И мы торжественно промаршировали в мастерскую, неся модульники на руках.
Собрались все наши – еле протолкнешься. Пришатнувшись к Рите, я тихонько сказал:
– Уведи девушек. Дед в одних трусах… Мы вас позовем.
Сулима серьезно кивнула и без церемоний вытурила весь наш малинник. Девчонки оживленно шушукались, хихикали, но ни одна не повысила голос – наши подружки отличались не только прекрасными внешними данными, но и сообразительностью.
Стало заметно тише, но градус волнения не упал.
Егор Пименович сидел на диване, одеяльцем прикрывая культи, как срам. Момент истины…
– Начали! – выдохнул я. – Вставляем… Закрепляем…
Бледный фронтовик едва дышал, неловко заталкивая то, что осталось от молодых, крепких ног в приемные гильзы.
– Мягко… – пробормотал он, розовея. – Приятно даже…
– Зафиксировали? Встае-ем…
Дюха помогал деду Егору слева, а Ромуальдыч страховал справа. Шевельнув ногой, инвалид переставил стопу из упругих карбоновых деталей и покачнулся.
– О-ох!
– Все в порядке, Егор Пименыч! – подбодрил я, сбрасывая напряжение. – Вы просто долго не ходили. Но не разучились. Это как катание на велике – тело вспомнит, и поедете! Сделайте шаг!
Хрипло дыша, безногий шагнул. Я переживал не меньше, но конструкция не подвела – коленный модуль согнулся в переносе на положенный угол, и щиколотка оперлась на пятку из углепластика. Едва слышно пискнул гидроцилиндр.
– Вы, как киборг! – восхищенно завопил Изя и расстроенно смолк. По щекам деда Егора катились слезы.
– Нет, нет, – всхлипнул он. – Я не про то… Просто… Ох… Я ж тридцать лет не ходил! Забыл уже, как это – смотреть на все стоя… Ох… Мужики, тут даже «спасибо» не звучит! Я же хожу! А ну, дайте сам попробую…
Дюха вопросительно глянул на меня, и я успокоительно кивнул. Ромуальдыч отпустил правую руку «испытателя», напряженно следя за фронтовиком, и тот шагнул сам. Чуть шатнулся (Вайткус дернулся), но удержался. Касаясь пальцами верстака, калека прошелся до станков и обратно. Постоял, перетаптываясь – и пересек мастерскую по диагонали.
– Отлично! – воскликнул Ромуальдыч. – Теперь давайте в штанах и в обуви!
– Я что, – охнул счастливый дед Егор, – сам домой пойду? Пешком?
– Да хоть бегом!
Фронтовик с нашей помощью натянул штаны папы Альбины. Деду они оказались коротки, а вот ботинки, обычные «прощайки», впору пришлись – мы по ним и делали стопу.
– Встаем… Изя, впускай девочек!
– Щас!
Первой вбежала Альбинка. Замерла, закрывая ладошками рот, и заревела.
– Де-еда…
Натужно улыбаясь, Егор Пименович прошкандыбал к внучке и обнял ее.
– Ну, чего ж ты плачешь, дуреха? – ласково проговорил он. – Радоваться надо, а она нюнит…
– Я ра-адуюсь…
– И ноги не мерзнут! – мелко засмеялся дед Егор.
Рита протолкалась ко мне, вцепилась в рукав. Всхлипнула.
– Мишечка… Ты… Ты такой молодец…
– Все мы молодцы, – слабо улыбнулся я и приобнял девушку.
Головная боль мягко вкручивала штопор в висок.
«Хорошо, хоть не зубная!» – мелькнуло у меня.
Проснулся я рано. Обычно по выходным люблю поваляться, в особенности зимой, когда светает поздно, но в этот день сновидения выветрились моментом. И их место заняли переживания.
Автопробег, эта влекущая мальчишек идея, чуть ли не с первых дней стала обрастать плотью, наливаться сутью…
«Мальчишек… – я усмехнулся. – А ты-то кто?»
Сколько раз ловил себя на том, что поступаю вовсе не «по-взрослому», а даю волю детским позывам. И понял, что невозможно сохранить пожилую душу в юном теле. Духовное обязательно омолодится, чтобы совладать с телесным…
«Да уж, куда там! – хмыкнул я мысленно. – Совладаешь с ним, как же… Хотя бы совпадать!»
