Посвящаю самому дорогому человеку – жене Валюше.
Всем известно, что психологи труда сходят с научной сцены, так и не выбившись в люди с «белой костью». Так уж получилось, что им отвели узкий круг обязанностей: описание профессиограмм, психограмм, составление каталога операций и действий промышленных рабочих, операторов, машинистов, летчиков, сталеваров и т.д. При этом им поручено исследовать все и рассуждать обо всем. Хотя есть вероятность усомниться в том, что можно трудиться без цели, мотива, потребности, без общения, способностей, без духа и душевности, вне индивидуальных помыслов и коллективных устремлений, без генетических и человеческих ценностей, без чувств и воли, темперамента и динамических свойств нервной системы и, наконец, при наличии пусть полупустой, но головы, заполненной интеллектом и креативным мышлением.
Забыли, что размышления о задачах экспериментальной психологии, психологии труда ярко представлены в трудах Н. Бернштейна, И. Шпильрейна, С. Геллерштейна, Д. Архангельского, К. Платонова, Ф. Горбова, Н. Добротворского. Наши психологи с громкими именами не чурались методов психологии труда, переименованной в инженерную психологию. Вспомним работы Б. Ломова, Ю. Забродина, В. Зинченко, Е. Романовой, В. Шадрикова, Д. Завалишиной, А. Крылова. И Ошанин с Вендой разрабатывали теорию образа и алгоритмы систем автоматического управления. Специалисты не забыли Е.А. Климова с его неистовой настойчивостью в создании теории профтехобучения, исходящей из культуры производства и развития практического интеллекта, чувства красоты и художественного вкуса. Субъект изначально значился как субъект труда, а затем – познания и общения.
Нам, работающим в области авиационной и космической психологии труда, повезло, так как мы имели дело не с болтами и гайками, а с небожителями, чей внутренний мир был богаче и красочнее, чем у любого аристократического землянина.
Заканчивая свой трудовой путь, я решил, пусть пристрастно, исходя из принципов психологии человека в труде, раскрыть самое тонкое явление – явление духа и души, любви к профессии, состояния трансцендентности и одухотворенности.
Человек летающий увидел, ощутил другой мир, мир бесконечности, мир другого времени и пространства, других чувств, исходящих из высших начал. Все, что удалось выудить из небесной жизни, хочу донести до землян – психологов, служителей общей и дифференциальной психологии, психологов развития, школьных психологов, работающих в области творчества, речи и культуры. Психологов, любящих людей, умеющих сострадать, быть душеведами.
Много в этой книге пристрастного, личностного, много биографического, иногда анекдотического, забавного, серьезного и не очень. Но горжусь лишь одним – правдой, добротой, старанием быть объективным без пузырящихся амбиций. Есть завиральные идеи, замешанные на инсайте и опыте. Есть мысли, которые зовут в поход за знаниями, находящимися за пределами физиологии мозга. Уделено внимание психологическому анализу новых идей в области психофизического здоровья здорового человека.
Есть в книге воспоминания о наших выдающихся учителях.
Все подается в оптимистическом ключе. Все же мы прожили красивую, буйную, творческую жизнь и не опустили свою профессию до мелкой обслуги недостойных.
Мечтал написать книгу гуманиста, трезвого и действенного. А уж как получилось, вам, дорогие читатели, решать. Дай Бог, чтобы мысли мои были восприняты как достойные вас, а слова не были вам чужды по духу.
Выражаю искреннюю благодарность своей супруге Валентине Михайловне, референту и помощнику Т.В. Бабенко, Н.В. Крыловой за организацию и поддержку при написании текста.
Высоко ценю доверие и уважение со стороны Анатолия Журавлева, сотрудников Института психологии Российской академии наук.
Благодарен летчикам, что напоили меня духом и расправили мои крылья для полета в нерукотворном мире душевного взаимопонимания.
«Человеку дано быть духом, он призван быть духом – в этом основной и священный смысл его жизни».
