Самый обычный день. Андрей

Телефон на столе подпрыгивает и издаёт стук воткнувшейся в мишень стрелы, оповещая о новом сообщении в стрелковом чатике, шутливо обозванном в своё время «Стрелкотнёй».

«Выезжаю! до встречи на точки :)»

Это Глебка…

И следом за телефоном подпрыгивает на стуле сам Андрей: «Блин!.. Что, полчаса уже прошло?!»

Полчаса тому назад сработала последняя напоминалка, но Андрей выключил её не глядя – прямо тогда он был весь там, в игре, бегал по Карьеру от «когтей смерти», а патронов в пулемёте оставалось чуть меньше сотни. Ну какие напоминалки в такой ситуации!

Сейчас ситуация на экране была как бы не особо лучше, но… Хватит! F5 и вываливаемся на рабочий стол… Какая тут хит-команда Легиона, когда «в реале» наклёвывается локальный трындец?! Опаздывать на секцию – это… Короче, Кир не поймёт, а после дежурных тридцати отжиманий «по залёту» пистолет в руках дрожит. И Ната ехидно фыркает, когда у Андрея вместо «альфы» прилетает в «чарли».

Так. В сторону лирику. Телефон в карман ветровки, перчатки на месте, кепку (тактическую! Родная «5.11»!) на макушку, новенькие кеды… кеды шнуровать лень. Точнее, не лень, а тупо времени нет. Вот иногда хорошо быть Глебкой! Который демонстративно пол-июня, начитавшись Крапивина, заявлялся на секцию в шортах и босиком. Но то Глебка, в тринадцать годиков (летом ещё неполных) такое – худо-бедно канает, тем более когда «все свои». А мы-то – взрослые и суровые. Никаких шортиков и босиком.

Так что остаётся только вбить ноги в старенькие растоптанные кроссовки, запихнуть шнурки поглубже – и бегом-бегом-бегом.

Уже на выходе из квартиры отлавливает бабушка:

– Уходишь уже, сокол? Молока купи на обратном пути! И картошки… Мне позавчера врач опять тяжести таскать запретил!

Можно подумать, жалуется Ба не на здоровье, а именно что на врачебную тиранию. Запретишь ей, как же…

– Да, Ба, я на секцию! Куплю. Молоко, картошку. Ща в телефоне напоминалку запишу.

– На лоб себе запиши, а не в этот свой суперфон… а то точно забудешь. Так хоть Славка прочитает и напомнит! Деньги-то есть?

– На молоко с картошкой, Ба, точно есть…

– Ну, беги тогда, с Богом!

Перекрестившись на виднеющуюся в дверном проёме иконку над бабушкиной кроватью – мелочь, а бабушке приятно, – и чмокнув Ба в щеку (Ба как всегда пахнет чем-то цветочным… и ещё слегка валокордином, как и весь последний год, со смерти деда), Андрей вылетает из квартиры. Лифта отродясь в этом доме не было, зато есть перила, чудом не заменённые с советских ещё времён – деревянные, отполированные до блеска многими поколениями детских штанов. А это ничуть не хуже лифта, вскочил и поехал.

Лет с пяти Андрей на них катается. Это, конечно, тоже из категории «шортиков и босиком», но…

Хорошо, что сейчас никого рядом из секции нет. Там он главный Акела, весь такой суровый, немногословный, никуда не спешит и повсюду успевает… По крайней мере, очень старается таким быть. Так что с этой точки зрения нынешняя суматошная гонка со временем как-то из образа вываливается.

Хотя когда это последний раз Андрей не вылетал из квартиры с мыслью, что опаздывает? Если так посмотреть – то это для него обычное состояние.

Самый обычный, так сказать, день…

Всё это проносится в голове за считанные мгновения. Спрыгнув с перил на первом этаже, Андрей выуживает из кармана телефон и пытается одним пальцем набить на ходу сообщение, но плюёт на это дело и просто набирает номер.

– Славян! На выход с вещами!

– Уже! – «на том конце провода» само воплощение невозмутимости. Вот у Славяна это дело получается легко и естественно, аж завидки берут. – Ты где?

