В довершение моего скромного трактата о кошках, населяющих или когда-либо населявших пределы обитаемого мира, я хотел бы поведать читателю смутные, полуправдивые слухи о самых таинственных и страшных созданиях, обитавших в Черной Крепости, именуемой некогда Минас Итилем, а позже, волей Врага, получившей мрачное название Минас Моргул. Цитадель, где таились ужаснейшие из слуг Саурона, Назгул, была местом, недоступным для людей, и лишь армия орков под предводительством Короля-Чародея получила там пристанище.
Однако, как рассказали подданным короля Элессара пленные орки, а также немногочисленные, измученные пытками, но выжившие рабы, освобожденные войсками короля – в Черной Крепости жили еще и моргульские кошки. Как бы ни звучало это невероятно, но они сопровождали своих хозяев, Девятерых Призраков Кольца, многие столетия. Кхамул, второй из Назгул, известный также как Кхамул Черный Истерлинг, иногда появлялся перед своими орками в сопровождении двух призрачных кошек, хотя предпочитал не делать это без нужды, но лишь в наказание нерадивым или ослушникам. Зрелище это было воистину ужасное, лишь немногие могли сохранить рассудок при виде трех силуэтов, одетых в призрачные рваные саваны и источающих смертоносный ужас. Ибо кошки Кхамула также носили на себе подобие назгульских плащей.
Облик моргульских кошек остается тайной, поелику никто никогда не видел их воочию целиком. Лишь девятеро Назгул, да тот, кто владел Единым Кольцом, способны были лицезреть этих существ такими, какими они были когда-то. Для остальных это была лишь тень с горящими глазами, издающая леденящее кровь мяуканье, способное сломить волю даже закаленных воинов. Весьма интересно то, что у этих кошек, во всем остальном призрачных, видны были также кончики ушей, словно бы парящие в воздухе. Это, по мнению безвестного автора одной из старинных рукописей, явственно указывало на возможность моргульских кошек одинаково ясно видеть и в мире теней и в нашем, тогда как сами Назгул были лишены такой способности.
Зубы и когти этих тварей наносили незаживающие раны, медленно убивающие того несчастного, кто столкнулся с хвостатым ужасом лицом к лицу. Еще говорят, что призрачные зубы этих кошек, располагавшиеся в пасти в несколько рядов, легко обламывались в ране и продвигались потом с током крови к сердцу, развоплощая человека и превращая его в Раба Девяти.
Когда Назгул погибли после уничтожения Кольца, их кошки также бесследно исчезли. Однако я слышал от эльфов, сопровождавших Владычицу Галадриэль в ее путешествии к руинам Минас Моргула, что иными, особо мрачными и безлунными ночами над безжизненными развалинами Черной Крепости разносится заунывное мяуканье, от которого даже эльфы мрачнеют и крепче сжимают свои луки. Происходит это исключительно осенью, и многоголосый призрачный мяв и вой ужасен.
Можно уверенно сказать, что кровь кошек Нуменора ныне течет в царственных котах Гондора и в буйных кошках Умбара, о коих я уже писал. Так, достаточно известна легенда о королеве Берутиэль и ее кошках, девяти белых и одной черной. Кошки же, обитавшие в самом Нуменоре, все утонули вместе с низвергнувшимся в пучину вод островом. Так что и говорить о них нет нужды, ибо на то была воля Валар…
* * *
На этом восстановленные отрывки из «Алой Книги Железных Гор» подошли к завершению.
Мы, однако же, надеемся, что труды ученых и реставраторов вскоре дадут новые плоды, и тогда нам откроются ранее неведомые тайны ушедших лет Средиземья.
– Ты, вообще, как? Готов был царствовать? – спросил дракон у рыцаря, удобно устроившегося в седле. Невозмутимый рыцарский конь на дракона никак не реагировал, продолжая с хрустом обгрызать кору с молодой березы. Глаза у коня были дикие и невыспавшиеся.
Рыцарь доел вареное мясо, завернутое в лепешку, облизал пальцы и только после этого посмотрел в глаза рептилии.
– Ну.
– Что – ну? – осведомился дракон, выпустив из ноздрей две струйки дыма, пахнущего угольной кочегаркой.
