Золотая краска есть печать иного царства

«Исторические корни Волшебной сказки» Владимир Пропп

© Черкасова У., текст, 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Пролог

Великий лес

518 год от Золотого рассвета

Великий лес ожидал. Его время истекало.

Время опадало вместе с листвой с деревьев, утекало с водой в ручьях, струилось, бежало между камней и корней древних елей, уходило вслед за солнцем.

Времени оставалось слишком мало.

Человек коснулся домовины окровавленной ладонью, вскинул голову к верхушкам деревьев, и лес медленно, устало скрипя, проложил тропу. Ступал человек неторопливо, он был стар и слаб, он тоже умирал. Мох проседал под его ногами, колючие лапы елей задевали макушку, и он лениво отводил их в стороны.

Он шёл долго, упорно. Мимо проехал чёрный всадник на чёрном коне. Человек даже не повернул головы.

Стемнело, а тропа всё не кончалась. Дыхание человека стало хриплым, шаг тяжёлым, но он не останавливался. Так же на ходу он достал нож, снова порезал ладонь и оставил кровавый отпечаток на ближайшем стволе, на другом, на третьем.

Лес посчитал, что этого достаточно.

Мимо проехал белый всадник на белом коне.

Резко, точно по щелчку пальцев, рассвело, и бледные лучи солнца пробились сквозь ветви деревьев.

Тропа привела к озеру. На берегу стояла старая, покрытая мхом каменная домовина. Человек прошёл по берегу ручья, остановился у домовины, погладил ладонью по её крыше. На воде встревоженно закрякали утки и отплыли подальше.

Осторожно человек опустился на колени, заглянул внутрь домовины, но она оказалась пуста.

– Зачем? – прошипел змеиный голос за спиной. – Зачем ты приш-шёл?

Человек чуть повёл головой в сторону, но не обернулся. Уголок его губ приподнялся в улыбке.

– Зачем ты привёл меня к источнику?

– Чтобы ты увидел…

Лёгкий жаркий ветер пробежал по поверхности озера, бередя воду, дыхнул влагой в лицо человеку.

– Увидел что?

– Ш-што будет потеряно…

– Я и без этого знаю, потому и пришёл, – он хотел повернуться, но вовремя остановил себя.

Лес дышал ему прямо в затылок, и ноздрей коснулся запах прелой листвы и свежей смолы.

– Знаеш-шь… но не видиш-шь…

– И что же я должен…

Человек не успел договорить. На голову ему накинули шкуру, схватили за плечи, потянули назад, спиной впечатали в землю, и та разверзлась под ним, поглотив целиком, сразу.

И трава мгновенно выросла на том месте. Плоть человека обратилась в прах и напитала собой землю. Красные копыта красного коня потоптались по той земле, выравнивая могильный холм, и подземные воды омыли человека, и кровь его пролилась в те воды и, смешавшись с ними, потекла по лесным ручьям и дальше в извилистые реки. Она убегала, а источник иссыхал, и чёрная пустая тварь подползала ближе к лесу, и там, где лапы её касались земли, расцветали ледяные цветы измороси.

Он наблюдал из речных вод, он слушал вместе с деревьями, которые напитал своей кровью, он следил золотыми горящими глазами каждой бесплотной тени, что бродила вокруг, как зима подбиралась всё ближе, как она касалась листьев деревьев, и те облетали на промёрзлую землю.

– Если источник иссякнет, ничто уже не остановит…

– Если источник иссякнет, ничто уже не напитает…

– Если источник иссякнет…

Бесплотные потерянные души замерли на самой границе Великого леса, устремив взгляд на мир людей. Если источник иссякнет, они отправятся искать жизнь в другом месте. Они будут забирать чужие жизни, чтобы спасти свои.

Прах, подхваченный ветром, взлетел в небо. Великий лес тянулся с севера на юг, с востока на запад, и, кажется, не было ему конца. Далеко внизу ярко пылало озеро, а на берегу горела его могила, звала назад к себе. И прах вместе с дождём обрушился на берег и снова напитал землю и стал частью её, и кости вновь окрепли, и мясо наросло на тех костях, и он выкарабкался из могилы, но уже не человеком.

Медведь резко распахнул глаза. Он по-прежнему лежал на земле, всё так же шумели волны на озере, облизывая песок, беспокойно крякали утки, и ветер шуршал в камышах.

Осторожно он пошевелил медвежьей своей лапой. Его старое имя должно было быть позабыто вместе с прошлой жизнью. Больше он не слуга своего бога, тот давно умер. Отныне тело и душа его только наполовину принадлежали человеку, на другую половину он стал частью Великого леса, частью силы, что даровала жизнь земле.

