Под ногами почувствовала что-то мягкое. Почему-то сразу поняла: тело человека. Нащупала шнур у изголовья кровати, кнопку включателя: хрустально зажёгся светильник на стене, осветилась комната, обилием техники напоминающая офис. Уж, не на работе ли я? И поездка с Захаром мне приснилась?

О, боже! Мужчина! В джинсах и знакомом свитере уткнулся лицом в ковёр. Слегка волнистые волосы. Я любила их перебирать и накручивать на пальцы. Поза неестественная. Так не лежат живые люди. Труп!

Инстинктивно выключила свет. Окно большое и не зашторено. Нежелательно, чтобы кто-то увидел меня рядом с трупом. Момент, определивший дальнейшие события: ведь я не вскочила, не закричала, не побежала звать соседей и вызывать милицию.

Учащённо билось сердце, внутренний голос взывал бежать и прятаться. Кто же он? Ответ пришёл сразу: тот, кого я старалась забыть. Тот, кому я мечтала отомстить.

Я сидела как оглушённая, повторяя про себя: «Со мной никогда такого не было. Никогда со мной такого не случалось. Никогда ещё под моими ногами не лежал труп». Я причитала, как моя мать, которая перед переездом в деревню сильно занемогла и повторяла с утра и до ночи: «Мне так плохо. Что со мной? Я так плохо себя никогда не чувствовала». Она причитала, мучаясь головными болями, приступами радикулита, рано наступившей старческой немощью, стала неловкой, разбивала чашки любимого чайного сервиза: белый фарфор с позолотой, на двенадцать персон, от которого мало что осталось. Я представить себе не могла двенадцать человек, одновременно пьющих чай в нашем доме.

Мать слишком рано, не было еще шестидесяти лет, стала терять память, временами ничего не помнила, даже забывала моё имя. Видимо от нервных перегрузок хирургической сестры в течение всей трудовой жизни.

Впервые сидя на чужой, широкой кровати и поджав под себя ноги, я посочувствовала ей. И поняла её. В такой форме она пыталась выразить простую мысль: вот и старость не в радость наступила. Я тоже выражаю свои обиды: подобным мне, неудачницам и молодость в тягость.

Ни звёзд, ни луны, лампа погашена, но тёмную комнату я видела ясно. Будто в то короткое время, когда горел свет, внутри меня, как на фотографии, отпечаталась вся обстановка, даже та, на которую я не смотрела.

Запомнилось у окна кресло, в нём одежда: серебристый костюм, бархатная чёрная сумка, в неё входит только носовой платок, пачка сигарет и губная помада. Со спинки кресла свисал до пола, похожий на мой, бледно зелёный шарф из шелка. Под ним вязаная меланжевая кофта. Вязала я долго, не одно лето, сидя на берегу речки – вонючки, протекающей недалеко от дома.

Шарф и кофта пригодились бы. Но зачем сумка? Она для ночного клуба. И серебристый костюм не для озера. Ведь я знала, что будем жить в палатке.

Тот, кто принёс сюда мою одежду, рассчитывал на панику. По замыслу врага я должна была закричать и выбежать на улицу, позвать соседей, заявить в милицию. И уже мне нужно было бы объяснять, почему мои вещи находятся рядом с трупом.

Светлая мебель и такая же дверь – ориентиры в тёмном пространстве. Только бы не коснуться трупа.

Наконец, перешагнула порог и оказалась на веранде. В соседнем двухэтажном доме ярко светили окна, и я увидела диван. Удобно сидеть на нём и смотреть через застеклённую почти до самого пола стену. Перед окнами штабель дров, строение, напоминающее баню, и дальше высокий забор, как мне показалось, в два человеческих роста. Нет, конечно, но в тот момент забор был для меня неприступным.

Спокойно. Не паниковать. Захар поехал за милицией. Я, видимо, так крепко уснула, что ему пришлось меня перетаскивать сюда.

Не надо было соглашаться ехать с ним на озеро. Я слишком переволновалась из-за этого. Неврастеничка несчастная! Лечиться надо. Теперь трупы чудятся. Скоро монстры появятся, и будут корчить рожи, и скалить зубы.

