Рочестер. Двор гостиницы.
Входит извощик с фонарем в руках.
1-ый извощик. Ого! Я дам себя повесить, если теперь не четыре часа. Медведица уже стоит над новой трубой, а наша лошадь еще не навьючена. Эй, конюх!
Конюх (за сценой). Иду, иду.
1-ый извощик. Пожалуйста, Том, поправь седло у лошади и подложи под луку пакли, a то она, бедная, ужасно как натерла себе загривок.
(Входит второй извощик).
2-ой извощик. Горох и бобы здесь совсем подмоченные, чтоб их черт побрал, и того и гляди у бедной скотины черви заведутся: все в этом доме пошло вверх дном со смерти конюха Робина.
1-ый извощик. Бедняга! Он загрустил с тех пор, как вздорожал овес. Это свело его в могилу.
2-ой извощик. Ни в одном доме на всем лондонском тракте нет такого количества блох: я от них весь в пятнах, что твой линь.
1-ый извощик. Что твой линь! Клянусь обедней, ни одного короля в христианском мире нельзя было бы старательнее искусать, чем меня сегодня после первых петухов.
2-ой извощик. Ну да, нам не поставили горшка, и пришлось облегчаться в камин, а от мочи блохи плодятся, как гольцы.
1-ый извощик. Эй, конюх, иди сюда, висельник, иди сюда!
2-ой извощик. Мне нужно доставить окорок ветчины и два тюка инбиря в самый Чэринг Кросс{23}.
1-ый извощик. Проклятие! Мои индюшки совсем околели с голода в корзине. Эй, конюх! Напади на тебя чума! Что, у тебя глаз нет во лбу? Оглох ты, что-ли? Будь я подлец, если разбить тебе башку не такое же хорошее дело, как выпить. Иди сюда, висельник! Где твоя совесть?
(Входит Гэдсгиль).
Гэдсгиль. Здравствуйте, братцы. Который час?
1-ый извощик. Кажется, два часа.
Гэдсгиль. Одолжи мне пожалуйста свой фонарь, мне нужно в конюшню – на мерина взглянуть.
1-ый извощик. Эй, полегче. Я знаю штуки похитрее, которые двух таких стоят.
Гэдсгиль (другому извощику). Так одолжи мне хоть ты.
2-ой извощик. Черта с два. Одолжить тебе фонарь… как бы не так! я раньше погляжу, как тебя повесят.
Гэдсгиль. Скажи, к какому часу думаешь поспеть в Лондон?
2-ой извощик. Достаточно рано, чтобы лечь спать еще при свече, ручаюсь тебе. Идем, сосед Мукс, пора будить господ. Они хотят ехать в компании – ведь у них много поклажи. (Извощики уходят).
Гэдсгиль. Эй, кто там? Человек!
Слуга (за сценой). Я тут как тут – как сказал вор.
Гэдсгиль. Или как сказал трактирный слуга – это одно и тоже. Разницы между ним и тобой не больше, чем между подстрекателем и исполнителем: ты показываешь нам, как надо грабить.
(Входит слуга).
Слуга. С добрым утром, мистер Гэдсгиль. Все, что я вам вчера вечером сказал, подтверждается: один из путешественников богатый кентский землевладелец; он везет с собой триста марок золотом. Я сам слышал, как он вчера за ужином говорил об этом одному из попутчиков. А тот нечто вроде сборщика податей – у него тоже много поклажи – но что он везет, неизвестно. Они уже встали и потребовали себе яиц и масла – сейчас двинутся в путь.
Гэдсгиль. Не миновать им встречи с прислужниками Старого Ника{24} – даю тебе голову на отсечение.
Слуга. Не надо мне твоей головы, побереги ее для палача, ведь я знаю, ты верный слуга Старого Ника – насколько может быть верным плут и мошенник.
