Глава II
Именинница выбирает подарок.

Открыв дверь, Мельхиор поразился тому, как изменилась Барабара. На пороге стояла бесформенная фигура, с головы до пят закутанная в тёмный балахон с капюшоном. На балахоне были нашиты разноцветные шнурки – амулеты для защиты от злобных духов. На груди висел оловянный образок с ликом Святой Пейрепертузы. Два года жизни в монастырской школе превратили Барабару из живой, весёлой девочки в неподвижную статую со скромно опущенным взглядом и поджатыми губами.

– Добрый день, месьер Лукас, пусть Ксантия-целительница дарует вам здоровье богатырское, – проговорила Барабара скрипучим, монотонным голосом, как будто пожаловалась. – Я могу войти?

– Да, разумеется, мадемуазель Мартиниус. Дядя ждёт вас в кабинете, – пролепетал Мельхиор, с трудом приходя в себя.

Он пропустил гостью в прихожую и пошёл следом за ней. Барабара двигалась медленно и плавно, словно скользила по полу. Ничего общего с её прежней беготнёй вприпрыжку. Тихо, подобно похоронной процессии, они поднялись на второй этаж. Доктор Мартиниус ждал их в кабинете. При виде племянницы он шагнул ей навстречу, широко раскинув руки.

– Ну, здравствуй, моя дорогая Барабара! С днём рождения! Как же ты выросла!

– Благослови вас Гведикус, милый дядюшка Бенедикт, – жеманно сказала Барабара. Вместо того, чтобы кинуться в объятия дядюшки, она чинно присела в глубоком книксене.

– Обед готов, месьер нотариус, – доложила вошедшая в кабинет Саския.

– Прошу в столовую, девочка моя, – пригласил доктор Мартиниус племянницу, с удивлением разглядывая её непритязательный наряд. – Саския обещала приготовить в твою честь нечто особенное.

Барабара прикоснулась к образку на груди.

– Благодарю, милый дядюшка, но прежде, чем вкусить трапезу, я хотела бы вознести Создателю хвалу за это чудесное утро. Где у вас молельная комната?

– Если недолго, то можешь вознести хвалу здесь, – поморщился доктор Мартиниус. – Впрочем, утро не очень-то чудесное. Сыро, прохладно и пасмурно.

– В Священных Писаниях сказано, что не иметь в доме молельной комнаты, – это грех, милый дядюшка Бенедикт, а я верна во службе Создателю. Ну да ладно, так и быть, вознесу хвалу в кабинете.

С постным видом Барабара молитвенно сложила руки, но тут её взгляд упал на зелёного Ляписа. Устроившись на абажуре настольной лампы, хамелеон с аппетитом закусывал тараканом, которого ему дал на съедение нотариус.

– Тысяча проклятий! Это что ещё за мерзость? – Барабара с визгом подскочила на месте, но тут же зажала себе рот руками. – Ой, дядя, простите! Сейчас я прибью этого урода!

Сорвав с шеи образок с ликом Святой Пейрепертузы, Барабара швырнула его в Ляписа, но, к счастью, промахнулась. Ляпис от страха побледнел и покрылся жёлтыми пятнами.

Прежде чем нотариус успел что-то сказать, девушка сбросила с себя тёмный балахон и осталась в красивом бирюзовом платье, удивительно шедшем к её стройной фигуре. Капюшон больше не скрывал растрёпанную гриву светлых волос. Увидев изумление мужчин, Барабара с хохотом бросилась на шею доктору Мартиниусу.

– Мой розыгрыш удался? Я специально так вырядилась, чтобы вы подумали, что я превратилась в серую монастырскую мышь!

– Ах, ты, стрекоза! – с облегчением рассмеялся доктор Мартиниус. – А я ведь и вправду поверил в твоё чудесное перевоплощение из баловницы в скромницу.

– Дядя, это невозможно! Учась в монастырской школе, я поняла, что чудес на свете не бывает. Но хватит обнимашек, хотя я безумно рада тебя видеть. И тебя, Мельхиор, конечно, тоже. Так что это за урод на лампе?

Подойдя к столу, Барабара заложила руки за спину и принялась разглядывать Ляписа, который с опаской вытаращил глаза на девушку.

– Это Ляпис, хамелеон из Жёлтой страны, – представил своего питомца нотариус. – Не пугайся, Барб. Несмотря на устрашающий вид, Ляпис совершенно безобидный малый.

– Вот ещё! – дёрнула плечом Барабара. – Стану я бояться какой-то зверушки, – она прикоснулась к хамелеону; легонько почесала ему спинку. – Привет, бодрячок!