– Ну, да, – лаконично ответил рыцарь, позвякивая застежками латной перчатки. – Готов. Только что толку? Чтобы царствовать, нужно жениться. На принцессе. В наше время отыскать принцессу, готовую сразу же бежать замуж, не так просто. Для этого она должна как минимум оказаться в трудной жизненной ситуации. Например, ее должен похитить дракон.
Дракон опустил голову и неопределенно хмыкнул.
– Дальше, – наставительно продолжал рыцарь. Злость в его голосе становилась все более ощутимой, – этот дракон должен запереть принцессу в одинокой башне – или в пещере на худой конец – обвиться вокруг этой башни и сторожить. Денно и нощно. Не реагируя на плач принцессы, просьбы о горячей воде и мыле, и только иногда подкидывая ей немного еды. Принцессы любят диеты.
Дракон продолжал упорно изучать землю под своими лапами, внезапно страшно заинтересовавшись каким-то сухим корешком. Рыцарь застегнул перчатку и со скрежетом пошевелил закованным в латы плечом.
– Что мы имеем в итоге? Дракон похищает принцессу. Притаскивает ее в башню. И прячет внутри, плотно закупоривая вход, чтобы она не могла вырваться.
– Все по плану… – невнятно пробормотала огромная рептилия.
– Точно, – согласился рыцарь с придыханием, напоминающим шипение забытого на огне жестяного чайника. – Еще как по плану. За исключением одной маленькой детали…
Внезапно он взорвался и стукнул рукой по луке седла. Конь на мгновение перестал грызть кору и тупо уставился перед собой. Дернул ухом и принялся за старое.
– Одной! Маленькой! Детали!
Дракон закрыл желтые глаза и весь пошел какими-то пятнами.
– Я всего ожидал, – так же неожиданно успокоившись, тихим ровным голосом продолжал рыцарь. – Подготовил запас еды. Воды. Одеяло даже. Шерстяное. Но кто мог ожидать… нет, кто тебя вообще надоумил…
Он спрыгнул с коня и, звякая, обошел вокруг березы. Зачем-то провел металлическим пальцем по истекающему соком стволу.
– Открой глаза, образина, – проговорил рыцарь. – Открой, не доводи до греха. Хочу видеть твои бесстыжие буркалы. Твои зенки тупые. Твои отверстия в толстом черепе, где мозга не было ни единой минуты твоей долгой жизни.
– Ну ты это… не очень-то… – буркнул дракон и завозился на траве. Но глаза все-таки открыл. Рыцарь с минуту очень внимательно смотрел в них. Потом отвернулся.
– Я так и знал, – сокрушенно сказал он. – Ни проблеска мысли.
Он тяжело взобрался на перекосившегося коня и взял в руку копье, до этого воткнутое в землю.
– Кто тебя надоумил, что это должна быть водонапорная башня на самом краю королевства? – с отчаянием в голосе спросил он. – Кто?
Дракон выдохнул язычок пламени и промолчал, крутя головой так, будто на нем был жесткий воротник, который его душил.
– Я скакал день и ночь, – совсем тихо сказал рыцарь. – Но она все равно уже размокла. Знаешь ли, эти принцессы, они не приспособлены для проживания в огромном баке, до краев заполненном водой. Тем более, в сезон, когда крестьяне сеют хлеб и постоянно льют эту воду на поля. Ты бы хоть поинтересовался, почему она с самого начала ни разу не закричала, что ли. Хотя, вероятно, она булькала.
– Может, тебе русалку поискать? – после долгого молчания поинтересовался дракон. Рыцарь скрипнул зубами.
– Спасибо за чувство юмора, – отозвался он.
– Извини.
– Да уже ничего.
Всадник тронул коня, с неохотой оторвавшегося от березы.
– Куда собрался? – вяло поинтересовался дракон.
– Куда-нибудь. К отцу принцессы мне точно лучше не возвращаться. Думаю, ты понимаешь, что часть договора насчет оплаты я выполнить не смогу. По объективным причинам.
– Понимаю. Жаль, – дракон мучительно задумался. Потом, с трудом подобрав слова, сказал горестно:
– Я старался.
– Да уж. Прощай.
Дракон остался один. Спустя некоторое время он перевернулся на спину и остался лежать неподвижно, подставив живот солнечным лучам.
Водонапорная башня на пригорке булькала и гудела. Опять кто-то поливал свои поля.