Гэдсгиль. Что ты мне мелешь про палача? Если меня повесят, то потребуется пара крепких виселиц. Ведь со мной в компании должны будут вздернуть и старика сэра Джона, а он, как тебе известно, не заморыш. Да что говорить! Заодно с нами такие троянцы, о каких тебе и не снилось; они ради развлечения оказывают честь нашему ремеслу своим участием, и поэтому, если бы нас накрыли, они все уладят, заботясь о собственной шкуре. Мои союзники не какие-нибудь проходимцы, не бродяги, которые выходят с дубинами грабить на шесть пенсов, не сумасбродные красноносые пьянчуги, а люди знатные и степенные, бургомистры и богачи; люди, которые умеют постоять за себя, больше дерутся, чем говорят, больше говорят, чем пьют, больше пьют, чем молятся. Нет, вру – они постоянно молятся своей святой заступнице – чужой мошне; или вернее не молятся ей, а заставляют ее самое взмолиться{25}, обирая ее; они помыкают ею, они на ней выезжают и топчут ее, как старые сапоги.
Слуга. Как? чужая мошна их сапоги? а выдержат ли эти сапоги грязь, в которой они топчутся?
Гэдсгиль. Выдержат. Правосудие их смазывает. Мы грабим с полной безопасностью – как за каменной стеной. При нас такое зелье – папоротниковый цвет{26}, и мы ходим невидимками.
Слуга. Ну, а я полагаю, что если вас не видно, то этим вы больше обязаны ночной темноте, чем папоротникову цвету.
Гэдсгиль. Дай мне руку. Ты получишь свою долю в добыче, клянусь тебе, как честный человек.
Слуга. Нет, поклянись лучше, как мошенник и вор.
Гэдсгиль. Да ну тебя. Homo – общее название для всех людей. Вели конюху вывести моего мерина из конюшни. Прощай, грязный плут.
Дорога близ Гэдсгиля.
Входят принц Генрих и Пойнс; Бардольф и Пето вдали.
Пойнс. Скорее, спрячемся! Я увел лошадь Фальстафа, и его коробит от злости, как новый бархат.
Принц Генрих. Спрячемся.
(Входит Фальстаф).
Фальстаф. Пойнс, Пойнс, чтоб тебя на виселицу вздернули! Пойнс!
Принц Генрих. Молчи, ожиревшие почки. Что это ты за шум поднял?
Фальстаф. Где Пойнс, Галь?
Принц Генрих. Он поднялся туда на пригорок – пойду приведу его.
(Делает вид, что ищет Пойнса).
Фальстаф. Чистое проклятие отправляться грабить в компании такого вора. Негодяй увел мою лошадь и черт его знает, где привязал ее. Сделай я еще пешком четыре меряных фута – и я испустил бы дух. Право, я еще могу умереть порядочным человеком, если меня не повесят за убийство этого бездельника. Я ежечасно отрекаюсь от сообщничества с ним вот уже двадцать два года, и точно заколдованный не отстаю от него. Пусть меня повесят, если этот негодяй не приворожил меня к себе каким-нибудь зельем. Иначе быть не может – мне дали приворотного зелья. Пойнс! Галь! Чума на вас обоих. Бардольф! Пето! Пусть я умру с голода, если я хоть раз еще пойду на грабеж. Будь я презреннейшим холопом, когда либо жевавшим пищу, если не лучше стать опять честным человеком и уйти от этих негодяев. Восемь ярдов по неровной почве для меня то же самое, что для других пройти семьдесят верст и эти бессердечные подлецы это хорошо знают. Проклятие, когда воры нечестно поступают друг с другом. (Слышен свист). Фью-ю! Чума вас всех срази! Приведите мне мою лошадь, бездельники. Лошадь мне, висельники!
Принц Генрих. Замолчи, жирное брюхо. Ложись на землю. Приложи ухо к земле и прислушайся, не едут ли путники.
Фальстаф. А есть у тебя рычаги, чтобы потом поднять меня? Черт побери! Я еще раз не потащу так далеко свое тело за все деньги в казне твоего отца. Затем это вы, негодяи, так меня подвели?
Принц Генрих. Врешь, никто тебя не подводил – нет у тебя ни подводы, ни лошади{27}.
Фальстаф. Прошу тебя, добрый принц Галь, помоги мне найти мою лошадь, милый сын нашего короля.
Принц Генрих. Убирайся, бездельник! Что я тебе конюх дался?
Фальстаф. Так иди повесься на своей собственной подвязке, которая тебе дана, как наследнику престола. Если меня накроют, вы за это поплатитесь. Если про вас не сочинят песни на самые гнусные мотивы, пусть я отравлюсь стаканом хереса. Когда шутка так далеко заходит, да еще пешком, я ее терпеть не могу.