– Сколько осталось времени? – тихо, не шевелясь, спросил Медведь.

И лес ответил ему, едва шелестя листвой, уже не из-за спины, не чужим женским искажённым голосом, но откуда-то с вершин сосен вздохнул протяжно:

– Ещё есть… но оно истекает…

Часть первая
Мёртвая земля

Глава 1

Ратиславия, Лисецкое княжество

544 г. от Золотого рассвета, месяц лютый

В завывании ветра слышался голос.

Снег бился в ставни, рвался в щели. Даре казалось, что она видела, как ветер полз от закрытой двери по дубовому полу, тянулся белыми лапами к печи, и вокруг тонкой паутинкой расползался морозный узор.

Остальные не замечали ничего, они спали безмятежно. Позади тихо сопела Веся, и только тепло её тела согревало Дару. Не будь сестры рядом, она, верно, замёрзла бы насмерть.

Огонь в крови потух, и в груди чернела пустота. Разве так должно было быть? Разве ушла Морана, потеряла над ней власть, если смерть и зима владели Дарой до сих пор?

Холодно, как же было холодно. По коже бежали мурашки. Старый Барсук рассказывал, что злые духи ночи и мрака колют кожу тысячей острых когтей, вгрызаются в плоть тысячью клыков. Верно, они выпьют всю жизнь из Дары, осушат досуха.

«Всё это лишь глупости, дурные выдумки», – сказала она себе и опустила голову на подушку.

Её бил озноб, страх глодал изнутри.

Дара вслушивалась в злую песню зимней вьюги, в каждый шорох за окном. Ей чудилось, что по крыше ползал кто-то большой, тяжёлый, он скрёб по печной трубе когтистыми медвежьими лапами. Под ставни пролезла бледная худая рука.

Когда лесная ведьма стала такой трусихой? Когда золото угасло в крови и смешалось со смолой, или раньше, в княжеских покоях Златоборска?

Сестра спала мирно, крепко. Даре хотелось прижаться к ней ближе, но было жалко разбудить.

От печи шёл жар, но Дара его не чувствовала.

Ей вспомнился Совин, где холод каменной твердыни окружал со всех сторон, где от зимы спасал один только Милош. Где он? С кем? Чьи золотые волосы привиделись в речной воде? Дара всхлипнула от обиды. Как бы ни хотелось ненавидеть сокола, а больше всего на свете она желала снова с ним встретиться.

«Хотя бы на миг».

Черно было вокруг, тихо. Только вьюга билась в двери.

Стук.

Дара вырвалась из дрёмы, подскочила на печи.

Неужто дурной сон?

Веся по-прежнему спала, даже Стрела, примостившийся на лавке у стены, не вздрогнул.

Дара прищурилась, пригляделась. Рассвет занимался по ту сторону двери, ярко пылал, словно в сени заглянуло утреннее солнце. Нет, не рассвет – то огонь чародея, что теперь куда сильнее лесной ведьмы.

– Уходи, – еле слышно прошептала девушка.

В сенях раздались тихие шаги, заскрипела дверь, и чужак удалился. Кто забыл запереть избу на ночь?

Горица перевернулась на другой бок, Стрела почесал во сне щёку. Они спали слишком крепко, словно на них наслали морок.

Медведь не уходил со двора, он дожидался лесной ведьмы. Дара и объяснить не могла, как это почувствовала, откуда узнала, но поняла ясно, что волхв не уйдёт, покуда с ней не увидится.

Что случится, если Дара не выйдет?

Позади вдруг закашляла Веся. Сестра задрожала, затряслась, и грудь разорвал страшный кашель. Она так и не проснулась, с закрытыми глазами схватилась руками за шею, словно пытаясь сдержать хрипы. Рот её вдруг почернел.

Дара склонилась над сестрой, коснулась ладонью щеки. Что это? Что льётся из её рта?

Пахло кровью.

– Хватит! Я иду! – выкрикнула Дара в отчаянии.

Никто так и не проснулся.

Но Веся вдруг снова вздохнула полной грудью, шумно, жадно и заснула крепче прежнего.

Дара спустилась с печи, оделась в полной темноте.

В распахнутую сенную дверь заносило снег, целый сугроб успело намести. Дара вышла на улицу.

Вокруг избы кружил в хороводе ветер.

