– Здорово. Особенно, когда ты так всё объясняешь.

– Правда, это совсем не так сложно?

– Ну… Это сложно, но… Это нужно. И…

– Правильно. Это очень нужно. Только не для того, чтобы писать толстые-толстые книжки, а для того, чтобы пользоваться правильными инструментами для правильных дел. Такими инструментами совсем не обязательно должны быть пушки и корабли. Это могут быть люди. Или целые народы.

– Как это – народы? Ну, человек – это я понимаю, ты же говорил, что каждым человеком можно манипулировать…

– И не обязательно во вред, – подхватил Гурьев. – Осторожно, аккуратно направлять. Не ломать, не корёжить, не насиловать волю и природу. А употреблять в нужном месте в нужное время по истинному, природному предназначению. Каждый народ имеет нечто, называемое народным характером. Есть он у англичан, есть у шотландцев, ирландцев, немцев и французов. И у русских, конечно.

– А русские – они какие, Гур?

– Это тяжёлый вопрос, – Гурьев вздохнул. – Ну, наверное, русский человек намного серьёзнее относится к дружбе, к товариществу, чем всякий прочий. Потому что в истории русскому человеку плечо товарища, друга было жизненно необходимо для того, чтобы выжить. Русские всегда жили на равнинах, их никогда не защищали горы или морские просторы, как шотландцев или англичан. На этих просторах, с длинной холодной зимой и коротким жарким летом, можно выжить только вместе. Поэтому русскому человеку бывает довольно тяжело понять, где кончается он и начинается другой. Конечно, русский человек вынослив и потому бывает жесток, когда требует выносливости от кого-то. С другой стороны, он добр, но бывает, что его доброта тоже жестока оттого, что слишком основательна, идеальна. Русский человек не очень почтителен к закону, потому что князь и дружина всегда были достаточно редкими гостями на просторах его жизни. Поэтому он приучен более жить «по правде», чем «по закону». Это уже трудно понять европейцу, потому что немцу или французу до замка барона и графа – рукой подать. А у русских между городами – сотни вёрст. Россию называли когда-то Гардарикой – страной городов, потому что русские поселения – не хутора, как у викингов, а, по средневековым представлениям, самые настоящие города – с площадью, на которой собиралось вече, с сотнями домов и тысячами людей, посадами, слободами. И русские – другие. Бывает, что русский увлекается какой-то идеей, которая кажется ему очень правильной – иногда единственно правильной – и становится её яростным, восторженным приверженцем. Разочарование же бывает для него тяжким нравственным переживанием. Но русский отходчив; увлекаясь сам, он, освободившись, снисходителен к увлечениям других, ему легко представить себя таким же. Русский человек бывает безрассудно отважен, но большей частью он проявляет в бою и на войне редкое умение устраивать себе жизненное пространство и выживать. Это делает его хорошим солдатом, неприхотливым и выносливым. Но этими его качествами ни в коем случае нельзя злоупотреблять. Некоторые военачальники, ошибочно принимая неприхотливость и приспособляемость за бессловесное скотство, очень любили бить русских «солдатиков» по зубам и посылать под пулемёты врага без артиллерийской подготовки. Это самый лучший способ для того, чтобы русские взбунтовались и повернули штыки – потому что русские очень хорошо чувствуют, когда к ним начинают относиться, как к скотине. Но если русский чувствует уважение к себе, чувствует то, что он называет «человеческим отношением», то от него можно добиться очень многого. А вот палку русский человек не выносит. Из-под палки он отвратительно работает, ещё хуже воюет и, если не может сбежать или взбунтоваться, предпочитает умереть, но не подчиниться. Делает он это очень страшно: пьёт водку без меры, опускается, ни на что не реагирует, превращается в дикое, отвратительное животное, оскотинивается совершенно, – раз вы ко мне, как к скотине, относитесь, вот вам скотина – получите и распишитесь! И добивается, как правило, своего – погибает. Вытащить его из такого состояния удаётся очень редко. Чаще всего не удаётся вообще. Если такое происходит, то происходит повсеместно и в таких количествах, что ставит под угрозу жизнь всего государства. Это как обвал, понимаешь? Лавина. Поэтому настоящий государь должен всегда помнить об этих русских достоинствах и недостатках. И правильно ими пользоваться. Это бесполезно судить или критиковать. Это можно только знать – или не знать. Понятно?

– Да. Понятно. А ещё?

– Что «ещё»? – улыбнулся Гурьев, взъерошив Тэдди макушку.

– Ещё расскажи. Про кого-нибудь ещё.