(Входит Гэдсгиль).
Гэдсгиль. Стой.
Фальстаф. Я и так стою, хотя против желания.
Пойнс. А, это наш разведчик. Узнаю его по голосу.
(Входит Бардольф).
Бардольф. Что слышно?
Гэдсгиль. Становитесь на места, надевайте маски. С горы везут королевские деньги в королевскую казну.
Фальстаф. Врешь, плут, их везут в королевский кабак.
Гэдсгиль. Их хватит на то, чтобы всех нас вывести в люди.
Фальстаф. Вернее привести к виселице.
Принц Генрих. Вы четверо нападете на них на узкой тропинке; Нед Пойнс и я будем стоять внизу. Если они улизнут от вас, то попадутся прямо нам в руки.
Пето. Сколько их?
Гэдсгиль. Восемь или десять человек.
Фальстаф. Черт возьми, а не ограбят ли они нас?
Принц Генрих. Что, струсил, сэр Джон Толстое Пузо?
Фальстаф. Я, конечно, не такой сухарь, как твой дед, Джон Гант{28}, но я не трус, Галь.
Принц Генрих. Это видно будет на деле.
Пойнс. Эй, Джэк, твоя лошадь стоит за забором, когда она тебе понадобится, ты ее там найдешь. Прощай, и держись крепко.
Фальстаф. Теперь уж я не могу приколотить его, хотя бы мне грозила виселица.
Принц Генрих (тихо Пойнсу). Где же наши плащи, Нед?
Пойнс. Здесь поблизости. Спрячемся.
(Уходят принц Генрих и Пойнс).
Фальстаф. А теперь, кому счастье улыбнется, тот добычу и возьмет. Все по местам.
(Входят путешественники).
1-ый путешественник. Идем, сосед. Мальчик спустится с нашими лошадьми с горы, а мы пройдемся пешком, чтобы размять ноги.
Воры. Стой!
Путешественники. Господи Иисусе!
Фальстаф. Бейте, валите их; перережьте бездельникам горло. А, ублюдки гусениц, упитанные ветчиной, мерзавцы! Они ненавидят нас, молодеж. Валите их на землю, общипайте их.
Путешественники. Мы погибли, разорены в конец – мы и наши семьи.
Фальстаф. Повесить бы вас, толстопузых негодяев. Разорены? Нет, жирные скряги, жаль, что не все ваше добро с вами. Шевелитесь, окорока, шевелитесь! И нам, молодым людям, жить надо, негодяи. Может быть, вы к тому же присяжные судьи, – так мы же вас рассудим.
(Уходят Фальстаф и другие, уводя с собой путешественников).
(Входят принц Генрих и Пойнс).
Принц Генрих. Грабители связали честных людей. А если бы мы с тобой могли теперь обобрать воров и весело отправиться в Лондон, было бы о чем толковать целую неделю, над чем хохотать целый месяц и что запомнить, как хорошую шутку, навсегда.
Пойнс. Спрячемся, я слышу их шаги.
(Возвращаются воры).
Фальстаф. Идем, голубчики. Давайте делить добычу, а потом на лошадей, пока не занялся день. Если принц и Пойнс не два величайших труса – то нет справедливости на свете. Пойнс этот не храбрее дикой утки.
Принц Генрих. Деньги давайте!
(Бросается на них).
Пойнс. Негодяи!
(В то время как они занялись дележом, принц и Пойнс кидаются на них. Все они бегут, и Фальстаф, после двух-трех ударов, тоже убегает, бросая добычу).
Принц Генрих.
Легко досталось. Живо на коней.
Воришки разбежались, перетрусив
Так сильно, что не смеют повстречаться,
Подозревая стражника друг в друге.
Вперед, мой добрый Нед. Теперь Фальстаф
Бежит, потея до смерти, и землю
Сухую утучняет вдоль дороги.
Не будь он так смешон, он был бы жалок.
Пойнс.
Как громко негодяй ревел!
Варкворт. Комната в замке.
Входит Готспур, читая письмо.
