Отзывы на книгу «Бесцветный»

Книги обманчивы! Как замечательно, когда обманываешься в лучшую сторону! Абсолютно молчаливое для меня имя автора, бесцветное название, непонятная обложка - и вот я иду мимо книги, даже не читая аннотацию, если бы не жестокая необходимость. Но после прочтения мне вдруг очень захотелось познакомиться с автором, он же главный герой книги. Спросить о личной жизни, с которой у Тревора не заладилось на момент написания книги, поинтересоваться здоровьем мамы и дальнейшей судьбой Абеля, да и просто пожать руку. Потому что Тревор - не по годам мужественный парень (теперь уже по годам мужчина), потому что его история заслуживает не праздного внимания, а сопереживания, потому что его жизнь описывает жизнь всех жителей ЮАР, кто не входит в касту белых и богатых.
Почему читатели в той точке Земли, где они сейчас находятся, должны узнать историю Тревора? Ведь книга переведена на русский язык. Почему же Тревор достоин нашего внимания?
Да, ЮАР настолько далеко от нас находится, что новости о политической и социальной жизни граждан этой страны доходят до нас нечасто, да ещё, думаю, в очень искажённом виде. История Африканских стран - это точно не объект моих интересов (до прочтения этой книги). Слово апартеид очень отдалённо похоже на какой-то режим, Нельсон Мандела как вождь какого-то движения, а чёрный, белый и цветной - всего лишь разные цвета кожи людей, которые все равны перед создателем. Да, это мои скудные познания. Но не важно, каков ваш багаж знаний. Эта книга шокирует вас в любом случае. Потому что не может не шокировать узаконенное режимом гетто; потому что для нас страшно, когда отец и мать, у которых иной цвет кожи, чем у ребёнка, не могут выйти с ним вместе на улицу; потому что дом, строящийся по одной стене на протяжении бесконечности - это дико даже для нас, знакомых с кредитами и ипотекой; потому что выбор домашнего питомца между кошкой и собакой настолько очевиден, что для нас это граничит с дикостью и жестокостью древних племён. Нам важно прочесть эту книгу, также как важно Тревору и его друзьям знать, кто такой Гитлер. Имея такие знания, люди разных культур становятся ближе друг к другу и неизбежно делятся своим горьким опытом выживания в разный период времени. Значит, будет меньше неловких моментов непонимания и неприятия. Тревор и его друг Гитлер так и не поняли, почему их выгнали с вечера по знакомству с разными культурами, где зрителями были евреи. "Танцуй, Гитлер!" - это всего лишь обращение к другу. После такого обращения их выгнали, не объяснив причины. Для африканцев, над образованием которых работали не лучшие учителя и далеко не всегда, Гитлер - даже не фамилия, а европейское имя. Точно также мы мало знаем их кумиров (я говорю не о тех, кто вплотную изучает историю Африки, а о самых обычных обывателях, познающих историю из художественной литературы). Незнание, низкий уровень образования - это то, что отлично разделяет людей. Особенно, если в стране 11 официальных языков. Людям так легко внушить, что они разные, что они перестают замечать, что у всех две руки, две ноги и одна голова. Эта книга написана для того, чтобы разные народы были ближе друг к другу, чтобы люди научились слышать друг друга.
Тревор покорил меня сразу. Его манера рассказывать отличается какой-то свойкостью - кажется, ты сидишь в парке и паренёк излагает тебе свою историю. Тревор родился в 1984 году. Невольно сравниваешь себя с ним - моё детство в эти годы было безоблачным и счастливым по сравнению с ним. Я свободно гуляла не только во дворе, но и принимала наказуемые после попытки самостоятельного изучения города. Тревору же нельзя было выйти даже за калитку. Он так и остался чужим среди своих - не чёрный и не белый. Без цвета, без прав. Но всё-таки было кое-что, что открыло ему дорогу в эту жизнь: любовь мамы. Она в этой книге - главная, и это объяснимо. Она не просто родила сына вопреки установленным законам. Она не сдала его в детдом, что было легко сделать. Она не только кормила и одевала его, что было сделать куда труднее. Мама вложила в него частицу своей мудрости и дальновидности. Этой женщине были не знакомы наши законы, запрещающие за провинности бить ребёнка ремнём. Она знала, что должна дать сыну не только любовь, но и умение жить в жестоком мире. Поэтому поначалу кажущаяся жестокость Патрисии, мамы Тревора, оборачивается не чем иным, как любовью и заботой спустя некоторое время.
Есть ещё одна причина, по которой мне захотелось познакомиться с автором - я хочу пожелать ему удачи во всём. И поблагодарить за книгу - такие произведения делают людей человечными.