(И.А. Ильин. Путь к очевидности)
Да простят меня летчики: это вступление не столько для них, сколько о них. Люди не всегда осознают свою истинную ценность. В этой главе я ни с кем не спорю и ничего не доказываю, это поток сознания, построенный на вере, а не на знаниях. Не следует думать, что дух – это что-то не от мира сего. Человеческий дух – это реальный опыт возвышенного психического состояния, возникающего не как акт результативного действия, а как постижение смысла деятельности. Само понятие «смысл» включает цель. Известно, что для летчиков, в отличие от птиц, цель полета не сводится к добыче хлеба насущного. В основе потребности к полету стремление, жажда, страсть к познанию, к познанию, прежде всего, себя. Познание себя как психологический процесс и есть работа чувств, ума, эмоций с переходом на высший уровень, когда совесть просветляет душу. Любой идеальный мир, построенный в нашей голове, не имеет выраженного физического эквивалента, хотя мы его всегда физически ощущаем как чувство переживания. Чувство переживания, в свою очередь, трансформируется в физически ощущаемую душевную боль, прилив крови, изменение температуры, необычную легкость или блаженство тела и т.д. Все это означает, что дух – это не столько аллегория или мифологема, сколько исторический опыт культуры семьи, общества, этноса, данный нам в чувственных переживаниях, в проекциях по отношению к другим людям, событиям и явлениям. Когда мы говорим «моральный дух», то все же больше подразумеваем социально нормированное поведение или поступок, обусловленный принятой нормой для исторически конкретного времени сообществ людей. В данном случае, говоря о духе летчика или о духовной личности, я допускаю некую вольность, так как подразумеваю наличие чего-то высшего в моем духе, что вливается в меня, а стало быть, принадлежит не только мне… В этом тоже нет ничего противоестественного, скорее, наоборот, в духе представлены как бы две ипостаси: земное и космическое, природное (телесное) и эфирное. Высшее предназначение духа – во вселенском развитии сущности человека, т.е. бессмертия.
Итак, для летчика высший смысл деятельности, а порой и жизни – в полете, который реализуется в его чувстве свободы. Здесь, может, и лежит разгадка мысли Н. Бердяева о том, что знание принудительно, а вера дает свободу, альтернативу. Отсюда и не раскрытый нами смысл полета – выйти за рамки знаний к познанию разумности порядка свободы. Летчики неоднократно переживали прилив особой энергии, не сравнимой с обычным состоянием при достижении цели полета.
Духовность личности летчика проявляется в совершенстве его нравственного ядра. Этим-то и ценен дух, что он, как родник, капля за каплей наполняет колодезь души такими чувствами, как страсть раскрыть, развить, «размыслить» свое Я, как желание найти свое место в Небе. И, наконец, выйти из своей телесной оболочки и побывать на воле. Скорость, пространство за пределами Земли, ощущение дыхания гравитации, своей причастности к Вселенной, переживание чувства своего нового Я, более свободного, радостного, вольного. Все это и есть новый мир пространства человеческого духа, где он познает сущее. Безусловно, в определенном смысле это относится не только к летчикам. Однако в авиации потребность в духовной поддержке остро востребуется самой профессией. В процессе полета летчик нередко попадает в ситуации, когда его природа (инстинкт) выступает в качестве «противодуха»: побуждает уйти от опасности, презрев моральный порыв и нравственные устои, отдавая личность на съедение трусости и страху. Вот тут-то и приходит им на помощь собственный дух, истинный смысл которого раскрывается не во впрыскивании волевого начала, а в открытии правды о себе, о своем профессиональном «потолке», т.е. в откровении! Эти мгновенные прозрения, чего ты стоишь как личность, и есть духовный процесс очищения от самодовольства, гордыни, осознание вины за преодоление своих возможностей. Дух летчика есть реальность, представленная в его жизненном и профессиональном опыте, но проявляется он не в интеллекте и образованности, а в более глубоком и цельном – в любви к полету. Это состояние владеет человеком, жаждущим летать, как дыхание, как жизнь. Такое понимание духа человека, возможно, поможет дать ответы на вопросы, почему летчики иногда допускают действия, явно не вписывающиеся в принятый порядок вещей. Почему они, несмотря на все сложности и превратности судьбы, сохраняют оптимизм, радушие, жизнелюбие. Более того, в отличие от «земного, кризисного человека», летчик, как правило, стремится к чему-то большему, чем просто к накоплению материальных ценностей.