– «Что касается меня, милорд, то из любви, которую питаю к вашему дому, я был бы счастлив, если бы мог примкнуть к вам». Он был бы счастлив – так почему же его нет здесь? Из любви, которую он питает к нашему дому – он однако доказывает своим письмом, что его собственный сарай ему дороже нашего дома. Посмотрим, что он пишет дальше. «Ваше предприятие очень опасное»; конечно, опасное: опасно также простудиться, спать, пить; но я могу вас уверить, милорд дурак, что среди этой крапивы, которую называют опасностью, мы сорвем цветок, называемый безопасностью. «Предприятие, которое вы затеяли, опасно; друзья, которых вы называете, ненадежны; время неподходящее, и весь ваш заговор слишком легковесен для борьбы с таким сильным неприятелем». Так вы думаете? А я вам на это скажу, что вы пустоголовый трус и что вы лжете. Что за дурак! Клянусь Господом, наш заговор не хуже всякого другого. Наши друзья верны и надежны; хороший заговор, хорошие друзья и очень надежные; великолепный заговор, очень хорошие друзья. Что за холодный, как лед, негодяй! Архиепископ Иоркский одобряет и заговор, и весь ход дела. Черт побери! Если бы он мне теперь попался, я бы пришиб его веером его жены. Разве в этом предприятии не участвуют мой отец, мой дядя и я? Лорд Эдмунд Мортимер, архиепископ Иоркский и Оуэн Глендовер? Да еще и Дуглас? Разве не получил я от всех письма, с условием встретиться со всеми войсками девятого числа следующего месяца, и разве некоторые из них уже не выступили в поход? Что за язычник! Нечестивец! Окажется еще, что в своей искренней трусости и ограниченности он отправится к королю и откроет ему все наши замыслы. О, я готов надавать себе пощечин за то, что предложил такому молокососу участие в столь почетном предприятии. Черт с ним! Пусть расскажет королю. Мы готовы. Я отправлюсь сегодня в ночь.
Входит лэди Перси.
Здравствуй, Кэт!{29} я должен покинуть вас через два часа.
Лэди Перси.
Зачем, супруг мой добрый, ты всегда
Уединенья ищешь? За какую
Вину отлучена я две недели
От ложа Гарри моего? Скажи,
Мой милый, отчего ты отвратился
От пищи, смеха, золотого сна?
Зачем глаза ты в землю опускаешь
И вздрагиваешь часто, оставаясь
Один? Что молодую кровь согнало
Со щек твоих? Зачем мое блаженство
И право на тебя ты уступил
Угрюмым думам и проклятой грусти?
Твой чуткий сон я часто сторожила
И слышала, как ты шептал о битвах
Железных, правил скачущим конем,
Кого-то ободрял: «смелее в битву»,
О вылазках твердил и отступленьях,
О рвах, о частоколах, о палатках,
O брустверах, окопах пограничных,
О базилисках, пушках, кулевринах,
Солдатах мертвых, выкупленных пленных
И всех других подробностях войны.
Твой дух во сне так поглощен был битвой,
Так возбужден, что у тебя на лбу
Пот бисером стоял, как пузырьки
На только что встревоженном потоке.
И странное являлось на лице
Волненье, как у тех, кто вдруг дыханье
В поспешности великой затаил
Что эти все приметы знаменуют?
Супруг мой трудным делом озабочен.
Я знать хочу, иль он меня не любит.
Готспур.
Эй, кто там? (Входит слуга).
Что, ушел с пакетом Вильям?
Слуга.
Так точно, с час тому назад.
Готспур.
А Бутлер
Привел-ли от шерифа лошадей?
Слуга.
Одну, милорд, он только что привел.
Готспур.
Какую? Чалой масти? Корноушку?
Слуга.
Ее, милорд.
Готспур.
(Слуга уходит).
Лэди Перси.
О, выслушай, супруг мой!
Готспур.
Что, супруга?
Лэди Перси.
Как от меня уедешь ты?
Готспур.
Верхом,
Дружок, верхом.
Лэди Перси.
Ты – глупая мартышка.
Хорек таким причудам не подвержен,
Как ты. Без шуток, Гарри. Знать хочу я
Твои дела, я так хочу. Боюсь,
Что брат мой Мортимер, восстановляя
Свои права, твоей просил поддержки
В том предприятьи. Если-ж ты пойдешь…
Готспур.
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке
Другие проекты