Казалось бы, книга написана по довольно известной схеме. Т.е. более-менее по хронологии, привязанной к ритму жизни автора (он же главный герой) и членов его семьи. Так сказать, детство-отрочество-юность, только в южноафриканском варианте. Уточнение про южноафриканский нюанс важно, потому что ЮАР — не одно из «чёрных» африканских государств типа Нигера, Судана и прочих Конго, и автор в своём повествовании детально и подробно нам это объясняет. Конечно, мы и раньше как бы «знали» о голландском следе и об англо-бурской войне, а затем об эпохе апартеида, но всё равно эти «знания» были только полупустыми словами, без наполнения. А вот с помощью Тревора Ноя знания эти обросли мясом и наполнились кровью. Причём и мясо, и кровь эти не только белых или чёрных, ибо на самом деле расовая картина ЮАР сложна и многообразна. И как точно подмечает автор в тексте — расизм существует и к нему нужно приноравливаться, его нужно учитывать. Даже сейчас, по прошествии нескольких десятилетий «торжества демократии». Кавычу оба слова потому, что автор в книге сумел дать читателю картину истинной реальности, причём как времён апартеида и борьбы за освобождение, так и во времена свободы (без равенства и без братства).

Дальше...

Во время чтения, примерно после освоения 2/3 объёма, явственно всплыло из глубин памяти словечко «Шантарам», всплыло да так и осталось. Уж слишком много пересечений с этой известной дилогией образовалось. Я ж говорю, схема известная и популярная. Однако в этом повествования автор всё же сумел поместить больше социальных смыслов и значений, заключённых в том, что он нам рассказывает и как он это делает, нежели это было в упомянутой дилогии. Я бы даже сказал, что какие-то оттенки от Горького и Короленко здесь можно разглядеть — не просто описания деталей и подробностей общественного устройства в расистском государстве с несколькими расовыми слоями и прослойками, а заострение внимания читателя именно на том, что эти особенности и реалии исходят непосредственно из самой сути государственного устройства ЮАР. И что вся обыденная и общественная жизнь в городах и весях этой страны, все нормы жизни, все обычаи и нравы проистекают именно из этих расово-этнических, религиозных и культурных особенностей и из реалий государственной политики в отношение разных расово-демографических страт. Такова практика жизни, поддерживаемая государственным властным аппаратом.

Однако в последней трети книжного содержания автор кинулся именно в шантарамщину — нас познакомили со способами выживания и даже некоторого процветания в условиях постапартеида, причём помимо общих картин жизни в бедных районах города автор демонстрирует нам свои собственные обстоятельства этого существования. И опять-таки, Тревору Ною хватает ума-разума подвести совершенно конкретные случаи и приёмы выживания к тому обобщению и выводу, что всё это обусловлено именно наследием сброшенного режима.

Ну, а последние главы и вовсе представляют собой рассказ о годах жизни матери Тревора. В принципе, о ней и о семье он много рассказал в основном тексте — о ней конкретно и об особенностях жизни женщин в ЮАР в зависимости от цвета кожи и от того, как именно они строят свою семью (опять же, такие тонкие подробности и неожиданные детали я до этого нигде не встречал). Однако вот в этой концовке он детализируется именно на жизни матери с отчимом Тревора и на том, из чего именно состояла эта совместная «жизнь» — ну понятно, что и побои, и бесправие внутри семьи, и равнодушие органов правопорядка, и… всё это гораздо лучше изложил Тревор Ной.

