1.

– Давай, Самсон! Давай, подсекай его! Вали!!!

   В подвале небольшого одноэтажного здания собралась толпа парней, образуя кружок, вырваться из которого не представлялось возможным.

   В центре круга дрались двое крепких парней. Один из них имел явное преимущество и уже почти повалил противника. Тот хрипел, пытаясь отодрать от себя насевшего соперника. Толпа яростно скандировала: «Сам-сон! Сам-сон!» и «Давай!».

   Наконец поверженный упал лицом вниз и слабо ударил кулаком о бетонный пол. Победитель тут же соскочил с жертвы и, тяжело дыша, поднял обе руки вверх. Толпа взревела от восторга.

***

– Самсон, ты прямо жесть какой беспощадный! – довольно хмыкнул немолодой толстый мужчина, сидящий за огромным дубовым столом цвета «Горький шоколад». Мужчина был лыс, одет в дорогой серый костюм от Hugo Boss. На толстых пальцах поблескивали перстни.

   «Самсон» молча смотрел, как пальцы-сардельки ловко отсчитывают шелестящие бумажки.

– …восемь, девять, десять. Готово. Тут пять «кусков». Можешь пересчитать, – любезно предложил парню лысый, небрежно кинув оставшиеся купюры в ящик стола. – Давай, не стесняйся. Денежка счет любит.

– Я вам верю, Михаил Афанасьевич, – победитель недавнего боя забрал деньги и, не считая, сунул их в карман куртки-ветровки. – Я свободен?

– Да, да, конечно! – быстро закивал головой лысый, сладко улыбаясь. – Как нужны будут деньги, ты знаешь, где меня найти.

– Разумеется, не впервой, – одними губами улыбнулся парень и вышел из кабинета не прощаясь. Лысый задумчиво посмотрел парню вслед.

***

   Сегодня у нее последний экзамен, и-и… гуляй все лето, дорогая!

   Английский. Грамматика и сочинение. Смешно бояться: это ее второй язык, ведь она с детства любила читать книги английских писателей в оригинале!

– Кир, ты не опаздываешь? – в комнату заглянуло приветливое лицо матери. – Просыпайся!

– Ну ма-ам!

– Экзамен проспишь! – Инна вошла к дочери, приблизилась к постели и сдернула с нее теплый плед. – В наше время в сессию мы ночами не спали, учили-учили, готовились, по библиотекам до закрытия сидели…

– Ма, ну какие библиотеки, на дворе двадцать первый век! – Кира весело хихикнула, пытаясь спрятать голую ногу под одеяло. – Сейчас не копаются в книжных талмудах, сейчас рулит Гугл!

– Ну, тогда Гугл тебе в помощь! – вздохнула мать. Кира молча улыбнулась.

***

– Обнорская, сдала? – красивая светловолосая девушка, словно вихрь, закружила вышедшую из аудитории Киру. На двери висела записка, отпечатанная на принтере: «ТИХО! ИДЕТ ЭКЗАМЕН!».

– Сдала, – весело улыбнулась Кира.

– Везет же некоторым, – завистливо вздохнул подошедший одногруппник Леха Киреев. – А мне этот английский как латынь…

– Леш, зря ты так, – мягко упрекнула друга Кира, – английский – язык будущего.

– Это китайский – язык будущего, – хмыкнул тот в ответ, – а америкосы нам все равно проиграют.

– Ну вот, начали опять про свою политику! – раздраженно перебила споривших красавица, близкая подруга Киры. – Давайте сегодня про сдачу экзамена думать! Кир, ты лучше мне расскажи про тему «Согласование времен». Я ее не понимаю абсолютно!

– Я тоже послушаю, – тут же подключился к ним Леха. – А еще про Passive Voice. У тебя талант, Обнорская. Ты лучше препода объясняешь.

   Кира смущенно улыбнулась, но потянула друзей на лавочку у окна.

***

   Опять штаны в крови. Опять он дрался. Да когда же это закончится?