Автопробег влек меня самого. Я убеждал себя, что стремлюсь придать известности нашему Центру, заодно помогая таким, как дед Егор. Святое дело! Достойная цель, но как бы внешняя, что ли.
А внутренней потребностью было иное – я просто хотел вырваться из привычного круга забот. Отвлечься от будней, чтобы хоть по вечерам, когда автомашины соберутся в круг и разгорится костер, было время посидеть, подумать. О жизни, о себе, о других.
Вроде бы все уже решено, но я снова и снова выверяю свои расклады, взвешиваю и подвергаю сомнению…
Тут всё мое лицо сморщилось, как будто половинка лимона зажевана – это голову просверлила боль. Не утихая, она колыхалась, проходя все стадии мучения – от резучей остроты до тупого нытья. Спадает вроде…
Не нравится мне эта «мугрень». Ох не нравится…
Я хмуро огладил лоб. Что там, в черепушке? Сосудики бунтуют? Или разбухает опухоль, как у деда Семена?
Пообещав себе обязательно сделать электроэнцефалограмму, я встал и подкрутил радио.
– …Вывести Николая Викторовича Подгорного из состава Политбюро в связи с выходом на пенсию, – бодро доложил дикторский баритон. – Первый секретарь Ленинградского обкома КПСС, член Политбюро ЦК КПСС Григорий Васильевич Романов выступил с предложением передать полномочия Председателя Президиума Верховного Совета СССР товарищу Леониду Ильичу Брежневу. Данное решение было принято единогласно.
«Горячо поддерживаю и одобряю! – оценил я. – Турнули на год раньше. Молодец, Леонид Ильич. Черненко и Гречко – на кладбище, Подгорного – на пенсию. Тихая чистка сплоченных рядов…»
– Новости экономики. – Радиоэстафету подхватил деловитый женский голос. – В соответствии с долговременной программой перестройки управления народным хозяйством, начато разукрупнение Министерства черной металлургии. Из состава Минчермета выведены Магнитогорский и Нижнетагильский металлургические комбинаты. В течение переходного периода оба предприятия будут налаживать прямые связи со смежниками, заключать договора с Госпланом и Госснабом, чтобы с наименьшими потерями перейти на рыночные отношения, используя все положительные моменты социалистической конкуренции и социалистической предприимчивости.
«Демонополизация! – кивнул я. – Нормально…»
Упав на ковер, поотжимался, стряхивая остатки сонной дремы, и завел комп. То бишь, микроЭВМ.
«Коминтерн» загудел, зашелестел вентилятором. На экране монитора высветилась четырехлучевая звезда «оськи». Я сразу заглянул в почту. Ага… Два теста… Так… Письмецо из Зеленограда! Я щелкнул «мышей», наведя курсор, и послал на печать. Принтер вздрогнул – каретка суматошно заметалась, поскрипывая и взвизгивая. Плавно вылез лист с распечаткой.
Гордо хмыкнув, я понес почту на кухню. Разумеется, мамуля уже развела кофейную церемонию – запахнувшись в халатик, то ли священнодействовала, то ли колдовала. Аромат кофия витал, наполняя кухню.
– Что это вы так рано, Михаил Петрович? – улыбнулась мама, снимая джезву. Бодрящая струя пролилась сквозь ситечко в маленькую зеленую чашечку из полупрозрачного фарфора. – Еще девяти нет.
– Дела, – отозвался я, плюхаясь на диванчик рядом. – Вам письмо, Лидия Васильевна!
– Да? – оживилась Лидия Васильевна. – Петечка никак не угомонится…
– Скучает.
Прочитав коротенькое послание (еще не напомаженные губы сминались улыбкой), мама вздохнула и приобняла меня за плечи.
– Ой-ё-ё, ёжечки, ё-ё… Раньше я почему-то думала, что вот – вырастут дети, и тревог станет поменьше. Ага… Больше! И я себя как-то неуверенно чувствую. Уж очень вы быстро выросли и перестаете быть детьми. Ты уж точно повзрослел – и беспокоишь меня постоянно… Мой Мишка, Мишенька уже не в шутку, а всерьез превращается в Михаила Петровича!
– Таков уж жизненный цикл на стадии имаго, – философически заметил я. – Вредные дети закукливаются в отроков и отрочиц, а потом из коконов вылезают вредные взрослые. А как насчет Анастасии Петровны? Что-то ее не слышно, кстати… Почивать изволят?
