– Ммм. Наверное, вам бы надо встретиться. Все лучше, чем носиться без толку с пропавшими людьми. Он начал было снова склоняться к своей работе, но поднял голову и сказал:

– Как бы то ни было, после отчёта врачей по Джарролду они сняли с вас наблюдение. Вы теперь сами по себе.

Когда он встретился с ней пару дней спустя, то спросил:

– А что ты не сказала мне, что у тебя есть новости по Джарролду?.

– Я тебя не видела.

– Могла бы послать одну из своих телеграмм.

– Я не считала, что это важно.

– Это важно для меня. Джарролд одурачил их. Если они на самом деле считают, что за этим лунообразным лицом⁹ стоит «безобидная детская фантазия, их следует лишить лицензии на практику или чего там делают с такими врачами.

– Их отчёт вполне позитивный. Он «успокоился». Они дают ему хлорал¹⁰ на ночь, и он спит спокойно. Он перестал слоняться в темноте, и спит всю ночь. Богиня Астарта ушла из его жизни.

– Он их обводит вокруг пальца.

– Может, богиня Астарта удрала вместе с Артуром Крамом?

– Если Артур Крам вообще где-то существует.

– Не говоря уже о богине Астарте. Они сидели у него в гостиной. За окном было холодно и ветрено; слабый зимний солнечный свет вырисовывал грязноватые узоры на оконных стёклах. На ней был уже другой костюм, на этот раз из плотной шерсти ржаво-красного цвета; она сняла жакет, под которым была гладкая белая блуза с галстуком мужского стиля. Она сказала, что может Пансо и прав и про Кэтрин Джонсон, и про Артура Крама. Много шума из ничего вокруг обоих.

– То я думаю, что дело Джонсон яйца выеденного не стоит, то склоняюсь к противоположному, и почти уверен, что на самом деле что-то случилось. Эти совпадения – рисунок, Химпл, Крам, поехавший с ним. Он стукнул по обитому вельветом подлокотнику кресла и вверх взлетели пылинки. – Маленькие рисунки, эти ремарки – а что, если они значат что-то, если это некий код – Огастес Джон и домохозяйка, они оба узнали на одном из них Лазаря, так что с этим рисунком всё ясно. Если это она его нарисовала, то это относится к человеку, который нарисовал её голову, к Химплу. А вот другой…

– Ты сказал, что никто не узнал, что на нём.

– Это дверной проём, всего лишь дверной проём. Он вытянул ноги и одной из них коснулся её маленьких ботиночек. – Корвуд выглядел странным, когда рассматривал его, но и он сказал, что ничего в нём не узнал. Нет, он так не сказал – он только сказал что-то о… – что же он сказал? Что он очень маленький и трудно что-либо разглядеть, или что-то в этом роде. Но выглядел он при этом странно.

– Спроси его снова.

– Мне не хочется его беспокоить. Он в неважном состоянии.

– Как и ты.

Он хмуро посмотрел на неё. Что означало, что он не считает, что своё разочарование было сравнимо с отчаянием Корвуда. Она покраснела.

– Как бы то ни было, не нравится мне отчёт врачей по Джарролду. А на основании его полиция убрала с меня своих соглядатаев. Черт бы их побрал.

Следующим днём, когда он завершил работу, он прошёлся до Олбани. Ему доставило удовольствие написать ниже последнего абзаца: «конец», подчеркнув его затем. Он перенёс из своей головы на бумагу целую книгу и теперь ждал, когда машинистка напечатает последние страницы, заберёт их, потом в кровать, перечитает, внесёт поправки и отнесёт книгу издателям. Огромная разрядка напряжения.

Дверь открыл сам Корвуд. На вопрос, где Дженкс, он просто покачал головой. Корвуд был не брит; он был в том же халате, и всё с тем же шерстяным шарфом на шее. В квартире пахло бензоином, так что он на самом деле мог быть болен. После нескольких минут разговоров ни о чём, Мортон выдержал паузу и спросил:

– Помните рисунок, который я вам показывал?

– Рисунок?

– Да, молодой женщины.

– А, ну да, конечно.

– Там по углам были крохотные рисунки.