Медведь ждал прямо напротив крыльца. Он стоял на задних лапах. Огромный, страшный, дикий. Не зря его издревле звали хозяином леса, среди зверей нет никого сильнее.

– Что тебе нужно, Дедушка?! – слова унёс прочь исступлённый ветер.

Чудовищный зверь чернел огромной тенью среди седого снега. Он молчал, и точно назло вьюга завизжала сильнее, и дверь позади с грохотом захлопнулась. В страхе задребезжали ставни на окнах.

Снег колол щёки, летел в глаза. Дара прикрыла платком лицо, прищурилась, но всё равно с трудом различила волхва напротив.

– Ты можешь сколько угодно угрожать моей сестре, но я снова заполучу силу и тогда отомщу! – пригрозила Дара, кусая губы. – Отступи! Я сильнее тебя!

Он не шевелился. Медвежья голова замерла высоко, гордо. Его будто вовсе не тревожила вьюга.

Ветер задувал под подол. Дара поёжилась.

– Что молчишь? – тихо спросила она в отчаянии.

Медведь будто её не слышал. Может, он вовсе не понимал человеческой речи?

Он опустился на передние лапы.

Дара в ужасе шагнула назад.

Не человек то был в звериной шкуре. Даже не волхв в чужом обличье.

Медведь хищно сверкнул золотом глаз.

Ноги Дары подкосились. Она рухнула без сил, как птица раскинула беспомощно руки, уткнулась лицом в снег, попыталась подняться, но не смогла. Тело не слушалось её, не ей оно принадлежало. Снег засыпал сверху, рос в высокий курган, последние искры золота утекали прочь, и Дара обращалась в лёд и воду, чтобы впитаться в сырую землю по весне, прорасти травой, остаться в земле и землёю стать. Она чувствовала, как прорастали через её тело травы, как её кости обвивали корни деревьев, как разрывали они грудь, как пожирали черви плоть, как чёрные косы обращались в прах, как бежало стремительно быстро время, утекало золотым ручьём прочь, и не осталось на всём белом свете ничего от дочки мельника и ведьмы.

И став землёй, она услышала, наконец, её стон, почувствовала запах гниющей плоти. Жизнь её иссякала. Огонь в сердце потухал.

Она умирала.

И когда минули сотни зим, когда лес забрал своё и позабыл о том, когда земля остыла, и погасли все золотые огни, то тени стали пусты и голодны, а Дара проснулась на печи.

Позади спокойно дышала Веся. Тихо было за окном.

Дара прислушалась к дыханию сестры, повернула голову, чтобы подсмотреть, как заплетает волосы сонная Горица. Женщина стрельнула злыми глазами, поджала недовольно губы. Промолчала. Она была теперь тиха, не говорила с Дарой, не ругала её. В том молчании и покорности слышался страх.

Лесная ведьма сожгла Совин – об этом знали даже в Лисецком княжестве, что уж говорить о тех, кто едва спасся в том пожаре?

Дару саму удивляло, как стыдно, неловко и неуютно ей становилось рядом с Горицей, как невыразимо больно было признавать, что не только разрушенный город её вина, но десятки, быть может, сотни смертей. Рдзенцы были жестоки к Даре, они разорвали бы ведьму на куски и сожгли на костре, как поступили до этого с Чернавой. «Будь у них власть и сила, они бы уничтожили и её дочь, а после их души не терзали бы сожаления», – так повторяла себе Дара каждый день перед сном, чтобы не думать об огне и дыме. Её загнали, как дикого зверя, и зверь оскалил зубы, он бился до последней крови. Зверь оказался сильнее человека, так за что его винить? За человеческую кровь на клыках?

И всё же молчаливое осуждение гнало Дару прочь. Она осторожно слезла с печи, стараясь не разбудить сестру, оделась, стыдливо озираясь на спящего Стрелу. Странно было делить избу с чужим мужчиной, но он теперь всегда находился рядом, стерёг Весняну, словно верный пёс.

Горица покосилась на Дару, но не стала ни о чём спрашивать, промолчала и, верно, вздохнула с облегчением, когда за той закрылась дверь.

Вьюга стихла, и небо стало ослепительно-ясным. Снег мягкой периной стелился под ногами. Ночью замело тропинки и дорогу, Дара проваливалась в сугробы по колено, спускаясь к ключу.

Они прибыли в деревеньку к северу от Лисецка прошлым вечером, когда солнце уже клонилось к земле. Хозяйка избы, где разместили их с Весей, разволновалась из-за прибытия гостей, посетовала, что питьевой воды на всех не хватит, и тогда Дара с Весей вызвались сходить к ключу. Находился он недалеко, сразу за крайним домом, в овраге. Спуск был крутым, резким. За ночь ступени занесло, и теперь Дара спускалась долго и осторожно, хватаясь за плетень, едва видневшийся из сугробов.