– Не «про», Тэдди. По-русски правильно будет «о ком-то». Ну, и о ком ещё тебе рассказать?

– Не знаю. Про… О ком хочешь.

– Ну, тогда я расскажу тебе о евреях. Потому что о них очень много говорят, в том числе господа офицеры. Говорят в основном вещи, довольно далёкие от действительности. А тебе нужно знать, как всё обстоит на самом деле. Так?

– Так… А евреи и жиды – это одно и то же?

– Да. В польском языке, например, или в чешском, словацком – это самое обычное слово. А вот в русском языке слово «жид» со временем стало ругательством, оскорбительной кличкой, которую произносят, когда хотят унизить, обидеть. Хотя во времена Пушкина это было трудно себе представить. Поэтому лучше всё-таки называть евреев не жидами, а евреями. Для настоящего государя нет никакой пользы в том, чтобы кто-то из его подданных на него обижался, правда? – Мальчик кивнул. – Ну, вот. Императрица Александра Феодоровна, которую я хорошо помню, имела, среди своих прочих добродетелей, одно замечательное качество. Она прекрасно понимала, что хорошо либо плохо относиться к человеку можно и должно только на основании его достоинств, недостатков и поступков, а не на основании крови, которая в нём течёт. Она понимала, что для какой-нибудь очень важной общей задачи можно и нужно объединить всех – и русских, и евреев, и ботокудов. Поэтому в Её Собственном госпитале работали не только русские и православные, но и лютеране, и магометане, и евреи, и вообще все, кто чем-нибудь мог помочь раненым русским солдатам. Среди которых, опять же, были отнюдь не только русские. Александра Феодоровна была русской государыней, и это своё предназначение осознавала. Хотя не везде и не всегда, но это уже – другая история. И к евреям, с которыми работала бок о бок, Александра Феодоровна относилась ровно так же, как ко всем остальным. Это единственное правильное отношение. Ко всем одинаково. Некоторые люди очень недовольны, что вот, например, Эйнштейн, открывший закон относительности, еврей. Или что еврей доктор Фрейд, или еврей – Ротшильд. Это есть претензия бездарности. В этом есть что-то такое жалкое, понимаешь? Есть только один способ борьбы против того, что евреи играют большую роль в чём-то. Способ очень простой: нужно самим делать великие открытия, быть великими учеными, банкирами, врачами и философами. Творчество, предпринимательство – это область свободы. А свобода есть испытание силы. И думать, что свобода всегда оказывается хороша для евреев и плоха для не евреев – это ужасно унизительно. Так что люди, которые набрасываются на евреев за их предприимчивость и учёность, сами не замечают, что унижают таким образом вовсе не евреев, а себя, и расписываются в собственном бессилии. Ты же не считаешь себя хуже или лучше какого-нибудь мальчика, твоего ровесника, только потому, что он еврей, а ты – нет?

– Нет, конечно. Это глупость какая-то!

– Правильно. А глупость – это первый шаг к неправильному решению. Государь не может позволить себе неправильных решений, поэтому, прежде чем решение принять, он должен многое узнать и всё хорошенько взвесить. Потому что ошибки в его решениях – это ошибки в государстве. А евреи могут быть очень полезны государству, в качестве друзей и верноподданных. А в качестве врагов и разрушителей – чрезвычайно опасны. Поступать с ними государю следует одновременно справедливо и твёрдо. Это хорошо понимали русские императоры Павел Первый и Александр Освободитель, и совершенно не понимали Александр Третий и Николай Второй. Евреи почти так же терпеливы, как русские, но там, где их народному телу грозит смертельная опасность, они гораздо ранимее и, быстро объединившись, яростно защищаются. Тот государь, который не станет этого забывать, сумет снискать их уважение и даже, возможно, любовь. У такого государя евреи будут трудиться сообразно способностям своего ума, закалённого и отточенного учением, на благо страны и своё собственное. Евреи предприимчивы и рациональны – как и воспитавшая их религия, рассуждения которой обо всех сторонах жизни очень конкретны и в то же самое время обширны, в точности, как концентрические комментарии к закону в книгах Вавилонского Талмуда. Я потом покажу тебе, как выглядит страница из этой книги, это очень поучительно и интересно. Иногда в своей предприимчивости их заносит, и это необходимо научиться видеть и предупреждать – но ни в коем случае не силой. Силу, палку еврей ненавидит так же, как русский, и никогда не подчиняется, но всегда находит способ от насилия уклониться, выскочить из-под его катка. От этого любят говорить, что евреи «изворотливы». Хороший государь, зная эти свойства и особенности евреев, всегда сумеет использовать их правильно. Тогда они будут, как ещё один бриллиант в короне. Некоторые из религиозных обычаев евреев непонятны, а их странноватый вид может показаться кому-то отталкивающим. Правда, тут, в Британии, таких евреев затруднительно увидеть, но мы с тобой скоро поедем на континент, и там они непременно нам встретятся. Но обычаи и верования многих народов могут показаться довольно странными. Например, эскимосы никогда не моются, потому что слой кожного сала предохраняет их от инфекций в условиях, когда гигиена в нашем понимании невозможна – ведь у них очень мало топлива и всё время очень холодно. С одной стороны, это довольно неприятно для европейца, но с другой – ты же не станешь ненавидеть их за это? Государь более всех остальных обязан уметь подняться над ограниченностью обывательских суждений и увидеть суть, главное, то, что определяет направление и сулит процветание. Противодействовать природе, будь то природа земли, космических сил или человеческого духа – опасно, потому что чревато разрушением самых основ жизни. Не противодействовать, а обращать на пользу каждого в интересах всех – вот в чём высшая мудрость государя. Ты не заснул, Тэдди?

