Когда Фарлаф наконец вышел из жидовского торгового двора, он раз и другой глубоко вдохнул чистый морозный воздух, столь желанный после кислого запаха жилища Мойши. Проходя мимо небольшого строения, Фарлаф захватил с низкой крыши полную пригоршню снега и с наслаждением отёр чело и лик, зарычав при этом от удовольствия. – «Как же так получилось, – пытался понять бывалый воин, у которого разум немного прочистился морозом, – денег на оснащение дружины я у Мойши не получил, а должен ему остался ещё больше, чем тот просил на «начало дела». Всю жизнь считал, что мы, норманны, своего никогда не упустим, и, как купцы, торговаться умеем, а вот, поди ж ты, и денег нет, и долг за них уже вырос, а всё вроде бы верно»…

Он вспомнил, что завтра должен занести Мойше сорок гривен, а после похода отдать шестьдесят гривен, якобы полученные у купца на подготовку дружины, да ещё восемнадцать гривен росту. Всего сто восемнадцать гривен, – да ведь это почти три тысячи дирхемов, а он вроде согласился за две… Ерунда какая-то, – идя к своему коню и терпеливо ждавшему стременному, ругался про себя на языке свеев Фарлаф, – и деньги отдам, и долг получу, снаряжение сам куплю, да ещё лучших рабов с будущего похода сему Мойше продать придётся. Как-то всё с ног на голову переворачивается! Эх, сам надоумил князя связаться с этими хитрыми жидовинами, а теперь уже деваться некуда – договор подписал собственноручно. – Ничего, – успокаивал себя воевода, направляясь к княжескому терему, – если что, припугнём сих рахдонитов, чтоб исполняли обещанное, главное, чтоб всё сладилось, а там уж мы возьмём своё!»

Итиль, 913 г.

Главный раввин явился к беку, как всегда в предобеденное время. Одет он был в привычную одежду первосвященника, – перепоясанный бархатным поясом халлук лаван – белый шёлковый халат с широкими рукавами, обшитый голубыми полосами и длинной бахромой голубого цвета – цицит, издавна служившей иудеям оберегом. На голове белая круглая каракулевая шапка, опять же отороченная по нижнему краю голубым шёлком. На руках перстни с бирюзой. Голубой цвет, цвет неба – «Престола славы» небесной – издавна использовался в оформлении Скинии Завета и в одеждах иудейских первосвященников; также драгоценные камни голубого цвета – сапфир и особенно бирюза использовались в качестве защиты от нечистой силы.

Собеседники уселись за маленькие шестигранные столики, которые разнились по цвету. Перед беком стоял столик, инкрустированный красным деревом, а перед раввином – чисто белый, с золотым ободком по краю столешницы. По две медные жаровни с коваными переплетениями стеблей и цветов диковинных растений стояли по обе стороны от собеседников так, чтобы сидящие за столиками могли протянуть руку и погреть её над краснеющими в чашеобразных жаровнях углями. Если беседа длилась долго и угли подостывали, бдительные рабы тут же приносили другие жаровни, а остывшие уносили, держа их за деревянные рукояти, насаженные на медные стержни.

Поговорив о Талмуде и Писании – таков был заведённый порядок – перешли к делам мирским. Из самых отдалённых и сопредельных стран, княжеств и земель к главному раввину стекались известия от его многочисленных подчинённых раввинов, которые, в свою очередь, собирали их среди своей паствы, разбросанной во всех земных уголках, где только есть рынки и торговля.

– Как обстоят дела наших общин в Кустандии, Святейший? После смерти Льва на трон взошёл его брат Александр, которому, говорят, по сердцу больше развлечения, чем государственные дела. Можем ли мы использовать это, чтобы наше влияние на тех, кто правит Восточной Римской империей, стало сильнее, чем ненавистных нам армян, до сего времени цепко удерживающих императорский престол? – спросил бек, опираясь правым локтём на узорчатые парчовые подушки.

Аарон Второй, сын Вениамина, невысокого роста, лет сорока от роду, в молодости был заядлым любителем скачек, поджар и быстр в движениях. После того, как стал беком, в скачках сам не участвовал, меньше двигался и обзавёлся округлым чревом, которое было малозаметным, когда он сидел, и проявлялось, когда Аарон вставал во весь рост. Лик его и шея, как ни странно, совершенно не носили признаков полноты, оставаясь вполне подтянутыми. Лик был обрамлён подстриженной на византийский манер бородой, нетронутыми оставались только пышные волосы у висков – пейсы. Одет он был, как и большинство богатейших людей и высших чиновников Хазарии, в некую помесь персидского и византийского платья. Под красным шёлковым халатом с широкими рукавами виднелась узорчатая туника, расшитая у ворота и на груди золотыми и серебряными нитями, одетая, в свою очередь, на белую тунику из чистого льна. Макушку бека, обрамлённую тёмными чуть волнистыми волосами, покрывала парчовая шапочка, украшенная жемчужинами и самоцветными камнями.

– Да, Великий хамалех, мы стараемся укрепить наше влияние в Восточной Римской империи. Борьба в верхах Империи идёт, но потеснить там армянское влияние пока не удаётся, к глубокому сожалению, – отвечал главный раввин, часто моргая выцветшими подслеповатыми очами. Его редкая седая борода в виде узкого клина иногда подрагивала, как у большинства старых людей, но разум был ясен, и память пока не подводила. Старик махнул двумя перстами, подзывая стоящих поодаль слуг, и повелел им поставить жаровни ещё ближе, – его бренное тело уже плохо держало телесное тепло. После этого он продолжил свою речь, то и дело, согревая бледно-жёлтые руки над мерцающими углями. – Лев Шестой, как и его отец, Василий Македонянин, продолжал притеснения наших братьев, требуя принимать крещение и жить строго по христианским обычаям. Иудеям в Кустандии по-прежнему запрещено иметь рабов-христиан, проповедовать свою веру, занимать государственные должности, присутствовать на публичных церемониях, им приходится постоянно терпеть прочие унизительные для нашего народа попрания. И сейчас ничего не меняется, хотя новый император, легкомысленный Александр, действительно государственным делам предпочитает развлечения и женщин.