Стало тревожно, что вьюга замела и ключ, но, к счастью, его прикрывал собой большой камень, а вода пробивала путь в высоких сугробах.

Чем ниже спускалась Дара в овраг, тем выше поднимались вокруг заснеженные сосны. Весело журчал ключ, звал к себе, торопил. Сквозь мохнатые ветви деревьев прорывался солнечный свет, играя бликами на чёрных стволах.

Дара наконец пробралась к ключу и достала нож из кармана. Этот нож всем уступал скренорскому, который подарил Ярополк, и годился разве что для готовки, но плоть он резал так же хорошо, как и репу. Дара привыкла к боли, но всё равно закусила губу, провела лезвием по ладони. Горячая кровь задымилась на морозном воздухе.

Силы осталось совсем мало, и Дара понимала, что рана станет заживать долго, почти как у обычных людей. Но любопытство, мучительное, болезненное, оказалось сильнее. Чего стоила небольшая рана взамен на ответы?

Дара подобралась ближе к тому месту, где вода вырывалась из-под земли, опустила руку под струю, и кристальный, переливающийся на солнце поток окрасился алым. Она пришла к ключу за ответами, и один вопрос только крутился на языке, но проклятое сердце подвело, обмануло разум, и губы прошептали:

– Милош…

Имя слетело с языка, и не вернуть его было назад. Дара замерла, вглядываясь в воду, ругая себя за глупость. К чему тратить время и силы на человека, ставшего почти врагом?

Струя била в её ладонь, тысячью брызг разлеталась в стороны, но дальше, по гладким камням бежала вода, и ведьма смотрела на игривые переливы, на тёмные камни, на тающий под натиском воды снег и кромку льда, смотрела до рези в глазах, до слёз на щеках, смотрела, пока не увидела в чудных бликах знакомую зелень глаз и непослушные пшеничные пряди, голые ветви нависших берёз и убегающую вдаль дорогу.

– Куда ты идёшь?

Яркий солнечный луч выстрелил из-за ветвей, и Дара зажмурила от боли глаза. Она отпрянула и только тогда поняла, что солнце по-прежнему светило высоко над ней, а вовсе не в водах источника.

Рука онемела от холода, и кровь почти остановилась. Дара поспешила вновь опустить её под воду. На этот раз она сосредоточилась на том, что было по-настоящему важно. Ей нужно было узнать, что задумал волхв.

– Дедушка, – проговорила она, нахмурилась и сжала плотно губы, разглядывая поток.

– Я здесь, – откликнулся голос.

Дара вздрогнула, обернулась.

Дедушка стоял на вершине оврага, над самым камнем. Лесная ведьма смотрела на волхва снизу вверх, разглядывала внимательно его медвежью шкуру, пытаясь найти ответы, не задавая вопросов.

– Ты звала, – Дедушка казался спокойным, ничего нельзя было прочесть по его лицу: ни гнева, ни сожаления.

– Нет, – выдавила Дарина. – Я говорила с водой. Встречи с тобой я хотела бы избежать.

– Боишься меня?

– Не тебя, а твоих намерений. Это тебе стоит бояться меня и моей силы.

– Силы? – усмехнулся волхв. – А то я не знаю, что у тебя её по-прежнему нет? Пожелай я, так ты бы плясала послушно под мою дудку, но я даю тебе право выбора, внученька. А бояться не меня стоит, а того, кто тебе силу подарил.

– Хорош выбор, которого и нет вовсе.

Дара спрятала замёрзшую ладонь в рукавицу, поправила платок на голове, выкрадывая простыми, незамысловатыми движениями крохи времени, чтобы подумать.

– Ты напустил на меня морок сегодня ночью?

Она вновь подняла глаза на старика. Он стоял, ссутулившись, смотрел пристально, но всё ещё равнодушно.

– Нет, этой ночью я был далеко отсюда, проверял, как там мой Дружок, не оголодал ли за зиму один. Нехорошо собаку оставлять одну, да куда с собой вести? – зачем-то поделился Дедушка с Дарой, словно с верным товарищем. – Но Хозяин велел мне возвращаться и проследить за тобой. Он хочет, чтобы я тебе помог.

– Как именно? – Дара старалась скрыть тревогу.

