крепления не выдержали нагрузки от надутого ветром паруса и их вывернуло. Без паруса все походы по морю отменялись, поэтому его надо было восстановить, во что бы то ни стало. На вёслах тоже можно уехать, но для этого надо постоянно работать руками. А зачем работать руками, если есть помощник ветер, который большую часть пути заменяет мускульную силу? Мальчик все эти премудрости знал, как, впрочем, и другие ребята, которые росли у моря и, которые были незаменимыми помощниками родителям. Имелся у ребят только один недостаток – не всегда хватало сил, чтобы управлять таким большим судном и парусом, а на вёслах сидеть умели все с самого раннего детства.

Пашка ещё в школе не учился, когда отец дал ему в руки весло. Не два весла, как это положено, а только одно, которое мальчик поднимал с большим трудом.

– Греби! – сказал отец.

– Я не умею.

– Таких слов я не знаю. Садись и греби. С одним веслом ты должен справиться.

Пашка много раз видел, как это делают взрослые, но одно дело видеть со стороны, а другое дело грести самому веслом, которое он едва поднимает. Когда он вставил весло в уключину, оно оказалось удивительно лёгким и послушным.

– Весло устроено так, чтобы управляться с ним было легко, – пояснил отец, – А вот грести, тебе надо учиться – это целая наука. Если будешь работать неправильно, быстро выдохнешься и устанешь. Грести веслом надо так, чтобы затрачивать как можно меньше физических сил, тогда обязательно придёшь в пункт назначения, где бы он ни находился. Сейчас с одной стороны работать веслом буду я, а с другой – ты. Смотри на меня и старайся повторять все движения.

После многих неудачных гребков Пашка освоил эту мудрёную науку. В следующий раз он уже без подсказок всё делал сам. А, научившись грести одним веслом, быстро освоился с двумя вёслами. Отец брал его с собой к рейсовому пароходу. Плоскодонная деревянная «Бугреница» с малосильным мотором, едва справлявшимся с ветром и волнами, раз в неделю приходила за тем, что успели заготовить поморы. Товар, особенно сёмга, не должен был залёживаться на складах. Его ждал многотысячный областной центр, а также другие города и столица. Пашка был далёк от этой экономики, он просто помогал отцу. Поморы на своих карбасах везли то, что до этого сдавали на склад. Лебёдка судна перегружала всё из лодок в своё ненасытное чрево. Бочки, мешки и ящики ровными рядами укладывались в трюме. А затем морская посудина шла к другим посёлкам, где операция повторялась. Множество вёсельных лодок, перекатываясь на огромных морских волнах, спешило со своим грузом к пароходу.

А то, что морское судно привозило, перегружалось в опустевшие лодки, которые везли товар к берегу.

Через некоторое время Пашка сам управлялся с огромными вёслами, а отец сидел на корме и управлял нехитрым рулём, подворачивая на волнах так, чтобы лодку как можно меньше трепало волнами.

– У тебя что, руки из заду растут? – кричал с кормы отец, когда Пашка веслом черпал по верхушке волны или, наоборот, погружал случайно одно весло в воду почти вертикально.

– Дык, волны, – огрызался Пашка.

– А голова у тебя на што? Вёслами работать надо, но и головой тоже. Должон видеть кажну волну и угадывать её характер и намерения. А ты што? Махашь вёслами, словно упрямую девку хваташь, Бога мать!

Пашка молчал. Он знал, что с отцом спорить бесполезно. От старания он махнул веслом по гребню волны и окатил отца веером морских брызг.

– Чирий тебе в руки, Бога мать! Учишь вас, учишь, а толку нет.

Отец, обидевшись, отвернулся и стал смотреть на море. А Пашка, видя, что внимание к нему исчезло, перестал отвлекаться и грёб, что есть мочи, стараясь не нарушать морские прописные истины.

Его руки давно загрубели. Если первое время они были в кровавых мозолях, то теперь никаких мозолей не было. Только натруженные мышцы после таких поездок ныли и давали о себе знать, но Пашка знал, что такая зарядка ещё никому не навредила, а только шла на пользу.

Лифт остановился, прервав нахлынувшие воспоминания. В это время и вспыхнул потерявшийся надолго электрический свет.

Павел вышел из кабины и задал свой давно назревший вопрос:

– Что сегодня с электричеством?

– Это не у нас, это где-то на линии, какая-то, говорят, авария была, – ответил ему один из многочисленных снующих туда-сюда людей.

Павел Алексеевич окинул взглядом открывшийся ландшафт, ничем не примечательный с видневшейся невдалеке конторой, горой отработанной породы, какими-то сараюшками, валяющимся хламом, бульдозером на переднем плане и просто беспорядком на территории.

Павел вздохнул и подумал:

«И как это я раньше всего этого не замечал, отработал столько лет и не видел этой удручающей картины! Я наверно и о природе не думал. Всё работа, работа…, семья, дети. Впрочем, я хотел воспитать и вырастить детей, а уже потом заняться своими собственными делами. А сейчас? А сейчас я готов ехать к морю. Пусть без жены, без детей, но к морю, туда, где я родился, вырос и вышел в люди. А семья теперь может пожить и без меня. Дети взрослые, жена без меня не соскучится, а скорее, наоборот, от меня отдохнёт».

Бульдозер неожиданно рявкнул и стал разворачиваться на одном месте. Свет в электрических лампочках горел и больше не гас. Павел это отметил машинально. Несмотря на свои тяжёлые думы, о горняках он заботился всегда.

«Теперь бригада в безопасности», – подумал Павел, – «Электричество есть, значит, вентиляция работает в полную силу, механизмы тоже. А я зря расклеился от своих воспоминаний. Ничего не мешает мне взять отпуск и ехать отдыхать. Люди едут на юг, а я отдыхать поеду на Север, на Белое море. Кто мне запретит? Никто. Люди не знают, что такое сёмужий промысел. Эта рыба украшение поморских столов. Для себя её ловить запрещают, но какой же рыбак откажется выловить несколько экземпляров для себя? Никакие запреты не помешают. Рыбак должен жить с рыбой и ею же угощать гостей!»

Школу Павел закончил на малой Родине, но потом захотелось проверить себя где-то ещё, тянуло туда, где никогда не был, в столицу, в далёкие края. С Надей они расстались. Павел ей был не нужен. Она хотела мужчину, который бы её мог прокормить и вырастить её детей, а Пашка просто был маленьким приятным приключением. Пашка оканчивал школу и, как-то так получилось, что он снова влюбился, но теперь уже в учительницу.

Галина Степановна была учителем музыки, симпатичная, весёлая и озорная. Хотя она старалась выглядеть солидно, но возраст её выдавал с головой. Она выглядела всего лет на пять старше своих учеников.

Пашка на уроке неотрывно на неё смотрел, слушал, что она говорит и наслаждался музыкой её баяна. Он не замечал, смотрят ли на неё другие парни, не видел, что делают окружающие, он видел только её и больше никого. Пашка не знал, замечает ли она его взгляд, не знал, как к ней подступиться, как заговорить. Он её боялся, стеснялся и любил. Любил так, как любят любимых артистов, заочно, тайно и без всякой взаимности. А озоровать Павел приспособился и на её уроках тоже. Он старался ей не досаждать, но пел, когда хором пел весь класс, он совсем другую песню. Если класс пел «Не слышны в саду даже шорохи…», то он пел: «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперёд…». В общем хоре учительница никак не могла понять, откуда в стройный хор примешиваются слова из другой песни.