– Кирилл! – возмущенный голос матери не встретил никакой реакции. Она широко распахнула дверь в комнату, но наткнулась лишь на безмятежно спящего сына.

   Он лежал на животе, заложив руки под подушку, и ей была видна его правая скула. На скуле красовался небольшой кровоподтек.

   Мать молча подошла к сыну, осторожно присела рядом и тихонько дотронулась до кровоподтека.

   Кирилл пошевелился во сне и выпростал одну руку. На крепких костяшках виднелись свежие ссадины.

   Она вздохнула. И тут он проснулся.

– Привет, – сонно щуря глаза, пробормотал он, – который час?

– Одиннадцатый. Кир, опять у тебя штаны в… испачканы. Ну только вчера стираное достала. Сколько можно, Кир? Ну что ты как маленький, а? Вроде взрослый парень, а дерешься как… как подросток!

– Ма, – он закрыл глаза, проворачивая в голове, не прокололся ли где, – ну, я это… Как бы самоутверждаюсь.

– А может быть, хватит «самоутверждаться»? Засел бы за учебники, подготовился как следует – хоть на заочное поступил бы! Сколько ты будешь в своем кружке подростков учить кулаками махать?

– Сколько нужно, столько буду, – вздохнул парень, открывая один глаз. – Пока они не научатся себя защищать. Разве это плохо?

– Плохо, Кир – ты их учишь-учишь, а потом твои подростки свои навыки на прохожих отрабатывают.

– Да кто тебе такое сказал, ма? – рассмеялся Кирилл, переворачиваясь на спину, потягиваясь и закладывая руки за голову. – Уже были случаи? Ты можешь назвать конкретные имена?

– Нет, – отрезала мать, хмуря брови, – но это уже недалеко. Недолго осталось ждать.

– Никто никогда не будет использовать живых людей как тренировочную грушу, ма. Не в моем зале.

– Кир, ну что ты как мелкая шпана? Ты же у меня умненький, способный. Ну шел бы поучиться. Гена, одноклассник мой, мог бы помочь с устройством на заочное.

– Мне и так неплохо, мам.

– Ты как твой отец – ни за что учиться не хочешь и не будешь! Он – дуболом, каменная башка, ему лишь бы кулаками махать!

   Кирилл приподнял брови. Мать никогда не рассказывала ему про отца – только, что тот бросил их, когда маленькому Кирюше исполнился годик. Вроде нашел себе другую семью. Больше ничего о нем не было слышно, он не платил алиментов – сколько себя помнил, Кирилл всегда видел мать измученной, вымотанной, с вечно закрывающимися от усталости глазами.

   Разумеется, денег катастрофически не хватало. «Молодой растущий организм» требовал постоянной подпитки белками-жирами-углеводами, и мать выбивалась из сил, чтобы обеспечивать мало-мальски достойный рацион единственному сыну. Видя это, Кирилл мучился, сам недоедал, делил ужин на две полупорции – чтобы хватало и матери тоже.

   Когда подрос, решил найти подработку. Знакомые «взрослые» ребята посоветовали поучиться тренерству – как раз в этот период возобновилось давнее увлечение ЗОЖ. И он тоже увлекся. Сначала – любительским, занимался самообучением. Потом решил набрать группу единомышленников.

   «Единомышленники» нашлись практически сразу – ребята со своего же двора. Объединенные общим интересом, они стали почти местной легендой: занимались тренировками с пацанятами, попутно набираясь опыта самостоятельно.

   А потом… потом была та драка, в ходе которой виновным оказался Толька, лучший друг Кирилла. Его посадили бы, примени он силу чуть больше, чем нужно. Но «жертва» отделалась лишь сломанной рукой и двухмесячным гипсом. Да, а еще получением хорошей денежной компенсации «за моральный ущерб», благо у Тольки на тот момент были деньги. Но этого, видимо, показалось мало, и, выйдя «в свет» спустя два месяца, «жертва» решила отомстить. Тольке должно было исполниться двадцать…

   Прошло уже семь лет, но Кириллу на всю жизнь впечатались в память мельчайшие детали.