«Бывают же такие городки, где совершенно ничего не происходит. Вообще ничего. Корова через реку перешла вброд – уже событие, да еще какое. Месяц говорить будут… А может, это и хорошо?»
Так лениво размышлял Сергей Иванович Луцких, молодой, подающий надежды зубной врач, глядя в окно плацкартного вагона, который мерно постукивал на стыках рельсов. «Подающим надежды» Сергея однажды назвал его научный руководитель, у которого Луцких собирался писать диссертацию. «Да-с, друг мой, – старомодно возгласил профессор Суходольский, поправляя очки, – да-с! Вы определенно подаете большие надежды. Если, конечно, не забросите свой труд, кхм, кхм».
Самому Сергею слова «подающий надежду» не нравились, потому что напоминали описание какого-то официанта, подающего дежурное блюдо. Но диссертацию писать было надо.
Сначала Луцких решил взять научную тему измором. Однако тема, которая звучала как «Влияние зубных протезов на неспецифическую флору полости рта в условиях Крайнего Севера и ограниченной освещенности» – о, эта тема оказалась крепким орешком. Целый год молодой зубопротезист мотался по буровым, исколесив снежную тундру вдоль и поперек. На некоторых «кустах» его принимали уже как родного.
Материал был собран, но дальше дело застопорилось. Все время отвлекали какие-то досадные мелочи – то домашние заботы, то настойчивые клиенты, от которых как назло не было отбоя перед летними отпусками. В конце концов Сергей плюнул и решил поступить проще – сменить обстановку. Тут очень кстати подвернулся один знакомый из провинциальной глуши, с которым Луцких познакомился на выездной конференции стоматологов. Знакомство, правда, частично тонуло во мраке, потому что водки было выпито очень много. Вспоминались только отдельные моменты – например, бронзовый памятник какому-то местному герою времен Салавата Юлаева и Емельки Пугачева, на который взбирались веселой компанией и отломили бронзовому коню хвост. Дальше, вроде бы, вспоминалось отделение полиции, но эти неприятные моменты Сергей постарался забыть накрепко.
А вот телефон провинциального коллеги – запомнил!
Уже набрав номер и слушая в трубке длинные звенящие гудки, Луцких вдруг понял, что совершенно не знает, как обращаться к собеседнику. Имя плавало где-то в подсознании, упорно отказываясь появляться. Когда Сергей услышал сиплое «аллё», то мысленно махнул рукой и бодро воскликнул:
– Привет, друг! Это тебя Сергей беспокоит… Помнишь, на конференции познакомились? Памятник еще…
Молчание затянулось почти на минуту, а потом вдруг резко прервалось.
– Серега? Оба-на! Ты, что ли? Помню, помню, хе-хе… Лихой ты казак, до сих пор тебя тут вспоминаем! Как ты ее охмурил-то, а? Прямо этот, как его, Козаностра!
– Казанова, – машинально поправил Сергей Иванович, с ужасом пытаясь вспомнить, о ком идет речь. Кажется, мелькало какое-то красное платье… кудри…
– Ну! Я и говорю – он! Ты чего звонишь-то, зачем тебе старик Петрович понадобился?
«О. Петрович», – мысленно поставил зарубку в памяти Сергей. Успех надо было развивать, и Луцких, торопясь, описал свою беду. На том конце беспроводной связи посопели, похмыкали и жизнерадостно заявили, что «плевое дело, чего бы не помочь, только надо малость подождать».
Через пять дней Петрович позвонил сам, прямо на работу и тоном императора Августа попросил коллег пригласить Сергея к телефону. Оказалось, что в небольшом райцентре совершенно зазря простаивает кабинет зубного врача, к которому прилагается еще и комната с мебелью.
– Езжай спокойно, – басил в трубку Петрович, – там все схвачено, кого надо я предупредил. Работай нормально, можешь принимать клиентов, а хошь – так никого не принимай, не помрут. Диссертация, понимаю. Эх… мне бы твои годы, Серега!
Горячо поблагодарив, Луцких уже собирался повесить трубку, но тут Петрович спохватился.
– Только это, Серега, – многозначительно сказал он, – там место такое… Ну… Вроде как нечистое.
– Грязно, что ли? – не понял Сергей, пожав плечами. – Ерунда, я помою.