Я уговаривала себя, что всё нормально, скоро вернётся Захар. Но тревога не отпускала. Диван притянул, я чувствовала слабость и села. Мне было холодно в тонком сарафане. Жаль, не захватила кофту, ту, что осталась в кресле. Дорожной сумки с моими вещами в комнате не было, видимо, осталась в машине. С собой в дорогу брала только зубную щётку, полотенце, купальник, смену белья и спортивный костюм.

Тому, кто привёз сюда мою одежду, надо создать видимость, что я тут проживаю. Даже если убегу, по одежде меня найдут. Подобное уже читала в каком-то детективе. Там, помнится, преступницей была жена. Или её муж? Забыла. Хотя нет, помню. Убила жена, а муж придумал коварный план, решив подставить её подругу. Он проник в квартиру, взял одежду и отвёз в дом убитого.

В том детективе много разного происходило, сейчас трудно сосредоточиться и вспомнить последовательность событий, но главное я помню: жена убила любовника, убила из ревности. О, боже! Ирина убийца?

Это он, Василий, успешный банкир, от которого я забеременела и сделала аборт, убийцей могла быть и я. Или Дима. Отомстил за меня. Ключ от моей квартиры есть только у него. Воспользовался случаем, а мне сказал, что едет в командировку. Не помню, чтобы когда-то он ездил в командировки. Значит, он всё это сотворил? Но зачем? Он продолжает встречаться с Ириной? Сказал бы мне, что тут такого, ведь мы не женаты.

Представляю, как Ирина будет торжествовать, когда я расскажу ей. Упрётся по-бабьи кулаками в собственные бока, – наступательная позиция, и проскрипит: «Когда умный человек предупреждает, слушай и соглашайся»!

Умный человек это Ирина. А я наивная дура. Правда, после того, как она узнала, что я стала жить с Димой, наивную заменила на примитивную, чтобы обиднее звучало. И добилась своего.

Знать бы ещё, чья это дача. Бесспорно, дача. Хотя из дачной мебели только кровать и скатерть.

Ирина говорила, что у них двухэтажный дом в Палкино, винтовая лестница, из холла на второй этаж. Перила из металла, кованые, как чёрные кружева, залюбуешься. Ей пришлось переспать со специалистом по могильным оградам. Что ж, в её стиле. Экономная.

Может, я ошиблась, и там, на ковре лежит не Василий? Может, я сюда попала случайно? Была авария. Машина перевернулась. Или перестрелка, что-то взорвалось, меня оглушило. Захар занимается бизнесом, наверняка у него есть враги. Но я не слышала, чтобы ему угрожали. Я бы первая узнала: вся информация сначала поступает ко мне. Ирина хвалилась, что Захар умеет со всеми договариваться.

О, боже! Жуткая темнота, конец света! На всякий случай заползла за диван, прижалась к деревянной стене. Хоть здесь повезло, стена могла быть каменной, холодной.

Как я сразу не догадалась, темно, потому что выключили свет в соседнем доме, сразу на двух этажах.

Шум отъезжающей машины. Соседи уехали.

Меня трясло, но не от холода. Привычка, прежде чем действовать, мне необходимо подумать, как следует во всём разобраться, – сейчас вредила. Новая информация не поступала, и я впадала в депрессию. Захлёстывали обида и жалость к себе. Попытка посмотреть на себя со стороны ухудшала состояние: на полу сидела молодая, далеко не уродливая, женщина, мечтающая вот тут и немедленно умереть.

Мне было плохо, очень плохо: одиночество, преследовавшее всё детство и юность, догнало меня. Но мне было в миллион раз хуже.

И я понимала, что долго тут одна не просижу. Тот, кто появится, – мой враг.

Надо прятаться, но с умом – сменить положение, чтобы держать ситуацию под контролем. Диван легко откатился от стены, и я переместилась так, чтобы наблюдать за входной дверью.

Я сидела между диваном и стеной, подтянув колени к подбородку, и ждала. Дождалась.

Он возник неожиданно в проёме двери. Мог включить свет. Но не включил, осторожно прошёл мимо дивана, вошёл в комнату, что-то грохнуло, кажется, упал стул, я резко оттолкнулась от спинки дивана и выбежала из дома. Колени дрожали от напряжения, я присела за бочкой у самого крыльца.

– Надя. Надежда! – услышала я зов Захара.

Не двигаться. Он опасен. Убийца? Или скрывает убийцу? Кого? Ирину?