 Разбитые костяшки рук – наверняка Толька сопротивлялся до последнего.

   Разорванная толстовка с отметинами ножа.

   Одна нога босая, кроссовок валялся неподалеку в луже грязи. Другая нога обута, но носок кроссовка слегка оплавлен – будто об него тушили сигарету.

   И кровь. Всюду – кровь. На мобильном – отпечатки Тольки. На смятой пачке сигарет – капли, брызги. Нос сломан, вместо глаз – заплывшее, посиневшее нечто…

   Кирилл до сих пор не может вспоминать без содрогания звонок друга.

   – Толька? Здоров! Ночь уже, ты…

   – Кир… – в трубке раздается ужасный хрип.

   Сердце обрывается и, похоже, уже никогда не забьется вновь. Он с трудом заставляет себя говорить быстро, четко, по делу:

   – Где ты?

   – В парке…

   Молчание. Прерывистое, свистящее дыхание…

   Одной рукой – в ветровку. Другой – сжимая биту. Ноги сами впрыгивают в кроссовки.

   Он так спешил, что, кажется, даже забыл прикрыть дверь.

   Конечно, в парке на их пятачке уже никого не было. Фонарь освещал пустую аллею.

   «Это что, такая шутка?!» – Кирилл разозлился: второй час ночи, блин! Толька на такую подлость никогда не был способен.

   Он огляделся по сторонам, и…

   Там, у бордюрчика с веселыми цветочками, чернел куль.

   Нет. Это не куль, пояснил себе Кирилл, подходя ближе. Ноги будто сразу стали ватными. Бита выпала из рук и с глухим стуком покатилась по тротуарной плитке.

   – Толька… Толька!

   Врачи сказали, что будут делать все возможное. А он слышал подтекстом, что это конец. И больше всего бесился от собственного бессилия. А еще был обижен на Тольку, который взял и унес с собой имена ублюдков. Хотя кто это был, Кирилл практически не сомневался.

   Мать боялась за него. Он это не просто видел – чувствовал всем своим существом, почти ощущал, как, возвращаясь домой, словно проваливается в ватный обрыв материного страха. Делал вид, что все в порядке. Кажется, даже улыбался. Губами. А глаза оставались сухими. Жесткими. Холодными.

– Кир, я боюсь, – однажды не выдержала мать, – ты как зомби. Ты меня вообще слышишь?

– Слышу, ма.

– Нельзя так. Я все понимаю. Но… тебе жить надо. Дальше жить, понимаешь? Тебе учиться надо, а ты все с мальчиками в тренировки играешь.

– Ма…

– Ты понимаешь, что я просто-напросто боюсь! Я боюсь, что однажды вот так же мне позвонят, и… – она замолчала, наткнувшись на взгляд сына – колючий, тяжелый. – Я за тебя боюсь, сынок, – закончила она тихо.

– Не бойся, мам, – мягко ответил он, отводя взгляд, – за меня не бойся.

***

   Удар. Еще удар. Гулкие звуки в голове. Кровь. Падающее тело. И рев толпы, от которого закладывает уши:

– Сам-со-он!

   Его улыбка – улыбка победителя, больше похожая на звериный оскал.

– Михаил Афанасьевич, вы это видели? – быкообразный охранник заглянул в кабинет шефа.

   Тот сидел, нахмурив лоб и сосредоточенно уставившись в экран большого ноутбука. Лысина блестела от пота.

– Видел, Василий, видел, – наконец изрек он, все так же внимательно изучая видео. – Вот, в записи еще раз прогнал.

– Зверь, настоящий зверь! – восхищенно пробасил охранник.

– Недаром и кликуха – «Самсон», – удовлетворенно ухмыльнулся наконец Михаил Афанасьевич.

– А чо это? – наморщил лоб Василий. – Это кто-то из авторитетных был?