– Не, – крякнул невидимый собеседник, – с этим нормально. Я, типа, говорю, что нечисто… Ну, всякое там такое… Ну… Вот ты в привидения веришь?
«Еще не хватало», – подумал подающий надежды и торопливо попрощался, заверив, что ко всему готов и все понимает.
– Ну смотри, – пробурчал Петрович, – я тебя предупредил.
Городок оказался маленьким и уютным, весь в сонной зелени дубовых аллей и парков. Сойдя из вагона на перрон и не успев еще поставить на брусчатку увесистый дорожный саквояж, Сергей Иванович тут же был подхвачен кряжистым дядькой, на лице которого двумя черными гусеницами топорщились «брежневские» брови. Дядька оказался армейским приятелем Петровича (от него Сергей наконец-то узнал, что имя Петровича – Иван, и что он «большая шишка в медицине нашего района»), посадил гостя в «УАЗ-Патриот» и домчал до места за десять минут.
– На отшибе, конечно, – извиняющимся тоном сказал Григорьич, как он сам попросил себя называть. Сергей начал подозревать, что в этих краях отчества рождаются прежде людей, когда Григорьич отдал ему связку ключей и большой полиэтиленовый пакет с логотипом какой-то сети заправок, добавив веско:
– Это тебе пирожки Матвевна передала, заведующая ФАПом нашим. Хорошая тетка. Чего, говорит, парня голодом морить, поди, с дороги соскучился по нормальной еде-то.
Робких попыток отказаться от пакета Григорьич не принял наотрез, грозно зашевелив гусеницами бровей. Забравшись обратно в свой «патриот», он вдруг опустил стекло и высунул голову из окна.
– Слышь, Иваныч («Вот и я в эту секту отчества попал», – подумал Сергей), ты тут посматривай… Дом-то хороший, крепкий, и кабинет отремонтирован недавно. Только если ночью вдруг что услышишь…
– Что услышу-то? – недоуменно и уже слегка раздражаясь, переспросил Луцких.
– Ай, да ладно, ерунда это! – резко сменил тему Григорьич. – Ну, звони если что!
Дал по газам и умчался.
– Тайны мадридского двора… – пробормотал молодой врач и решительно подхватил саквояж. Ключ щелкнул, дверь одноэтажного кирпичного дома распахнулась, и негромко забрякал под потолком китайский колокольчик.
Кабинет и в самом деле оказался чистым, светлым и недавно отремонтированным. Кресло посреди кабинета – германского производства, бормашина – бельгийская, весь инструмент был новеньким, что называется «с иголочки», а кафель на полу определенно казался итальянским. Даже кондиционер работал.
– Вот оно, торжество целевых программ… – пробормотал себе под нос Сергей и отправился обследовать соседнюю комнату. Там обнаружились антикварный платяной шкаф, здоровенный дубовый стол с лампой на нем, вертящееся на ножке кресло и широкий кожаный диван, на котором, уложенная чьей-то заботливой рукой, красовалась стопка чистого постельного белья. За неприметной дверью оказалась душевая кабина и унитаз
– Ну вообще… Как в лучших домах Лондона и Жмеринки! Жить можно, – резюмировал постоялец и открыл саквояж. Вскоре ноутбук занял свое место на столе, одежда была упрятана в шкаф, а Луцких отправился на разведку местности, перед этим убедившись, что решетки на окнах выглядят вполне надежными.
Вернулся молодой врач поздним вечером и яростно набросился на пирожки неведомой Матвевны. После того, как голод был побежден и повержен, ожидаемо захотелось спать. Луцких застелил диван, неспешно принял душ и с наслаждением завалился на свежие простыни.
Проснулся он среди ночи от громкого тоскливого воя. Некоторое время лежал неподвижно, прислушиваясь и пытаясь понять, не приснилось ли ему. И как только сон уже начал было одолевать снова – вой повторился. Звучал он надрывно, жалобно и одновременно зловеще. И тут, окончательно проснувшись, Сергей Иванович понял, что вой доносится из-за двери зубоврачебного кабинета.
Почему-то именно это Сергея очень возмутило. Натянув тренировочные «домашние» штаны, он сунул ноги в сандалии и решительно распахнул дверь.