– Вытряхаюсь… Мотик?

Очень хочется хороших новостей. Позарез.

– Не… Мёртв.

Таким голосом патологоанатомы разговаривают в сериалах. «Вскрытие показало, что больной умер от вскрытия».

Андрей спотыкается.

«Бли-ин! Вот теперь точняк опоздаем…»

– Я тут Шумахера тормознул, – всё так же невозмутимо сообщает Слава. – Он в ту сторону едет. Подбросит… Тебя где носит-то? Он ща свалит!

Ура, живём!

– Две минуты!

– Ну две так две. Давай!.. А то он время засёк.

Ф-фух… Их со Славой одноклассник Саня-Шумахер – счастливый владелец белой нивы, когда-то раздолбанной, но с тех пор уже десять раз вылизанной до последнего винтика. На Шумахере – точно успеют! Если его менты не тормознут…

А на улице-то, однако, теплынь и бабье лето вперемешку с золотой осенью. Красота, остановиться бы на секунду и полюбоваться, да всё некогда.

Как всегда.

Самый обычный день. Слава

«Этот парень – тот ещё тихий омут…»

Слава хорошо помнит момент, когда впервые услышал эту фразу.

Большой семейный сбор (а вот чему посвящённый, память уже не сохранила), Славе четыре года. Фразу эту говорит вполголоса мама про одного из Славиных двоюродных дядь, а Славка крутится неподалёку, вот и слышит – и весь вечер таскается за дядей, не отходя ни на шаг и всё пытаясь понять, как же человек может быть тихим омутом?

Как омут в него помещается, не выливаясь?

На краю дедова леса в омуте, говорят, водится огромный сом, «чёртов конь», как его называет дед. А у дяди такой сом – есть?

Потом уже дед объяснит Славе про пословицу, чертей и переносный смысл. Но образ большущей рыбы, плавающей у человека где-то в груди, намертво застревает в памяти.

О себе эту фразу Слава впервые услышит лет через десять, хотя внутри омут появится раньше, летом после четвёртого класса. Просто тогда никто его ещё не заметит.

Омуты, как и люди, тоже растут. Подтачивают берег.

Иногда Слава даже чувствует, как там, за рёбрами, на дне этого омута шевелится огромная склизкая рыбина, перебирает усами, смотрит сквозь толщу воды – Славиными глазами.

«Чёртов конь».

…Из раздумий Славу выбрасывает пиканье напоминалки. Пора в тир, пора в тир!

Слава разжимает руки и спрыгивает с турника. Повисел после подтягиваний, называется, подумал о вечном. Аж пальцы занеметь успели.

Ладно, проехали.

Андрей всё не пишет… Дёрнуть его, что ли? Хотя зачем отвлекать человека. Может, занят чем-то?

Гамает, например, ага. Спелся на секции с мелким Глебом и теперь с концами потерян для общества… Славу, правда, общество не волнует, а увлечения друга готов и потерпеть, если его лично не заставят в этот самый фоллаут лезть.

Короче, пока время есть, можно неторопливо собраться…

Или наспех покидать всё нужное в сумку и ещё раз попробовать воскресить мотик. Хотя, конечно, громко сказано – «мотик». Так, табуретка о двух колёсах, старенький скутер, вскладчину с Андреем купленный летом…

Кошелёк, стрелковые очки, пауэр-банка, наушники – не стрелковые, обычные, те на клубе. Всё? А, воды.

Бутылка, неприятно булькнув, летит в сумку, и Слава отгоняет мысли про тихий омут и сома.

Самый обычный день, чего старые образы так в голову лезут?!

Ничего, десяток выстрелов ровно в «альфу» – и все мысли уйдут. Слава воюет с воспоминаниями каждый раз – и каждый раз побеждает.

И сейчас победит. Как обычно. Бамс, бамс, мысль, ты труп.

На улице тепло, в тире прохладно, так что в качестве компромисса Слава просто накидывает камуфляжную «уличную» рубашку поверх футболки. Волосы, как-то незаметно совсем отросшие к началу осени, зачёсывает назад.