Значит, это не Дедушка приходил во сне. Но кто тогда? Морана? В ней не могло быть того же огня. Разве что сам леший напомнил, кому Дарина обязана своей силой и кто легко заберёт её вместе с жизнью.

– Ты ослабла, но если отправишься со мной, то я отведу тебя к золотому озеру в Великом лесу.

– Ты говорил, что сила сама вернётся.

– Так и будет, но это займёт немало времени, Морана же останется править до самой весны, она не даст тебе окрепнуть.

– Не пропаду, – высокомерно бросила Дара. – Сам Снежный князь меня теперь бережёт, уж он в обиду не даст.

Дедушка улыбнулся и покачал головой.

– Ему нужна лесная ведьма, а не девчонка с мельницы.

Неужели волхв считал, что Дара пойдёт с ним в Великий лес?

В стороне зашумели потревоженные птицы, взлетели в небо, и закачались ветви елей, а с них водопадом осыпался пушистый снег.

– Да-ара! – позвал звонкий голос.

Она оглянулась, взволнованная. Как бы не наткнулась сестра на волхва. Как увести её от беды?

Но не успела Дара и подумать, как поступить, а Дедушка уже исчез. Он скрылся на лесных тропах, спрятался за заснеженными деревьями и ничем себя не выдал, когда на краю оврага показалась Веся.

– Так и знала, что ты здесь.

Дара щурилась, глядя наверх, солнце било прямо в глаза, и сестра будто купалась в ярком свете, искрилась золотым теплом. Но вот она сделала шаг в сторону, ступила на тропинку, что вела к ключу, и вновь стала обычным человеком.

– Как ты догадалась?

– Тебя всегда тянуло к воде. То к реке, то к запруде, – сказала Веся, легко пробираясь по протоптанной Дарой дорожке. Сестра была румяна, из-под платка выбивались медовые пряди волос, глаза улыбались. Она подошла ближе, посмотрела внимательно, с пониманием на бегущую воду. – Что тебя тревожит?

– Всё, – призналась Дара. – Леший и князь, Милош и Дедушка. Моя слабость и мои грехи, – проговорила она на удивление легко.

– Грехи?

Дара прикусила губу, задержала дыхание и неожиданно для самой себя проговорила:

– Я людей убила, Веся.

Она зашептала, будто опасаясь, что их подслушают:

– Ты понимаешь, сколь многих я убила?

Сестра облизала губы, по лицу её пробежала тень.

– Ты виновата, но они же сами на тебя напали. Я помню, как нас окружили, когда мы убегали и потеряли тебя в толпе. Думаю, у тебя не осталось выбора.

Добрая, милая Веся. Она пыталась оправдать даже самые чудовищные поступки.

Дара хотела бы промолчать, но, начав говорить, уже не смогла остановиться. Слова срывались с губ одно за другим.

– Дело не только в пожаре, – она боялась смотреть в глаза сестре и потому отвернулась к ключу. – Раньше. Я убила Охотника в Гняздеце. Помнишь тот день? Я убила его ножом, пролила кровь собственными руками. А после стражника в Совине. Вороны велели мне принести его в жертву, чтобы сломать защиту города. Я убила его, когда он лежал без сознания, совсем беззащитный.

Веся молчала, но Дара кожей чувствовала её взгляд и невольно сжималась под ним.

– А ещё раньше… в первый раз я убила в Златоборске. Случайно, клянусь, случайно. Её звали Добрава, она была полюбовницей княжича Вячеслава.

– Я думала, он ошибся, – проговорила Веся. – Думала, княжич неверно всё понял.

– Всё он правильно понял, – Дара заговорила хрипло, тихо, и каждое слово давалось через силу. – Я не хотела её убивать, видят боги, не хотела, но убила. А потом бежала, чтобы самой спастись.

Сестра молчала. Не замер мир вокруг, всё так же журчал ключ, разрушая снежные оковы, всё так же шумел зимний лес, только сестра не произносила ни слова, и от этого было страшно.

– Брат Лаврентий, верно, сказал бы, что я попаду за это в промёрзлую пустошь после смерти.

– Не знаю, – произнесла наконец Весняна. – Неважно, что бы он сказал.

Дара подняла на сестру виноватый взгляд. В глазах у Веси стояли слёзы.

– И ты обо всём этом молчала? Почему ничего мне не рассказала?

– Чтобы ты не возненавидела меня ещё больше.

– Возненавидела? Как я могу ненавидеть тебя? – жалобно спросила сестра.

И она прижала Дару к себе, обняла, уткнулась носом в ухо, спрятанное под платком.