– Да ну тебя. Мне… Джейк, а почему никто так не умеет, как ты?

– Я просто стараюсь, чтобы тебе было понятно и хотя бы чуточку интересно. На самом деле хороших учителей очень много, просто они до тебя пока не добрались.

– Да-а, как же, – улыбнулся мальчик. И сделался снова серьёзным: – Джейк… А это тоже – геополитика? Про… О народах и о государе?

– Конечно. Ты быстро учишься, ты внимателен и умеешь слушать, поэтому заниматься с тобой – сплошное удовольствие. Мне это очень нравится. Но на сегодня, я думаю, достаточно. Ты подумай ещё над всем этим, а завтра мы продолжим. И мне кажется, неплохо бы тебе поделиться тем, что ты узнал, с твоей дружиной. Потому что князь должен не только бегать и прыгать вместе со своей дружиной, но и настраивать её на правильное понимание своей политики. Потому что дружина непременно должна понимать и разделять политику своего князя. Понимать, что определять политику – это право и обязанность князя.

– А они меня послушают?!

– Что такое?! – изумился Гурьев. – Ты – князь или не князь?!

– Князь, – кивнул мальчик.

– Обязательно послушают, – пообещал Гурьев. – Послушают, и очень внимательно. Ты напишешь сообщение для господ офицеров, мы с тобой поработаем над ним, чтобы в нём не было ненужной воды и случайных слов, и ты прочтёшь им его, как доклад. Естественно, без бумажки. Князь ведь не может говорить по бумажке, как какой-нибудь генеральный секретарь. У князя каждое слово – золото, даже не серебро. Договорились?

– Да. А как будет называться доклад?

– Ну… например, так: «О некоторых особенностях народных характеров великороссов и евреев». Как?

– Очень длинно, – покачал головой Тэдди.

– Да, ты прав, – покаянно вздохнул Гурьев. – Действительно, очень длинно и скучно, как толстая книжка о геополитике. Слушатели могут разбежаться ещё до того, как начнётся доклад. Ну, тогда ты что-нибудь предложи.

– А я уже придумал. «Бриллианты короны – какие они?»

– Хм. Немного туманно, тебе не кажется?

– Зато никто не догадается. И будет сюрприз! Представляешь?! А начну я так: основа состояния Империи – это люди, её граждане и строители. Люди – главное сокровище Империи, без которого Империя не только не имеет смысла, но и вообще невозможна. Как ты думаешь, это… годится?

– Здорово! Просто отлично. Честно!

– Правда?

– Конечно.

– Гур… А ты мог бы стать королём?

– Нет, – сделав вид, что ответ стоил ему раздумий, покачал головой Гурьев. – Никогда.

– Почему?!

– Я очень люблю сердиться, – улыбнулся Гурьев.

* * *

– Что он делает?! – шёпотом спросил Осоргин, который вместе с Матюшиным слушал этот «открытый урок» в соседней комнате. Гурьев специально, с далеко идущими намерениями, пригласил обоих офицеров. – Господи Боже, да что же это он делает такое?!

– Он лепит нам с вами Государя, Вадим Викентьевич, – почти так же тихо ответил генерал. – С заглавной буквы. Того самого Государя, которого у нас нет и который нужен нам, как воздух. Вот что он делает. И вылепит, будьте уверены. А потом встанет – и уйдёт. Всё точно так, как говорил.

– Боже мой… Каждое слово, просто каждое слово! Ведь это же записывать надо, записывать! Как – уйдёт?! Кто же ему позволит – такому – уйти?!