Безопасность как полет вне опасности – это социальный миф! Как раз все с точностью до наоборот: без опасности жить и работать в небе нельзя. Опасность и есть система духовных высот, достигая которые человек приобретает новые качества, определяющие осознание своей силы, одновременно развивая в себе то, чего не хватает земным людям, а именно – ответственность и способность оценивать результаты своих действий (Печчеи, 1980, с. 32). Опасность – тень человека летающего. Когда юноша решает стать летчиком, т.е. сделать небо своим домом, его уже подстерегает психологическая опасность не просто не пройти медкомиссию или профессиональный отбор, но и стать «отбракованным». Мечтать, иметь духовное начало, сделать нравственный выбор и оказаться во всем этом несостоятельным – это большая опасность для духовной личности. Преодоление ее и есть первый шаг к одухотворенности, обретению мотива летать как целеполагающей идеи. Такое отношение к летной профессии порождает более высокую духовную космогоническую потенцию – любовь к небу. Поэтому уже сам выбор летной профессии насыщает энергетику человека для познания неизведанного, неподвластного ему. Когда юноша начинает летать, он подвергается моральной опасности – осознанию ошибки своего выбора. Идет трудная, болезненная духовная работа над собой, вызывающая новое состояние: отношение к себе самому. Это отношение и есть дух, ибо в нем заключена ответственность, переживаемая как боль душевная, как сомнение в своем предназначении. Человек, преодолевая очередной барьер опасности, приобретает способность слышать, видеть, чувствовать себя как суть микрокосмоса. Он еще чуть-чуть продвигается к осознанию в себе духа как источника воли, веры и способа очищения.
Когда летчик становится профессионалом, горнило опасности остается как слагаемое профессии, но одновременно из физического трансформируется в духовное преодоление. Он зависит от … себя. В полете он постоянно согласует свою деятельность с моральным законом: сохранить свою жизнь, следуя букве и духу летных правил. А так как сам дух летных законов освящает право выбора, право нравственной альтернативы в принятии решения при физической угрозе жизни, то здесь в небе идет работа души как связь человека с единым, общим, в том числе со своим летным сообществом. Это очень глубоко скрытая от окружающих нравственная сила летчика. Я беру на себя смелость сказать об этом лишь с одной целью – духовно реабилитировать многих из тех, кто посмертно был покрыт саваном вины. А ведь на самом деле жизнь летчика, особенно испытателя, далеко не всегда отбирают трагические обстоятельства. Опыт психологического изучения мотивов и поступков летчиков, не покинувших самолет в аварийной или катастрофической ситуации, наводит на мысль, что именно чувство ответственности и органично присущее летчику стремление к творчеству заставили человека идти до конца в борьбе за жизнь вместе с самолетом. Особенно это характерно для ситуации, которая представлена в сознании как порождение собственной силы. И с позиции земной логики начинаются неразумные действия тогда, когда аварийная ситуация сознательно доводится до степени непреодолимости… Это действительно редчайшие случаи в авиации, но они приоткрывают некую тайну, когда совесть, т.е. духовное начало, уход от решения нравственной дилеммы оценивает как предание интересов великой цели полета. Понимаю, что многим будет непонятна эта мысль, но кто-то поймет меня…
Для философов это хорошая иллюстрация мысли И. Канта о том, что «человек ответствен за человечество в своем лице» (Кант, 1965, с. 184). Но на земле поведение летчика в аварийной ситуации рассматривают уже другие люди, руководствуясь буквой, а не духом летных законов. Они не хотят или не могут понять его потребности в откровении, раскрывающем смысл его предназначения. Это социально-психологическая опасность: быть непонятым, подвергаться насилию приземления, вытравлению яркой самобытной личности. Эта опасность терзает душу, потому что нет ничего более безнравственного для летчика, чем духовное насилие, ибо оно противоестественно для человека летающего.