– Не помню.

– Мне показалось, что вы узнали один из них. Корвуд никак не среагировал. Мортон достал фотокопию и протянул ее ему. Корвуд помедлил, потом взял её.

– Слева внизу.

Корвуд посмотрел на него, но начал говорить ещё до того, как взглянул. «Боюсь, что он для меня ничего не значит.

– Мало света. Был бы вам признателен, если бы вы взглянули на него там, где посветлее. Мортон протянул ему складную лупу, которую специально захватил с собой.

Корвуд подошёл с рисунком к окну. Рядом с ним на стене висела миниатюра Грейгарс; он чуть не вытер её плечом, когда наклонялся к окну. Свет был бесцветный, но яркий. Мортон поднялся и встал рядом с ним. – Узнаете его?

– Нет – нет. Уголок рисунка дрожал.

Мортон произнёс: – Это очень важно. Он что-то означает. Помните, вы хотели помочь мне найти эту молодую даму?

Корвуд обошёл его, вернулся в комнату и сел на довольно неряшливый диванчик, на котором сидел до того; он наклонился вперёд и положил рисунок на сиденье кресла Мортона, затем уронил голову на пальцы своей руки и уставился на окрашенный охрой ковёр. Затем произнёс: – Я не знаю, что мне делать.

– Вы что-то говорили, чтобы уехать куда-нибудь.

Потерев пальцами лоб, он продолжил. – На том маленьком рисунке изображена дверь в фешенебельном районе Мейфер. Место это называется Бани Мейфлауэр. Его глаза были закрыты. Он продолжал потирать лоб. – Меня привели туда, когда я был ещё школьником. Я не знал ничего – друг моего отца привёл меня туда. Это было только раз, клянусь. Я не… Он перестал тереть лоб, затем надавил большим и указательным пальцами на глаза. – Это место такого характера, вы понимаете меня?

– Кого вы имеете в виду – женщин или мужчин?

– Мужчин, конечно же, мужчин, Боже праведный – каких женщин! Он отбросался спиной назад, глаза его были всё ещё закрыты. – Мне было так стыдно. Мне и сегодня всё ещё стыдно. А мужчина, который взял меня с собой, был другом отца, я верил ему, но, оглядываясь назад, я вспоминаю, что он нечто подобное говорил, делал всякие там намёки.

– Вы были мальчиком.

– Мне было семнадцать. И я уже достаточно знал. В школе – всегда об этом что-то говорят. Не буду утверждать, что я был невинным. Он выпрямился. – Но это случилось всего один раз!

– Вы уверены в том, что изображено на этом рисунке?

Корвуд хмыкнул. – Ошибиться невозможно. Я неоднократно проходил через этот проем перед войной, когда после ужина часто навещал один дом. Не мог смотреть на него без содрогания. Он сглотнул. – Я научился не смотреть на него. И рассмеялся.

Мортон ещё побыл какое-то время там, болтая о том, о сём, но, покинув Корвуда, он знал, что чувствует тот себя гораздо хуже, а не лучше. Он захотел с кем-то обсудить это, но Таис была у своего адвоката; с Фрэнком такое лучше не обсуждать. Что бы означало то, что Кэтрин Джонсон нарисовала на своём портрете дверь в место для свиданий мужчин? Может, она знала что-то про Эразма Химпла и тем самым представляла угрозу? Или узнала что-то от своего брата, который затем уехал на Континент с Химплом? И делает ли это Химпла тем человеком, который, как она боялась, может причинить ей зло?

Он вошёл в Кафе Роял со стороны Регент Стрит и проследовал в Зал Домино. Он надеялся встретить там Фрэнка Харриса, но было ещё слишком рано. Не оказалось там и Огастеса Джона; к тому времени он, должно быть, был уже на пути в Ливерпуль. Он сел, не снимая пальто и шляпу, выпил кофе с молоком и попытался всё обдумать. Получалось как белка в колесе – крутилось одно и то же, слишком много предположений и слишком мало фактов.

Сразу после шести, в его поле зрения шаркающей походкой прошла одна фигура сомнительной репутации.

– Крослэнд!