Посреди кабинета мертвенным синеватым огнем светилось стоматологическое кресло фирмы «Сименс» («Или это все-таки „КаВо“? – задумался на секунду Сергей. – Не разглядел вчера толком». ). Кресло поскрипывало и плавно опускалось-поднималось, почему-то напомнив сонному врачу нефтекачалку.
В кресле сидело… нечто. Все ОНО было покрыто короткими шевелящимися щупальцами, над которыми раскачивались десятки больших шаров-глаз на длинных стебельках. Еще у НЕГО была широкая пасть, утыканная длинными кривыми зубами, напоминавшими железнодорожные костыли, которыми рельсы крепятся к шпалам. С зубов стекала какая-то вязкая жидкость, целая лужа которой уже скопилась на чисто вымытом кафеле.
Увидев Луцких, ОНО завыло с новой силой и потянуло к нему щупальца, скрежеща зубами. Сергей Иванович ошеломленно замер на пороге. Леденящий вой нарастал, ввинчиваясь в уши как тонкое нестерпимое сверло, широкая пасть распахнулась, как крышка сундука. И тут…
– Стоп, стоп, – опомнившись, сказал Сергей. – Это что? Кариес? Хм… пульпит? О, да тут у нас еще и периостит во всей красе, что ли? Кошмар.
Вой резко оборвался. Шары глаз таращились на стоматолога, но пасть оставалась открытой.
– И не закрывайте, – уверенным «профессиональным» голосом, каким он всегда разговаривал с особенно проблемными пациентами, сказал Луцких. – Я сейчас.
Он тщательно вымыл руки и натянул одноразовые перчатки. Халат, колпак, маска – привычная процедура.
– Я, конечно, не генералист-универсал, – ворчливо объявил в пространство Сергей, – но кое-чего тоже могу. Сидеть смирно, сейчас обезболивать буду! – это уже было сказано пациенту, суетливо замахавшему щупальцами и попытавшемуся сползти с кресла.
В ярком свете спецлампы зрелище было особенно отталкивающим, но Сергей Иванович на буровых привык и не к такому.
– Я гляжу, сплошной детрит с перфухой тут у нас, к гадалке не ходи, – мычал он себе под нос, копаясь в раззявленной пасти. – Хорошо хоть, что наркоз не по Кальтенбруннеру прошел, нормально лег. Ути-пути, какие пеньки! Не-е, это даже не транспозиция, это вообще караул… и до кучи кругом экзостозы.
За окном уже светало, когда Луцких наконец-то оторвался от вяло подрагивающего в кресле пациента, глаза которого закатились в разные стороны и свисали, как пучки теннисных мячиков.
– Да, брат, – сказал он устало, стянув на шею маску и снимая пропотевший колпак, – ты точно нечисть. И не просто нечисть. Ты – Зубонечисть Вульгарис! То есть, обыкновенная. Это ж надо было умудриться до такого довести полость паст… кхм, рта! Я даже не знаю, сколько лет для этого понадобилось…
– Сто три… – хрипло прошепелявило ОНО.
– Солидно, – резюмировал стоматолог. – Выть больше не будем?
– Неть… – по-детски хлюпнуло чем-то (Сергею очень хотелось верить, что носом) НЕЧТО и сползло с кресла, шлепнувшись на кафель, точно резиновый мешок, в котором что-то булькало. Опираясь на дрожащие щупальца, пациент пополз к стене.
– Э! Э! Дверь же… – подающий надежды врач не успел договорить, потому что комок щупальцев, не останавливаясь, прошел сквозь стену и исчез. Напоследок странный пациент хрюкнул что-то вроде «я приведу».
В комнате запиликал будильник телефона.
– Ну елки же палки, – обреченно вздохнул Луцких, – поспал, называется.
Он стащил халат и побрел искать швабру.
Часов в десять утра в дверь забарабанили, а потом принялись ковыряться в замочной скважине ключом. С третьей попытки оторвав всклокоченную голову от подушки и тихо матерясь, Сергей побрел к двери и распахнул ее, щурясь от солнечных лучей. На пороге замерли двое: бледный Григорьич, неловко прятавший за спину огромную клеенчатую сумку (с такими испокон веку ездят «челноки») и незнакомая тетка монументальных размеров. Оба, не скрывая испуга, уставились на заспанного Луцких.
– Чтоб меня… – пробасил Григорьич.
О проекте
О подписке