И, наконец, над летчиком барражирует, нависает опасность расставания с небом. Это самая мучительная опасность, разъедающая душу. Это особенно характерно для случая, когда наступает состояние излета (см.: Пономаренко, 1992).
Человек чувствует, что полет ему не в радость, он духовно насилует себя, теряет ответственность перед собой, семьей, товарищами: идет в полет как на подневольную работу. В этом состоянии его преследует страх, неуверенность, происходит снятие с себя ответственности за исход полета. Идет распад целостности времени, прошлое верховодит над будущим: человек возвращается назад к оценке правильности своего выбора. Это духовная опасность, ибо она есть трансформация высшего в низшее, разверзшееся зло закрывает небо над головой, оставляя в душе черные и глухие пустоты. Реальность жизни заполняется чувством стыда от схода с дистанции, которое рождает психологическую установку на беспощадность оценки своей личности. И в этом духовная жизнь летчика подтверждает догадку К. Льюиса о том, что мы правильно видим себя только в минуты стыда (см.: Льюис, 1992). Это и есть утрата идеи своей сути. Не дай Бог это пережить, ибо очень мало тех, кто поймет тебя и поддержит.
К сожалению, наука и ее частные дисциплины: биология, физиология, психология, антропология, социология, этнография – не представили доказательства о космогоническом происхождении психического, духовного. А психическое развитие человека рассматривали в русле истории эволюции, относя психику к вторичности бытия, почти забыв при этом о его индивидуальности. Отсюда методологическая трудность, ибо все, что касается понятий нравственности, добра, греха, духовности в истории мысли и культуры, восходит к религиозной философии, для которой человек – это откровение Божье. В итоге оказалось, что понять духовный мир человека вообще, а летчика в частности, освященность его миссии как творение добра во благо другим, вне корысти и гордыни почти невозможно, не решив интимного вопроса: а есть ли Бог в душе летчика? Если под Богом понимать добро и разум, то можно с уверенностью дать положительный ответ. Вот почему в своих гипотетических описаниях внутреннего мира летчика, его второго «Я» мне не обойтись без опоры на историю религии, на такие понятия, как «свобода», «вера», «страх», «грех», «зло», «добро» и др. Религий много, но мне ближе и понятнее христианская, я буду опираться на ее мифы и откровения, известные мне не столько из библейских легенд, сколько в их интерпретации гуманистически ориентированными философами и мыслителями. Кроме того, меня интересует всеобщая связь жизни и духа человека со Вселенной как явление вечное и непрерывное. Вселенная предстает взору человека неба и светил. «Небо,– писал Н. Бердяев,– есть самая глубочайшая глубина нашей духовной жизни. В этой глубине заложен духовный опыт, отличный от земной действительности как более глубокий слой бытия, более обширный» (Бердяев, 1990, с. 35). Видимо, следуя интуиции мыслителя, можно предположить, что страсть к небу, страх неба, любовь к небу есть проявление духовности человеческого бытия.
Небо вдохновляет, т.е. выступает как самодух (см.: Штайнер, 1990). Небо издревле вызывало страх как результат воздействия неведомого духа, другими словами, даже чувство переживаемого страха освящалось. Таким образом, если небо признать одной из форм нашей духовной жизни, то отсюда следует, что через духовное общение с небом человек может получать информацию и энергию из родственного ему духовного мира. Отсюда идет понимание Вечности, бесконечности Вселенной, Пространства и Времени. Но духовное общение происходит не только с небом, но и со своим внутренним «Я».
Сущность человека можно понять через его активность. Когда человек стал природно-естественным существом, он стал зависим от биологической и социальной среды. Глубинные нравственные корни берут свое начало в духовности, т.е. в независимости, в свободе выбора. Итак, человек есть актуальный микрокосм, объектом которого является Вселенная. Что же касается космогонического происхождения природы, то она отражается в сознании человека как его связь с миром, с его вечным и бесконечным Бытием.
Какова же связь всех этих мыслей о природе духовного в человеке с образом духовного мира летчика?
О проекте
О подписке
Другие проекты