– Крослэнд ещё не было пятидесяти, но выглядел он старше, неряшливые волосы окружали морщинистое лицо с мешками под глазами. На нём было неподходящее длинное широкое пальто, как мантия фокусника, с карманами снаружи и внутри. Из них торчали листки бумаги. На голове у него было то, что когда-то называлось шёлковым цилиндром. По его жилету, не гармонировавшему ни с чем, на нём надетом, как капельки свечи прошлась дорожка яичного желтка. Крослэнд считался наёмным журналистом-подёнщиком, искусным полемистом и торговцем информацией; он гордился, что может легко состряпать пышущий огнём памфлет от имени обеих сторон предмета обсуждения.

– Минутка найдётся?

– Купите мне выпить?

Мортон сделал знак официанту. Крослэнд, никогда не бывавший в стельку пьяным, был всегда к этому близок, от него разило пивом – это всегда свидетельствовало, что он уже поднабрался, его предпочтительным напитком был бренди, а снизу и вокруг него разносился запах мокрой шерсти и простокваши.

– Мне нужна кое-какая информация.

– Это будет вам стоить.

Мортон бросил на стол шиллинг. – Бани Мейфлауэр.

– Ха! Это будет стоить вам дороже.

Мортон вытащил ещё один шиллинг.

– Увеличьте до полкроны¹¹. Дорогая часть города. Когда сверху стопки монет появился шестипенсовик, Крослэнд снял шляпу, провёл левой рукой по своим грязным волосам и положил шляпу на стол. К этому времени появился стакан с бренди; он немного от него отпил. Стакан Мортона был пустой; Крослэнд показал на деньги и спросил:

– Купить вам выпивку?

– Нет, спасибо.

– Как знаете. Бани Мейфлауэр. Ну, да. Скромное местечко для джентльменов определённого вкуса для поисков молоденьких мальчиков, если вы понимаете, о чём я. Да? В своё время было таковым каждый вечер после семи – днём там было всё по-другому, турецкие бани для дам и всякое такое, – а вот вечером, там начиналось совсем другое представление. Известно, что Оскар Уайльд захаживал туда. Ему нравилось всё садистское. Он снова отпил. – Сейчас место накрылось, если вы подумываете наведаться туда.

– Накрылось? – Мортон подумал, что Бани разрушили, сегодня Лондон поглощает старые здания так, будто это кусочки печенья.

– Его закрыли. Копы провели там облаву. После суда над Оскаром*, Бани дали слово, что они полностью прекратили практику взаимоотношений взрослых мужчин с мальчиками. Мне сказали, что это было сущей правдой. Может быть, какое-то время. Они потом начали снова, по вечерам во вторник и субботу. В остальные дни работали как обычно. Всё чинно-благородно. Но по вторникам и субботам после семи, если они знали вас и раньше, всё возвращалось как прежде. Сам я там никогда не был, но понимаю так, что это местечко было похоже на Смитфилдский рынок¹². Пристрастия не проходят, если вы меня понимаете.

Стакан его опустел. Мортон заказал ещё один, но Крослэнд настоял на том, что за него он заплатит сам. – Уверены, что сами ничего не выпьете? Всегда нравилось быть гостеприимным. Есть такой у меня недостаток. Ну, да ладно. Полиция устроила там облаву прошлым летом, может, чтобы это послужило уроком. В сеть попались некоторые занимающие очень хорошие посты люди. В газеты это так и не попало, не считая статьи типа «Закрытие целой эпохи в Мейфэр», как бы давая знать так называемым клиентам-покровителям – кот из мешка выпущен. Я сам чего-то такое тоже написал, вроде, «Мемуары Бань Мейфлауэр, нечто такое невинное, как девичьи мечты, но что могло бы принести капитал по случаю – издатели искали материал, который бы пощекотал нервы. Дюжина парней села в тюрьму по обвинениям, ещё пара джентльменов помельче – были обвинены в публичном совершении непристойных действий, что-то вроде того, ничего серьёзного – и на этом дело закрылось.

Владелец получил срок за угрозу нравственности. Как мне сказали, заведение собираются открыть заново под названием терапевтическое «Спа для дам». Ну, да, конечно, новое имя.