Вот теперь точно всё. Бейсболка задом наперёд, звякнувшие ключи, три щелчка замка (один – открыть, два – запереть с той стороны), десять шагов и четыре ступеньки. Двор, солнце, бабье лето, красота.

Слава машет рукой соседу, Сане-Шумахеру, подкачивающему свою ниву, и сворачивает к мотику – но увы…

Краткий следственный эксперимент устанавливает: чудо так и не случилось, мотик сдох и воскресать даже в виде зомби не собирается.

Ну да и хрен с ней, с этой табуреткой. Где там Андрей? Часики-то тикают… Если сегодня на автобусе добираться, то уже совсем пора двигать!

Слава присаживается на мотик, достаёт телефон, включает наушники, пробегает взглядом по новостной ленте под многозначительное сплиновское «каждый умеющий читать между строк – обречён иметь в доме ружьё». Глеб радостно отчитывается в «Стрелкотне», что выезжает, «до встречи на точки», и от его опечаток в Пикачу просыпается граммар-наци. Андрей не проявляется. Время неумолимо подбирается к отметке «цигель-цигель ай-лю-лю».

И чё делать?

Шумахер заканчивает возиться с нивой, садится внутрь, не закрывая дверцы, заводит мотор…

– Са-ань!

– Чё, Славян?

– Ты ща в какую сторону?

– А чё? Подбросить куда?

– Да к этой, «Фабрике». Ну, к заводу бывшему. Нас с Андреем.

– А-а, вы как обычно, – ухмыляется Шумахер, демонстрируя сколотый зуб. – Клуб юного киллера?

Внутри неприятно ёкает. Сом перебирает усами где-то на дне.

– Сань, выручишь?

– Да не вопрос! Я сам, считай, туда.

И вот тут-то наконец звонит телефон.

– Славян, – командует голос в наушниках, – на выход с вещами!

Ну наконец-то!

– Уже! Ты где?

«В каких фоллаутах тебя носит, дорогой?»

– Вытряхаюсь… Мотик?

Сколько надежды в этом голосе… Полчаса назад спросить не судьба была?

– Не… Мёртв.

В наушниках на несколько секунд воцаряется гробовая тишина, буквально кричащая об Андреевом отчаянии. Слава философски пинает пяткой мотик и, наконец, отрывает зад и топает к ниве. Когда тишина готова лопнуть незлым матерком на мироздание, Слава сообщает в трубку невозмутимо:

– Я тут Шумахера тормознул. Он в ту сторону едет. Подбросит… – Слава кидает задумчивый взгляд на экран и решает придать немножко ускорения товарищу: – Тебя где носит-то? Он ща свалит!

«Ща сваливающий» тихо ржёт на заднем плане.

– Две минуты! – в голосе у Андрея горячая мольба. Ага, судя по звукам – несётся бегом.

– Ну две так две. Давай. – И Слава не может удержаться и не добавить: – А то он время засёк.

И обрывает звонок, потому что Саня ржёт уже в голос, неприкрыто.

Слава пожимает плечами и, обойдя машину, забирается на заднее сиденье в ожидании друга. Чего ржать, разговор как разговор – ну, и немного мотивирующих психологических манипуляций.

Всё как обычно.

Самый обычный день, в общем.

Самый обычный день. Глеб

«…Нет, в чатике писать не вариант. И вообще писать такое – как-то тупо. Надо подойти вживую и сказать… Вот сегодня так и сделаю. Приду пораньше, и прямо перед занятием… Да, кстати, пораньше!»

Глебка поспешно выныривает из пучины мыслей и бросает взгляд на часы: время, время, время…

Уф, время – в норме. Особенно учитывая, что до «точки» – на колёсах. Можно выдохнуть, потянуться и начать спокойно собираться.

К сборам Глеб подходит крайне ответственно.

Любимый ножик-«парамилю» в специальный карман на шортах, фонарик в подсумок на поясе, кобура на месте, по карманам жилетки в строго определённом порядке рассовываются два твикса, жгут-турникет, «пакет перевязочный индивидуальный», таблетница, стрелковые очки, телефон в противоударном чехле…

Нет, Глебка не на войну и не на необитаемый остров выживать собирается. Так, самый обычный, каждодневный, можно сказать, набор. Ну, не считая пустой кобуры.