Нет, Ирина моя лучшая подруга, единственная, вот уж многие годы. Она не могла так со мной поступить. Захар её любит и не обидит меня.

Я уговаривала себя подняться и показаться ему, но тело не слушало. Наступила тишина. Жуткая. Ловкий и опытный хищник вышел на охоту.

Он всё также, крадучись, ступил на крыльцо, огляделся, встал почти рядом, слышно свистящее дыхание курильщика. Я ощущала его пот, неприятный запах изо рта.

Было очень темно, так темно, что я не различала ни двери, ни Захара. Может, мне всё это чудится?

Судя по шорохам, он спустился с крыльца. Хлопнула калитка, шум мотора. Тишина. Он передумал и сейчас вернётся?

Надо было выбежать следом за ним, скрыться в лесу. Но мешало сомнение, может, я вообразила комнату с трупом, может, это галлюцинации? Весь день была нездорова. Может, Захар разыскивает меня, чтобы, наконец, отвезти к озеру?

Я, как пугливый зверёк, прячась за бочкой, старалась уйти от страшных мыслей, уговаривая себя, что Захар не опасен. Но всё же решила прятаться, пока не пойму, что произошло. Но как я пойму прячась?

Хлопнула калитка. По земле хаотично передвигался круг света. Сообразил, с фонарём решил меня искать.

Остался только один путь: туда, назад, в ту страшную комнату. Только бы успеть.

Крыльцо, веранда с диваном, дверь в комнату. Рядом с дверью должен быть включатель. Так и есть. Зажглась люстра, отразившись на потолке хрустальными переливами.

Рядом с трупом, никаких сомнений, что убит Василий, лежало ружьё. Я почему-то была уверена, что оно там лежало, хотя с кровати мне не было его видно. Или всё же видела?

На двери задвижка, я это знала. На окнах решётка, раньше не заметила. Придвинула кресло к двери, взяла ружьё, не почувствовав тяжести: страх творит чудеса выносливости. Ага, Захар поднимается по ступеням шаркающей походкой, проходит веранду, тыкается в дверь. Трясёт изо всех сил. Тряси, тряси, тебе это не поможет.

Я набрала в лёгкие воздуху, и громко, как могла, произнесла:

– Захар, не пытайся войти, я буду стрелять!

Наступила тишина, он ведь тугодум, наконец, хрипло заговорил:

– Не дури, Надежда, открывай.

– Не открою. Если попытаешься сломать дверь, получишь пулю.

Он помолчал.

– Ирина говорила, что ты с заскоками, но я не верил.

– Вызывай милицию. Без милиции я не открою.

– Где я тебе возьму милицию? В Палкино её нет.

Значит, я в Палкино. Где-то рядом их дача. Он снова толкнул дверь. Ещё такой толчок, задвижка не выдержит, и я выстрелю.

– Открывай. Ты понимаешь, что делаешь? Я вызову милицию, и тебя увидят рядом с трупом.

Лучше молчать, чтобы не дать возможности уговорить себя сделать то, чего я не должна делать.

Стало тихо. Прошло немало времени, прежде чем я услышала, шаги: Захар уходил. Стук калиткой и почти сразу шум отъезжающей машины.

Если у него есть сообщники, мне не скрыться. Хотя почему не скрыться? Лес кругом. Где-то недалеко должна быть станция.

Быстрей выскочить из дома – ловушки. Сразу же пожалела, что не взяла тёплую кофту.

За дорогой чернел лес, и не было никакого желания идти туда. Но прятаться надо от людей, – разумно решила я и зашагала в сторону леса. При близком знакомстве он уже не казался густым и непроходимым. Неожиданно услышала звуки работающего телевизора. Залаяла собака. Лес быстро кончился. За низкой оградой стоял невысокий дачный домик, манивший светом из окон. Донеслись стрельба и взрывы. Кто-то смотрел телевизор.

Собака уже не лаяла, я постояла и решила идти дальше. Тревожило то, что оставила на ружье отпечатки пальцев и не забрала одежду, – доказать невиновность мне будет очень трудно.

Надо добраться до Ирины. Только она мне может помочь, спасти, защитить от Захара.

Мы с ней вдвоём что-нибудь придумаем. Не верю, что она его безумно любит и готова закрыть на всё глаза. Нет, ей не безразлично, кто её муж и отец её сына.