– А вы знаете имена арестованных?

– Арестованных, да. Задержанных, нет. Поговаривают, что копы замели человек тридцать, но большинство из них были отпущены перед дверьми суда магистратов. Говорят, среди них той ночью было несколько запятнанных рисовальщиков. Если назовёте имена, может и вспомню.

– Химпл? Крам?

Крослэнд покачал головой. – Химпл, это художник, что ли? О нём постоянно какие-то слухи. Что-нибудь знаете про него, что бы мне могло пригодиться?

Мортон покачал головой. – Когда точно была облава?

Крослэнд поднял палец. Он начал обеими руками шарить по карманам, роясь пальцами в беспорядочных кучах бумаг; наконец, он достал небольшой чёрный блокнот. Начал его пролистывать. Страницы были как влажная кожа, толстые и мягкие из-за частого использования. – Седьмого августа.

– В этот день провели облаву?

– В этот вечер. Копы появились у двери в девять сорок пять, седьмого августа.

Мортон достал ещё шиллинг. – Заслуживает каждого пенса.

За день до того, как Кэтрин Джонсон написала своё письмо. И за два дня до того, как Эразм Химпл уехал на Континент. Когда он вернулся домой, там его ждала записка от Таис Мельбур: – Уезжаю ненадолго. Рут Касл будет знать, как связаться со мной. Он вспыхнул и выругался, потом посмотрел на себя как бы со стороны, взрослый человек, а приступ гнева как у ребёнка. У неё есть право делать то, что захочет. Трудно признаться самому себе в этом и сказать, что так и есть, и всё-таки ему пришлось это сделать: иногда, глядя на неё, он ловил её отсутствующий взгляд, и он понимал, что в этот момент она где-то в своих потаённых уголках, куда он никогда не будет допущен. У него они тоже были, некие раковины души, наполненные неизбежными печалями существования, и большей частью закрытые для остальных. Но было больно от того, что она уехала, чтобы избежать его, а он был уверен, что именно поэтому. И эта чёртова Рут Касл, от которой его прилично тошнило и которую он видеть не хотел. По крайней мере, не сейчас. Может это и не потому, что нужно было дописывать книгу, может, нужно было сконцентрироваться на чём-то ещё. Может, спустя несколько дней. Может, Таис Мельбур и на самом деле быстро вернётся. Может быть, он скомкал записку в кулаке.

– Вы говорите по-французски?

Его реакция отставала на одну шестнадцатую, так, будто он думал ещё о чём-то другом. – Немного.

– Хочу съездить во Францию на несколько дней. Мне нужен переводчик.

Снова, ответ последовал не сразу, похоже на проблеск возможного подозрения, воспоминания о Банях Мейфлауэр: что Мортон ему предлагает? Скулы Корвуда немного покраснели. Мортон его успокоил: – Это связано с той девушкой, которая написала мне письмо. Вы ведь говорили, что хотели бы попытаться ей помочь.

– Во Франции?

– Её брат… И он быстро рассказал ему про Эразма Химпла.

– Ничего не понимаю.

– Я тоже, пока. Что-то случилось в Нормандии. Предполагалось, что зиму они проведут там, но через месяц они упаковали вещи и уехали на юг Франции. Потом Химпл уволил его. Думаю, что это началось там, в Нормандии. Возможно, «размолвка любовников». Он присматривал за Корвудом. На щеках молодого человека у скул проступили белые пятна. – Может, вам будет полезно уехать ненадолго. По-новому взглянуть на вещи.

– Я бы не осмелился взять с собой Дженкса.

– Ни вам, ни мне нет нужды брать кого-то с собой. Мы, может, пробудем там всего день и через пару дней уже вернёмся. Это будет мало похоже на проживание в «Ритце»¹³.

– Мой французский ужасно проржавел.

– Ржавчина – всё-таки лучше, чем отсутствие металла вовсе. Я бы вообще «лез в бутылку» и орал бы на них.

Мортон настоял, чтобы они поехали уже на следующий день; он не сказал ему, что после завершения книги им сейчас владеет «послеродовая» депрессия.