Ляпис закрыл глаза и застыл, как фарфоровая фигурка. Было ясно, такое обращение ему нравится больше. Он опять стал таким зелёным, что присутствующие даже ощутили во рту огуречный привкус.

Погладив хамелеона, Барабара обернулась к дяде:

– Ну, где там ваш обед? Я умираю с голоду. Тётушка Саския, а пончики с малиновым вареньем будут?

Саския не подвела. Обед в честь дня рождения племянницы хозяина домоправительница превратила в настоящий праздник желудка. На первое суп-пюре на мясном бульоне, заправленный горячими сливками. К супу Саския подала гренки из поджаренного белого хлеба. На второе искусная кулинарка приготовила любимый всеми домочадцами тушёный говяжий рубец по-ксантски. На столе появился ржаной хлеб, квакенбуржская кровяная колбаса и твёрдый сыр из Вилона. На десерт Саския предложила шарики мягкого сыра в густых топленых сливках, пончики с малиновым вареньем, посыпанные сахарной пудрой, и домашнее мороженое – сорбет из фруктово-ягодного варенья.

Столовая была освещена и согрета серебряными канделябрами, в которых пылало яркое пламя, и медными шандалами – каждый с тремя восковыми свечами. Стол застилала белоснежная скатерть, украшенная плетёными корзинками с алыми розами, хризантемами и крокусами.

К обеду доктор Мартиниус переоделся. Вместо повседневного чёрного сюртучка, он надел великолепный сюртук тёмно-зелёного бархата на алой сатиновой подкладке, ослепительно белый жилет, и сверкал серебряной цепочкой часов и бриллиантовой булавкой в галстуке. Его начищенные ботинки тоже сверкали. Изящно изогнутой рукой он держал Барабару, ведя именинницу к столу. Тщедушный, сутулый и совершенно лысый нотариус в эту минуту выглядел элегантным вельможей на балу в Королевском замке, но Мельхиор не мог оторвать глаз от девушки.

Без безобразного балахона Барабара выглядела настоящей красавицей. Светлые волосы, длинными локонами обрамляющие прелестное личико, были слегка взъерошены, но эта небрежность только добавляла девушке очарования. Бирюзовое платье с кружевами, идущими по рукаву, от локтя и почти до самого запястья, с рисунком из золотых рыбок по подолу и лифом с прямоугольным вырезом удачно подчёркивало её юную свежесть. А то, что она ещё совсем юна, выдавала лучезарная улыбка и сияющие радостью жизни голубые глаза.

За едой Мельхиор молчал, а доктор Мартиниус и Барабара, весело смеясь, вспоминали её детские годы.

– А помнишь, Барб, как ты в детстве спрашивала: «А почему ты, дядя Бенедикт, даёшь котенку корм, когда он в туалет сходит, а мне ничего не даёшь?»

– А помнишь, как ты гоняла по улице на доске с колёсиками? Как там она называлась?

– Ногокат, дядюшка. Тогда у нас в Зеленграде все мальчишки на них гоняли, ну и я вместе с ними, а соседки качали головой и говорили: «А ещё девочка, называется!»

– А помнишь, как я тебя спросил, когда тебе было десять лет, кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

– Помню. Я хотела стать пиратом, то есть пираткой!

Дядя и племянница дружно расхохотались.

– Кстати, Барб, что ты собираешься делать дальше? – задал вопрос доктор Мартиниус, одобрительно наблюдая, как Мельхиор наливает ему и себе крепкой, сладкой мадеры из Гведской Вест-Индии.

– А ты не будешь смеяться?

– У тебя такие забавные планы?

– Нет, но в нашем королевстве к такому относятся отрицательно. Я хочу учиться в университете. Как ты и Мельхиор. Я считаю, что женщины нисколько не глупее мужчин и тоже могут быть отличными специалистами. Но ничего, рано или поздно мы всё равно добьёмся своих прав!

– Мы? Ты говоришь об «Эмансипэ» – движении за права женщин?

– Да, про него. В «Эмансипэ» состоят самые отважные женщины нашей страны. Ты бы видел, с каким презрением это название произносила наша классная дама мадемуазель Вальпургия. Она долго-предолго тянула последний звук, оттопырив нижнюю губу на поллоктя вперёд: «Эмансипэ-э-э!»

– Барб, дразниться нехорошо, – улыбнулся доктор Мартиниус. – Значит, хочешь в наш университет?

– Так выбора-то нет, – вздохнула Барабара. – Сам знаешь, что особ женского пола принимают только в Гведский королевский университет, да и то не на все факультеты. Я хотела бы стать моряком и бороздить под парусами просторы морей и океанов, но ни в Синеморскую высшую школу дальнего плавания, ни в Портобельскую высшую школу торгового мореплавания, ни в шкиперскую школу в Гведианаполисе, ни даже в мореходную школу в Ориенте я поступить не могу. Ах, дядюшка, как жаль, что я не юноша! Иногда эти противные юбки просто бесят!