Ладно, последние штрихи – капюшоны футболки и жилетки один в другой, кепку на голову, придирчивый взгляд в телефон в режиме селфи-камеры, потом, на всякий случай, ещё в зеркало… Сегодня надо выглядеть безупречно.

«Мдя… видок у вас, товарищ! Только на аватарку и ставить – людей пугать…»

Оранжевая футболка, серо-коричневые (вообще-то эта расцветка называется «тундра») шорты и жилетка… и камуфляжная кепка ни к селу, ни к городу. Глеб раздосадовано её снимает, приглаживает вечно лохматящиеся тёмные волосы, вздыхает тяжко… и быстренько нахлобучивает обратно. Зато – любимая.

В глубине души Глеб немножко верит, что она приносит удачу.

– Ну что, принц, готовы? А то карета подана, кони запряжены…

В зеркале позади Глебки появляется Лена, «квалифицированный специалист личной охраны с двумя международными сертификатами, и никаких тётьЛен, ясно?», и Глебка, отчаянно фальшивя, напевает под нос: «Ещё была солистка Леночка, та, что училась на год младше…»

Лена слегка морщится и неодобрительно спрашивает:

– Благоверный мой научил, что ли?

– Ага, – не задумываясь, сдаёт Глебка Серёгу, водителя и, по совместительству, Лениного мужа, с потрохами.

Лена печально вздыхает, но никак не комментирует.

– Всё собрал? Ничего не забыл? Мачете? Огниво? Сигнальное зеркальце? Ракетницу? Портативный гранатомёт?

– А гранатомёт-то мне нафига?! – почти обижается Глебка.

– Ага, значит, по остальным пунктам возражений нет…

– Лен! Ну я же не того… не маньяк! И вообще, гранатомёта у меня – нету!

– Судя по тону, тебя это искренне огорчает… Ладно-ладно, не бурли, я пошутила. Надо же было за фальшивое исполнение легенды русского рока как-то отомстить?

– Шуточки у вас, сударыня… – Всё ещё хранящий мрачно-обиженное выражение лица Глеб поправляет кепку и двигает мимо Лены на выход.

– С кем поведёшься, мой принц, с кем поведёшься. Так, телефон не забыл?

– Не забыл.

– Вот и не забывай. – Лена невозмутимо протягивает Глебу его же телефон.

– К-какого?! – Глебка хлопает по карманам, не доверяя глазам. Нет, действительно, в жилетке – нету.

– Вы, принц, после того как на себя налюбовались, телефон на тумбочку положили, а не в карман. Увлеклись… пением.

– Лена-а… – стонет Глебка, поспешно убирая телефон.

– Кому «Лена», а кому с телефона трек твоих перемещений пишется. Так что будь добр, не теряй… и не теряйся. Шеф нам этого немножечко не простит. Тем более сегодня у него важные переговоры, нечего его волновать.

– Ладно-ладно, – бурчит Глеб, который терпеть не может этот пункт насчёт охраны и контроля за его перемещениями.

Ну что с ним может случиться сегодня?! Самый обычный день, самое обычное занятие в стрелковой секции!

Тир и так почти что папина собственность – ну, частично. Официально папа выступает спонсором и идейным вдохновителем, а на деле – совладельцем. Глеб не дурак, по паре оговорок Кира на секции и Лены дома прекрасно суть уловил.

И вообще, куда Глеб денется с подводной лодки – в смысле, из замкнутого пространства под землёй?

– Ладно, принц, вы опаздываете, – ещё раз напоминает Лена.

«Нифига! Я так за полчаса до занятия припрусь!.. – хочет возразить Глеб, но тут же сам спохватывается: – А, точно, я же и хотел пораньше. Чтобы без помех поговорить. Поговорить. Ох… Да. Обязательно. Вот прямо сегодня… Вот возьму и скажу ей, что…»

– Принц, ау-у!

– Да-да, – вываливается из мыслей Глебка, отчаянно надеясь, что Лена не заметит выражение его лица.