Корвуд сначала колебался, затем его охватило почти маниакальное состояние, он шарахался от оцепления до крайнего возбуждения. В конце концов, он решил, что будет готов через час. Можно будет сесть на ночной паром. Случиться, ведь, могло что угодно.

Мортон купил два билета на утренний поезд и на паром до Гавра. Когда Мортон ему сказал, что уезжает, тот сделал гримасу, но не просил взять и его с собой. Более того, он дал понять, что даже на спор не поедет. – Я уже напутешествовался, спасибо-вам-большое. Меня вполне устроит старый добрый ростбиф в Англии.

– Ты имеешь в виду, что у тебя есть другие планы. Как там с кинематографом?

– Скорее всего, послезавтра мы начинаем съёмку «Битвы при Ледисмит»¹⁴, но это не имеет ничего общего со мной и Францией.

– Как там горничная?

– Маленькое несносное одноклеточное, вот кто она теперь. Мой приятель с кинокамерой, решил теперь, что он на неё «запал». Отвратительно. Он забрал поднос, на котором был ужин Мортона, чтобы вернуть его в кафе «Агнец Божий». – Я могу найти вам кого-нибудь в агентстве для этой поездки, если уж вам так надо сопровождающее обслуживающее лицо.

– Хоть мне и ненавистно обижать твои чувства, мне никто не нужен.

– Верится с трудом.

– Большую часть своей жизни, я прожил без кого-либо, кто бы прибирал за мной.

– Это было тогда, генерал. Времена меняются. Фрэнк впялился на него циничным взглядом. – Вы остановитесь в приличном отеле?

– Там нет отелей. Там что-то типа деревенской таверни.

– Ну, тогда. Наденьте старый коричневый твидовый костюм. Эти французики всё равно ничего в этом не понимают.

После этой перепалки Мортон не решился позволить Фрэнку собрать его вещи. Он достал из гардероба несколько потёртый саквояж с обитыми краями, положил туда пару рубашек и воротничков и комплект шерстяного нижнего белья – приближался декабрь – и пару чулков и осмотрел комнату, подумывая, всё ли он взял. Да, конечно, ещё фланелевую ночную сорочку. Что ещё может ему понадобиться?

Он решил также взять пластыри – ожидается много ходьбы – и нашёл один в своём рабочем столе, он припомнил, что где-то у него был маленький кожаный несессер с пластырями, очень полезная вещь, потому что в комплекте были и ножницы. Где ж он может быть?

Слева внизу в столе был ящичек, которым он практически не пользовался, но куда складывал вещи, которые ему наверняка больше не понадобятся, но выкидывать которые было жалко. Он взялся за медную рукоятку ящичка и потянул на себя с усилием, тот, почему-то, всегда открывался с трудом. К его удивлению, в этот раз он буквально выпрыгнул назад на него. Он наклонился, разглядывая кучу ненужных предметов, среди которых он рылся. Ближе к днищу нашлась маленькая коробочка, в которой он обнаружил комплект пластырей. Ниже коробочки был только – или должен быть только – пистолет, такой же старый, как и Кольт Нейви, – модель Галланд 450 одноименного известного немецкого конструктора с хитроумным приспособлением под стволом, которое позволяло стволу и барабану отодвигаться вперёд для перезарядки. Пистолет был большой и тяжёлый; он приобрёл его за несколько шиллингов у приятеля Фрэнка, который оказался «в денежных затруднениях». Какое-то время он использовал его как пресс-папье, а потом зашвырнул в ящик.

Сейчас его там точно не было. Он понял, почему ящик в этот раз так легко открылся – масса железа не давила на направляющие.

Он ещё раз осмотрел содержимое ящика, потом и всего стола.

– Джарролд, – произнёс он вслух. Пансо спрашивал его, не украл ли Джарролд какой-нибудь из его пистолетов, и он ответил, что нет. Он совсем забыл про это громоздкое старое оружие.

– Чёрт возьми!

Он написал записку Пансо и попросил Фрэнка отправить её по почте с самого утра. Когда он сообщил Фрэнку о пропавшем пистолете, тот только и сказал:

– Ну, надо же.