Барабара пригорюнилась.

– Тебе нужно что-нибудь выпить, моя дорогая, – озабоченно проговорил нотариус. – Саския как раз готовит кофе.

– Мне чего-нибудь покрепче. Твоя мадера подойдёт.

Мельхиор с удивлением взглянул на Барабару, но доктор Мартиниус, ни слова не говоря, дал ему знак, налить племяннице. Чокнувшись, они выпили.

– А что бы ты хотела получить в подарок на день рождения? – нарушил грустную тишину доктор Мартиниус.

– А ты обещаешь выполнить моё желание? – оживилась Барабара.

– Даю слово члена Гильдии гведских нотариусов, – торжественно пропищал доктор Мартиниус, приложив руку к сердцу.

– А ты, Мельхиор, обещаешь?

– Конечно, обещаю. Честное слово помощника члена Гильдии гведских нотариусов, – пробормотал Мельхиор в замешательстве. Он-то тут при чём?

Барабара выпрямилась на стуле и объявила, словно королева своим подданным:

– Тогда слушайте, месьеры! Я желаю отправиться в славный город Ориент, увидеть море, корабли, настоящих морских волков и попробовать макароны с соусом из чернил осьминога. И я желаю, чтобы вы меня туда сопровождали.

Раздался громкий звон стекла. Это у Мельхиора выскользнул из рук бокал, упал на мраморный пол и разлетелся на мелкие осколки так же, как его надежды на спокойную жизнь.

Глава III
Ориент на Синем море

Начав долгий путь из Квакенбурга в Гведское Поморье, почтовый дилижанс, в котором путешествовали довольная Барабара, ликующий доктор Мартиниус и кислый Мельхиор, обогнул Большую гору, проехал с запада на восток всю Голубую страну и, миновав Голубое озеро, наконец пересёк границу Синей страны. Густые полуночные леса сменила приморская равнина Восточной Гвеции с лиственными рощами и небольшими деревеньками. Переночевав в одной такой деревеньке, носящей название «Три Таверны», – она действительно состояла всего лишь из трёх таверн с постоялыми дворами при них – путешественники достигли Комариного болота. Об этом гиблом месте ходили страшные слухи. В старину поморские гведы здесь казнили преступников. На рассвете злодея привязывали к столбу, накрепко вбитому в трясину, и окатывали ведром болотной воды. Говорят, что комары сжирали несчастного ещё до заката.

Вымощенный щебнем почтовый тракт долго тянулся вдоль буро-зелёной трясины с ползущими над ней языками серого тумана, потом грязная жижа, затянутая ряской и заросшая лилиями, закончилась. Сначала обочь дороги появились живые изгороди, но вскоре живые изгороди уступили место частоколам, а тех, в свою очередь, вытеснили кирпичные заборы, скрывающиеся за шеренгами деревьев. Вместо придорожных канав пошли каменные бордюры, и тракт превратился в величественную аллею под густолиственным сводом из ветвей старых буков.

На дороге встречалось всё больше повозок. Грубо сколоченные возы сельчан, высокие, с парусиновым верхом, фургоны племени Скитальцев – этих вечных странников, почтовые дилижансы, выкрашенные в цвета своих земель, следовали друг за другом бесконечной чередой. Среди них изредка попадались запряжённые четвёркой роскошные дормезы толстосумов и вычурные кареты представителей знатного сословия. Ещё несколько часов пути, и впереди показались приземистые крепостные стены, увитые диким виноградом, а над ними вздымалась ломаная линия красных черепичных крыш. Говорили, что в фундамент этих стен замуровали семь кошек, чтобы они защищали Ориент от злой магии.

К вечеру почтовый дилижанс с путешественниками из Квакенбурга проехал мимо замшелой каменной статуи князя Сальватора – первого правителя Ориента – и огромного гранита с надписью: «В лето 53-е Гведского календаря, по изволению Кируина, сын его князь Сальватор основал сей град во славу отца своего и за упокой его души». Распахнутые городские ворота украшал герб Ориента: золотая рыбка на синем геральдическом щите, под которым вился какой-то девиз на латыни.

Являясь важнейшим восточным морским портом страны, Ориент по размерам и богатству уступает, пожалуй, лишь столичному Квакенбургу и южному красавцу Портобелло. Городом управляет Совет гильдий мастеров, состоящий из глав гильдий моряков, рыбаков, портовиков, судостроителей и ещё нескольких, не таких важных. Совет гильдий мастеров назначает бургомистра и полицмейстера. Впрочем, это знает каждый житель Синей страны.

