В 1535 г. испанское правительство провело очередную реформу управления Новой Испанией. По образцу Гранады и Неаполя в Мексике учреждалось вице-королевство, глава которого сосредотачивал в своих руках всю полноту административной, судебной и военной власти. Епископ Рамирес де Фуэнлеаль, никакого военного опыта не имевший, для такой должности не подходил, кроме того, он болел и мало занимался делами, потому первым вице-королем Новой Испании в апреле 1535 г. был назначен крупный кастильский вельможа дон Антонио де Мендоса-и-Пачеко. После его приезда Фуэнлеаль в марте 1536 г. отплыл на Пиренейский полуостров. На родине его здоровье пошло на поправку, и вскоре административные способности и опыт дона Себастиана оказались вновь востребованными. В феврале 1538 г. он получил должность Президента Аудиенсии Гранады, а в 1540 занял пост Президента Королевской Аудиенсии и Канцлерства Вальядолида, оказавшись таким образом в числе высших должностных лиц Кастилии. Одновременно он занимал высокие места в иберийской церковной иерархии, будучи епископом Туя (в 1538 – 1539 гг.), Леона (в 1539 – 1542) и Куэнки (с 1542 г.). Кроме того, Рамирес оставался связанным с американскими делами, являясь членом Совета по Индиям. В 1542 г. Себастьян Рамирес участвовал в так называемых Вальядолидских совещаниях, выработавших «Новые законы для Индий», которые запрещали рабство индейцев, привлечение их к принудительным работам и ограничивали энкомьенды.

Всё это время Себастьян Рамирес де Фуэнлеаль имел при себе написанное в Америке сочинение по истории мешиков. На это указывает запись в конце текста «Это законы, которые имели индейцы Новой Испании» («Estos son los leyes que tenían los indios de Nueva España»), частично повторяющего содержание «Истории мексиканцев» и содержащегося в том же сборнике (стр.171r – 173r). В ней говорится, что некий Андрес де Алькобис [Andrés de Alcobiz] 10 сентября 1543 г. скопировал индейские законы «из книги, где рисунками записаны эти законы»¹⁸. Впрочем, и вступительная помета, и запись Алькобиса указывают, что в распоряжении епископа Фуэнлеаля находилась несколько другая рукопись, чем та, которая вошла в состав «Книги индейского золота и сокровищ». И там, и там речь идёт о «pinturas», «рисунках, изображениях», которых в дошедшем до нас тексте нет. Очевидно, первоначальный манускрипт, включавший как испанский пояснительный текст, так и иллюстрации (вероятно, скопированные с индейских пиктографических памятников) был переписан без «картинок».

Кем и когда это было сделано, кажется, поясняет запись в конце текста: «Брат Б (ернарди) но де С (ан) -Франсиско [fr Bno de S Franco], францисканец. Скопирована с рисунков мексиканцев. И святой архиепископ Сумаррага эту историю представил перед доном Себастианом Рамиресом де Фуэнлеалем, президентом Новой Испании, и [тот] привез её в Мадрид из Куэнки. 1547»¹⁹. Эта запись сделана рукой Ластреса, но, по всей вероятности, отражает действительные обстоятельства, которые могли стать ему известными из неких утраченных материалов (лгать самому себе в пометке на не предназначавшихся для постороннего взгляда бумагах владельцу рукописи не было никакого смысла). По всей вероятности, после смерти епископа Куэнки, произошедшей 22 января 1547 года в Вальядолиде, некто, занимавшийся разбором оказавшихся в Мадриде бумаг усопшего и проявлявший интерес к делам Индий, поручил францисканцу Бернардино де Сан-Франсиско снять копии с двух документов: «Истории» и изготовленного четырьмя годами ранее Алькобисом списка «Законов»²⁰. Первый из них брат Бернардино воспроизвёл в «усеченном» виде, без иллюстраций (скорее всего, он просто не умел рисовать), зато второй переписал полностью, включая подпись и датировочную помету первого копииста. Следует отметить, что переписчик совершенно не знал языка науатль и, кроме того, плохо разбирал буквы оригинала (он постоянно путает «u» и «n», «ç» и «c», «ç» и «q», «hu» и «m»), результатом чего стала ужасающе искаженная транскрипция индейских имен и названий. Иллюстрированный оригинал со временем затерялся, а сделанная с него копия лежала где-то в мадридских архивах более полутора столетий, пока не оказалась в одном переплете с 12 другими старинными манускриптами в книжной лавке Хуана Лукаса Кортеса.

Автор

Текст не содержит никаких указаний на имя автора. Первоначально М. Ороско-и-Берра предположил, что упомянутый в пометах Ластреса «брат Бернардино де Сан-Франсиско, францисканец» – это Бернардино де Саагун²¹. Однако, орфография имен и названий науатль, приводимая в тексте (даже если исправить ошибки копииста) сильно отличается от использовавшейся Саагуном, не совпадает с приводимым в сочинении Саагуна список названий индейских месяцев, сильно отличается от саагуновского стиль сочинения. Кроме того, до 1536 г. Саагун был проповедником в Тлальманалько и Шочимилько и не пользовался вниманием церковного начальства, а самые ранние сведения о проводимых им изысканиях в области индейской старины относятся к 1547 г. Поэтому гипотеза об авторстве Саагуна не нашла поддержки.