– Так может сделать так, чтобы очередной «избранницей» Александра стала настоящая иудейка? – Оживился бек, и в глубине его тёмных очей блеснула искра. – Наши женщины традиционно обучены угождать чужестранным мужьям и при этом незаметно управлять ими, внушая нужные нам мысли и решения. Именно так мы почти бескровно завоевали для наших сердец Хазарию. В своё время Великий Булан, наследником которого являюсь и я – да хранит его Всевышний! – сделал многое, но военная власть оставалась в руках тюрко-хазарской знати, с которой нелегко было сладить. И тогда в ход пошла любовь. Чтобы добиться желаемого, нам понадобился не один десяток лет. Мы старались выдать замуж своих прекрасных дочерей за ханов и их родственников. Благо, в Хазарии разрешено многожёнство, и иудейки пополняли гаремы. Появилось множество детей от смешанных браков. А поскольку у нас принадлежность к роду определяется по матери, их сыновья, оставаясь тюркскими царевичами, становились членами иудейских общин. Благодаря Светлейшему Обадии, теперь вся власть сосредоточена в наших руках. Думаю, и императору Кустандии Александру сможем подобрать хорошую пару…

– Боюсь, хамалех, что ему уже не до женщин. Император до дна испил чашу плотских наслаждений, его детородные члены теперь просто гниют заживо, думаю, ему недолго осталось, – в своей неторопливой манере отвечал седовласый иудейский раввин, почти незаметно ухмыльнувшись.

– Что ж, тяжёлый недуг властелина – ещё более удобный повод, чтобы облегчить участь наших людей в империи. Может, возжечь в новом кагане урусов из Куявы Ингаре желание повторить подвиг его дядьки Хельга и ещё раз основательно пограбить Империю? – задумчиво вопросил бек, попивая из голубой китайской пиалы горячий душистый чай и откусывая то кусочки нежного щербета с орехами, то лакомясь сушёными фруктами. – Пусть урусы и воины Империи хорошо «покрошат» друг друга, и тогда ослабнут сразу два наших недруга. Даже у волка, если он ранен, шакалы могут отобрать часть добычи, как мыслишь, равви?

– Насчёт «покрошат друг друга» ты прав, хамалех, недавно из Куявы пришла очень любопытная весть, – довольно улыбаясь, проговорил главный раввин, с удовольствием потирая согревшиеся от тепла жаровень руки. Заметив, как опять заинтересованно блеснули тёмные очи бека, продолжил. – Каган Ингар уже загорелся походом, только не на Кустандий, а на других наших торговых соперников – Джурджан, Хорезм и города, подчинённые Халифату.

– Откуда это известно? – рука бека в перстнях с большими камнями остановилась, не донеся до уст большой, почти чёрный финик.

– Это верные сведения, мудрейший. Наш рахдонит Мойша Киевский через своих людей передал, что каган урусов ищет возможности договориться с нами о проходе его воинов мимо Итиля за часть добычи, – отвечал главный раввин, шумно прихлёбывая «огонь жизни», как называют сей дивный напиток китайцы и за который приходится платить золотом и лучшими лошадьми; но он того стоит, особенно в зимнее время, когда разгоняет кровь по жилам, изнутри так приятно согревает тело и дарует бодрость.

– Вот как… – Бек задумался на кое-то время. – Здесь проход войск урусского кагана напрямую зависит от нас.

– Новый каган урусов воин, как и его предки, а воина можно легко поймать на победу, как рыбу на хорошую наживку. Почему бы не доставить ему возможность одержать, как говорят римляне, «викторию» на Гургенском море? – рассудительно молвил первосвященник, с удовольствием отправляя в рот дольку чин-кана, китайского золотого яблока, выдержанного в меду так, что плод стал полупрозрачным и имел восхитительный кисло-сладкий вкус и необычайный аромат.

– Как ты мудр, равви, – округлил очи бек. – В самом деле, пусть урусы побьют, как следует, наших врагов в Шерване и Хорезме. Пусть покрошат мусульман-дейлемитов, которые закрыли для нас путь в Багдад. А мы ничего не можем с этим поделать, потому что большая часть наёмников в нашей гвардии – гургенцы, соседи дейлемитов, не желающие сражаться с единоверцами. От похода урусов нам будет двойная польза: своим набегом они ослабят наших торговых соперников, и тогда больше товаров из Асии потечёт к нам, давая новые доходы в казну, а сверх этого мы ещё и часть добычи получим, – радостно потёр руки бек. – Надо потребовать не менее трети всей добычи! Пусть Мойша Киевский скажет им эти условия.

– Я думаю, мудрейший, не стоит торопиться с условиями, пусть они придут сюда, уже горя предчувствием победы и богатой добычи, а тогда мы и решим, сколько с них взять, – неторопливо молвил главный раввин, оглаживая свою редкую, но весьма ухоженную бороду и глядя, как молчаливый молодой слуга наполняет его пиалу новой порцией ароматного чая.

– Что ж, равви, пусть будет так. Передай наше решение Мойше, когда его люди станут хлопотать об этом деле, и пусть Всевышний поддержит нас. – Аарон, отправив пухлыми пальцами в рот кусочек вяленой бухарской дыни, поднял очи к небу, а Первосвященник огладил жёлтыми перстами свою жидкую бороду и забормотал благодарственную молитву.