Пока дилижанс медленно двигался по улицам, наши путешественники во все глаза разглядывали незнакомый город. Ориент был плотно застроен высокими, но узкими зданиями с остроконечными крышами, украшенными многочисленными башенками. Над башенками, словно паруса, развевались флаги с гербом Ориента или стяг Синей страны – четыре синие княжеские короны на белом полотнище, разделённые синим же крестом. У ворот и дверей свисали цепочки. Дёрнув за них, можно было позвонить в колокольчик. Перед домами сидели на стульях ориентцы в холщовых блузах, шерстяных рубахах и платьях. Мужчины играли в карты, женщины вязали или чистили морепродукты. Ребятня гоняла грохочущие обручи. В отличие от какого-нибудь захолустного городка, навроде Крона, где каждое новое лицо вызывает жгучее любопытство аборигенов, Ориент издавна переполняли приезжие со всех концов королевства, поэтому здесь никто ни на кого не обращал внимания. Лишь уличные торговцы вопили, пытаясь зазвать к себе прохожих: «Всего десять центумов за литр тёмного пива!», «Сушёные кальмары, мидии и устрицы почти даром!», «Дешёвый корм для аквариумных рыбок!», «Черепашьи панцири, перо морской птицы, рыбий жир и жемчуг по самой низкой цене!»

Почтовый дилижанс катился меж городских построек, пробирался под арками и протискивался в ворота. Одна помпезная улица за другой. Одно высокое, изящное здание за другим. Великолепный Адмиральский дворец. Перед дворцом огромная площадь Адмиралов. В центре площади памятник знаменитому адмиралу Коку, победителю пиратов. Улица Всех Ориентских Святых со статуей Святой Авирунии – небесной покровительницы Ориента – с мумией самой святой внутри, грандиозный беломраморный Морской собор с его знаменитой звонницей, колокола которой отбивали склянки на манер судовой рынды, Поморский университет и Главный морской госпиталь.

Центральная улица Ориента – бульвар Променад. По широкому бульвару лошади тянули пузатые омнибусы, похожие на корабли. В глазах рябило от ярмарочных палаток, стоящих тесными рядами вдоль бульвара. Торговки в белокурых завитых париках (в этом году в Ориенте вошли в моду парики) наперебой расхваливали свой товар. Шарманщики вовсю наяривали старинную мелодию «Страна Цветов», тщетно стараясь заглушить военно-морской духовой оркестр, играющий бодрый марш. Музыка звучала не смолкая, шумно взрывались петарды, в небе расцветали огни разноцветных фейерверков. Фонтаны радужного огня сплетались в букеты алых роз и рассыпались тысячами красных лепестков.

Адмиралтейский бульвар: Гведская королевская военно-морская академия, Главное адмиралтейство и Адмирал-штаб. Синеморский бульвар: главная контора Гведской Ост-Индской компании и редакции всех трёх ориентских газет: «Синеморского вестника», «Вечернего Ориента» и «Голоса Гведского Поморья». Улица Святой девы Камелии, покровительницы рыбаков: скромный храм Святой Камелии с вместительным ящиком для пожертвований и родильный дом «Новая жизнь» при нём, Ориентский банк «Бережливый моряк» с огромным чугунным якорем у дверей, отделение Гведского Патроната (общества помощи инвалидам и нуждающимся) в Синей стране с ярким флагом над входом и домом престарелых «Потерянная молодость».

Затем пошли улицы поскромнее. За окошками дилижанса замелькали многочисленные вывески: «Лучший маркитант королевской армии и флота», игорный дом «Живи, не тужи!», харчевня или, как их называли в Ориенте, таверна «Приют холостяков», пивнушка «Три весёлых старичка», астерия – заведение, где подают рыбные блюда, – «Рыбный день», ресторация «Славное местечко», кондитерская «Шоколадный соблазн», магазин колониальных товаров «Остров сокровищ», лавки мясников, булочников, молочников, обувные, швейные, шляпные и перчаточные мастерские…

На одном из перекрёстков стоял трухлявый, покосившийся столб, на котором на одном гвозде висела деревянная стрела-указатель. На стреле в лучах закатного солнца пламенели слова, выведенные старинными кроваво-красными буквами: «Пиратская Дыра».

– Что означает это диковинное название, дядя? – спросила Барабара, провожая глазами зловещую надпись.

– Это место казни морских разбойников, моя дорогая, – рассеяно ответил доктор Мартиниус, вертя во все стороны длинным носом. – Там их сначала вешают, а потом сжигают в специальной печи. Я читал в «Гведском курьере», что недавно в Пиратской Дыре казнили знаменитого пирата Извергса. Жестоко, конечно, но… А вот и море, друзья мои!