Ну, или не прокомментирует хотя бы.

«А если Дашка сегодня не придёт?! – Мысль заставляет снова остановиться. – Да не, она бы написала… наверное. Спросить, что ли? Хотя вот так, в лоб, как-то, наверное, не стоит… Ох, как всё сложно. Ладно, напишу, что выдвигаюсь, а там она, может, сама ответит!»

И Глебка торопливо пишет на ходу в их стрелковый чатик: «Выезжаю! до встречи на точки :)» – и, уже заходя в лифт, слышит за спиной Ленино, явно в рацию:

– Серёж, солнце моё, «двойка» к тебе на лифте едет. Принимай!

Нет, иногда Лена всё-таки перегибает палку.

Ничего с Глебом не случится, ни-че-го.

Самый обычный день. Дашка

Дашка знает точно: она – уж-жасная сестра!

Она знает это всю жизнь и даже если однажды об этом случайно забудет, заботливая Ната ей обязательно, обязательно напомнит.

Ведь для чего ещё существуют старшие сёстры, как не для таких напоминаний?

– Дашка, ты…

Даша нашаривает на столе телефон и осторожным, плавным движением подтягивает к себе.

«Ну, давай, давай угадаю: кошмар? Ужас?..»

– Ты кошмар и ужас!

«…а не твоя сестра!»

Телефон прижат в груди, фотокамера открыта, палец наготове.

– А не моя сестра!

Ната делает выразительную паузу, сопровождаемую столь же выразительным выражением лица.

Дашка тихонько наводит на неё телефон и фоткает. На экране отображается гримаса что надо: распахнутый рот, воинственный взор, свирепо нахмуренные брови – само воплощение пламенного негодования.

«Сеструха – прелесть. Люблю её!» – торопливо подписывает фотку Дашка, еле успевает поправить опечатки и тут же выкладывает в сториз. Потом удалит, чтоб Ната не увидела. Попозже.

Дашкины движения не укрываются от Натиного взгляда:

– Ты чего там делаешь? – немедленно спрашивает она с подозрением. – С кем там переписываешься?

Дашка украдкой ещё раз любуется получившемся фото. Нет, определённо один из лучших кадров в коллекции «100500 лиц любимой сестры, которая однажды меня обязательно убьёт»!

Удивительно, но даже с такой гримасой Ната остаётся симпатичной. Глаза светлые, волосы в растрёпанном хвосте – чисто мёд, а на носу – веснушки.

Ну, всё правильно!

Потому что если Дашка – ужасная сестра, то Ната, значит, – прекрасная. Для баланса, как инь-янь!

– Эй, с тобой старшая сестра разговаривает! Чего там у тебя?

И всё-таки, всё-таки… вот чего стоило родителям озаботиться её, Дашкиным, появлением на свет лет на десять позже? А лучше на пятнадцать. Нате в тот день было бы не три с чем-то годика тогда, а все восемнадцать. Она бы как раз поступила в какой-нибудь московский институт, на эту свою экономику, жила бы отдельно и умилялась бы на младенческие фоточки. А потом, когда Дашка бы подросла, они встречались бы по выходным и радовались этим встречам от всей души.

Но нет. Приходится жить бок о бок и всячески друг друга изводить, как это только могут и умеют две сестры. От избытка, так сказать, любви.

И до Натиного поступления ещё целый учебный год.

Сестринская дружба?

Ха-ха. «Как кошка с собакой» – это немножко ближе к истине на Дашкин взгляд.

Мысль о неслучившейся идиллии идёт дальше, и Дашка вдруг понимает, что живи Ната отдельно… ей, Дашке, пришлось бы спать в одиночестве, получается?

Ой… Не, ладно уж, ладно, пусть Ната и дальше живёт с ней в одной комнате.

Дашка терпеть не может спать одна. Когда Ната ночует у подружек, приходится на всю ночь оставлять включённой настольную лампу и затыкать уши наушниками. Не то чтобы эти хитрости сильно помогали, но выхода-то нет.

Дашка ненавидит темноту и тишину. До дрожи, до звона в ушах и ватных ног.