– Изволят… Настя еще ребенок, – женский вздох выдал сомнения.
– Мам… Девушка со вторым размером груди уже не совсем дитё.
– Всё-то ты знаешь… – Мать растрепала мне волосы и загрустила.
– Мам, – я обнял ее и прижал к себе, – не переживай, ладно? В моем списке любимых женщин ты всегда будешь занимать самую первую строчку!
– Ну, ты меня утешил! – Мама рассмеялась, возвращая очарование утру. – Эх, Мишка, Мишка… Какой же ты у меня большой!
– Пей свой кофе, – улыбнулся я, – а то остынет.
«Любимая женщина» отхлебнула.
– Само то, как наш мастер говорит.
Шлепая босиком, прибрела сонная Настя в старой маминой ночнушке.
– Доброе утро, красавица! – приветствовал я ее.
– Доброе утро, краса-авец… – ответила сестричка, зевая. – Никому к удобствам не надо? А то я надолго…
– Мокни! – уступил я по-братски.
Девушка убрела в ванную, и тут же осторожно тинькнул звонок.
– Кого это с утра принесло? – заворчала во мне скрытая дедовская натура.
Как был, в футболке да в трикушнике, так и вышел ранних гостей встречать. За порогом стоял Сима, то бишь Серафим Павлович, второй секретарь райкома ВЛКСМ. В непривычном для него строгом костюме он напоминал деревенского парубка. Хорошо, хоть без галстука.
– Могу? – ухмыльнулся Серафим, выражаясь с незатейливым лаконизмом.
– Прошу, – шаркнул я тапком.
– Миша, кто там? – донесся мамин голос.
– Это ко мне!
– Нет, если кофе угостите, – жадно принюхался Сима, – то я к вам!
На кухне засмеялись.
– Проходите!
Скинув туфли, второй секретарь пошел на запах.
– Серафим, – скромно представился он. – Просто Сима. Райкомовские мы. Расходуем свой выходной по причине инициативы комсомольских масс.
– Присаживайтесь, Сима, – улыбнулась мама. – Попробую компенсировать потерю времени.
– Премного благодарны!
В ванной зашумел душ, и теперь уже я улыбнулся – Настя дождалась, пока ситуация с визитом прояснится, и лишь теперь включила воду, узнав все подробности.
«Просто Сима» пригубил кофе – и завел глаза под потолок.
– Божественно! – замычал он, и мамины щеки слегка порозовели. Всё-таки, до чего красивая мне родительница досталась!
Чмокая и качая головой, Сима ополовинил чашку и лишь затем сказал, отпыхиваясь:
– Ну что, Миша? С автопробегом все в полном порядке. С таким девизом, как у вас, я иного и не ожидал, а когда Егор Ефимов – Герой Советского Союза, между прочим, – станцевал с нашей завсектором… Все аплодировали стоя!
– Он так хорошо танцует? – удивилась мама.
– У Егора Пименовича ног нет. Ребята. – Второй секретарь кивнул на меня, – смастерили ему… Ну, это протезами назвать – язык не поворачивается. Искусственные ноги! Блеск инженерной мысли! Миш, сколько у вас сейчас таких?
– Три пары, если и те считать, что у деда Егора. Да мы бы и больше сделали, но больно дорого выходит.
– Профинансируем, строго обязательно! – веско сказал Сима. – Вопрос на контроле у первого секретаря. Вашу инициативу, товарищ комсорг, поддержали и в Николаеве, и в Киеве, и в Москве! С директором школы я договорился уже, талоны на бензин выбил. Но это все присказка. Короче. Пятеро ветеранов войны, включая Егора Пименовича, тоже хотят поучаствовать в автопробеге. У них на всех – одна здоровая нога! Как раз одноногий – капитан в отставке Скоков – поведет «ЗИС-110». Последние тридцать лет он если и выбирался на улицу, то на костылях. Можете вы себе такое представить? – обратился он к маме.
– У-ужас! – выдохнула та.
– Во-от! – вытянул палец второй секретарь. – А теперь он будет ходить! Ведь будет, Миш?
– Будет, – твердо пообещал я. – Строго обязательно.
Мамины глаза повлажнели. Она так на меня посмотрела, что я тут же подрос и раздался в плечах.
О проекте
О подписке
Другие проекты