Ф. дель Пасо-и-Тронкосо обратил внимание на сообщение историка новоиспанских францисканцев Херонимо де Мендиеты о том, что «в 1533 году, когда Президентом Королевской Аудиенсии в Мехико был дон Себастиан Рамирес де Фуэнлеаль, а кустодием ордена Нашего Серафического Отца Франсиско в этой Новой Испании – брат Мартин де Валенсиа, оба они поручили отцу брату Андресу де Ольмосу [Andrés de Olmos] из названного Ордена, так как он был наилучшим переводчиком, который тогда был в этой земле, и человеком ученым и рассудительным, чтобы он составил книгу о древностях этих местных индейцев, особенно из Мехико, Тескоко и Тлашкалы, чтобы о том осталась некая память, и то, что было плохим или для чего не хватило бы сноровки, можно было бы опустить, а то, что оказалось бы хорошим, можно было бы отметить, как отмечают и хранят в памяти многие дела других язычников. И названный падре так и сделал, так что после того, как он просмотрел все изображения, какие касики и знатные люди этих провинций имели о своей старине, и самые старые дали ему ответы на всё, о чем он их захотел спросить, он составил из всего этого весьма объемистую книгу…»²².

Правда, примерно тридцатистраничный текст «Истории мексиканцев» никак не соответствует определению «весьма объемистая книга». Однако, и для этого находится объяснение у Мендиеты: оказывается, Ольмос составил ещё и обобщение (suma) своего сочинения. Ф. дель Пасо-и-Тронкосо предположил, что «История мексиканцев по их рисункам» – это и есть обобщение исторического труда Ольмоса²³. Такую точку зрения поддержал Х. Гарсиа Икасбальсета, её придерживался А. М. Гарибай²⁴.

Критическое отношение к гипотезе Пасо-и-Тронкосо высказал другой крупнейший знаток литературы науатль, Мигель Леон-Портилья. Он обратил внимание на обстоятельства, при которых согласно Мендиете Ольмос написал свое «Обобщение»: «Через некоторое количество лет, когда кое-какие высокопоставленные лица в Испании получили известия, что названный брат Андрес де Ольмос собрал эти индейские древности, они принялись просить их, и между ними один прелат-епископ, которому он не мог отказать в удовлетворении, и он согласился переписать свои памятные записки и сделать некое послесловие или обобщение того, что содержалось в той книге, каковое и сделал…». Поскольку последние события, описанные в «Истории мексиканцев…», произошли не позже 1537 г., а работа Ольмоса началась в 1533, по мнению Леона-Портильи маловероятно, чтобы написание «объемистой книги», а затем «некоторое количество лет» до создания извлечения из неё уместились в это четырехлетие (на самом деле, как мы видели, «История» была написана еще раньше – всего через два года после начала работы Ольмоса). Кроме того, Мендиета, с одной стороны, сообщает о том, что полный вариант работы Ольмоса был в его время уже утрачен, но с другой несколько раз ссылается на его сведения. М. Леон-Портилья полагает, что он мог почерпнуть их именно из «Обобщения»²⁵. Но как раз некоторых мифологических сюжетов, которые Мендиета приводит со ссылкой на Ольмоса, в «Истории мексиканцев» нет. Из этого следует, что «История» и «Обобщение» Ольмоса – разные тексты.

Впрочем, аргументы Леона-Портильи не являются неопровержимыми. Мендиета, писавший через полстолетия после событий, мог ошибиться в сроке между созданием полного варианта труда Ольмоса и извлечения из него, восходящие к Ольмосу сведения он (как и писавший чуть позже Хуан де Торкемада) мог черпать не только из «Обобщения», но и из каких-то других источников, текст «Обобщения» мог быть сокращен копиистом в 1547 г. Наконец, совершенно не обязательно, чтобы упоминаемое Мендиетой и имевшееся в его распоряжении «Обобщение» было единственным сокращенным изложением труда Ольмоса. Важное значение имеют приводимые в помете к «Истории мексиканцев» сведения о том, что текст представил Фуэнлеалю епископ Мехико Хуан де Сумаррага. Между двумя иерархами, принадлежавшими к соперничающим орденам, сложились достаточно сложные отношения, вылившиеся в отзыв Сумарраги в Испанию весной 1532 г. Он мог оказаться тем прелатом-епископом, который, узнав о порученной Ольмосу работе, имел возможность попросить последнего сделать извлечение для себя, а вернувшись в Мексику уже в качестве полноправного, утвержденного папой и рукоположенного епископа, подарить манускрипт Фуэнлеалю в знак примирения. Это должно было произойти между возвращением Сумарраги из Испании в октябре 1534 г. и отъездом Фуэнлеаля в марте 1536 г. Некоторые признаки указывают на поспешность изготовления извлечения: только половина текста разделена на главы, и из двадцати глав только первые одиннадцать имеют названия, вторая часть текста – это просто необработанные подготовительные материалы, собранные под одной обложкой. Однако, и в таком виде небольшую по объему рукопись (с иллюстрациями они занимала максимум 50—60 страниц) было удобно перевозить, и именно её взял с собой в Испанию Рамирес де Фуэнлеаль, оставив нетранспортабельный полный вариант в Мехико. В настоящее время большинство исследователей не сомневается, что «История мексиканцев по их рисункам» является сокращенным изложением утраченной работы Андреса де Ольмоса, хотя до конца не ясно, составил ли его он сам или кто-то другой²⁶