Таким образом, для меня книга разложилась на три составные части, каждая из которых получила свою оценку: большая часть в районе «очень хорошо», уличные похождения что-то около «весьма удовлетворительно», и заключительный аккорд на твёрдую четырку без растопырки. В итоге, пожалуй, всё-таки округлим до «почти отлично» — это было и просто интересно, и познавательно, и волнительно, и в разумной степени весело, и в сравнении с той книгой, которую называть больше не хочу, гораздо выигрышней.

What is your name? - Butch - What does it mean? - I'm American, honey. Our names don't mean shit.
“Pulp fiction”

И слетела ко мне в порядке шефской помощи муза необоснованных парадоксов и говорит: чем проще правило, тем сложнее ему следовать. И если, говорит, не так уж актуально, что раскаленной докрасна кочергой можно обжечься, если держать ее голой рукой слишком долго — по причине среднестатистической неактуальности кочерёг, то уж кастрюлю из-под гречки могли бы и СРАЗУ мыть — как наипервейшее условие для долго, счастливо и в один день, например. Или вот: заветы ветхих — не ходите дети в Африку гулять! Никогда, ни разу, ни для кого ничем хорошим такие фиги-финики не заканчивались: не только Танечка и Ванечка, но и доктор Ливингстон, я полагаю, подтвердит. Никакого гадкого Бармалея, охочего до мяса иудео-христианских младенцев, там, рассказывают, давно нет — он подобрел, и на Сенной шавермой торгует (сказки всё это), да и крокодилы-бегемоты и прочие кашалоты пера под злободневным вопросом, но… если вдруг есть у вас потребность от избытка калорий вкусить горьких плодов биологии добра и зла без страховки и комментариев дипломированного нейроэндокринолога — то и гуляйте себе, раз того метафизическое легкомыслие и бесцельная любознательность требуют. А если не требуют? А если Африка не долго-долго по тропинке в сердце тьмы, а тутъ, практически как за окошком альпы, и хочешь я убью соседей — это кто кого ещё, бро? Куда гулять прикажете детям, муза тоже мне, если налево, направо, прямо, в чистом поле сесть негде, коня потеряешь — кругом африка, Ponte City вооот такой вышины и бантустаны соответствующей ширины — там пахнет бараньим жиром, кентуккийскими курами на антидепрессантах, канабиоидами, крупными (малыми тоже) неприятностями и никуда не желающей уходить натурой. Кому не везет в собирательстве, должно же однажды повезти в охоте? Кем ты будешь сегодня: гиеной или тушканчиком? Тсонга, зулу, коса, луговым марийцем? Штош не выходить из комнаты теперь, не совершать ошибку? Из той самой комнаты, где на полу по очереди спять сорок тысяч братьев, а глухонемая бабушка с печки говорит: «Трееевоор! Я думала ты добился успеха!» в поисках своего я . Самая разнузданная экзотика, как водится, - чья-то обрыдлая повседневность, и тот день, когда тебя стошнит от гусениц мопане на завтрак, обед и ужин — он уже сегодня. И завтра. Есть истории, которые невозможно рассказывать нормальным голосом — это почти все истории, гиперреалистичной прозе жизни вообще свойственно мутировать то в лирическую поэзию, то в яростные манифесты, то в заунывные верлибры, вирусы, эросы, то в оды на тезоименитство, то в «Альфа» на африкаанс. Да хоть вот в стендап — новая исповедь (плюс-минус рефлексия-самолюбование). Да, когда облегчение приходит с панчлайном — не худший вариант. Да. Особенно, если до сортира с жирными мухами нужно ещё успеть добежать под проливным африканским дождем.

Тревор Ноа продукт адской молекулярной кухни апартеида — у черной женщины белый ребенок! (дяди спят и тёти) — добился успеха, не переживай бабушка, дедушке Темперансу есть, чем гордиться. А брату Млунгиси — завидовать. А отчиму Нгисаневи — проклинать. Ведь мама Н не зря молилась за тебя неопределимого цвета Иисусу, который мог и не расслышать, если не приходить назойливо к нему домой в комендантский час и не стучать что есть силы, и по заднице сына тоже. Не зря она назвала его Тревором — именем, которое ни хрена не значит и ни к чему не обязывает, чтобы он мог выбрать любой путь. Не худший вариант, совсем не худший — вносить в унылый мидл-классовый лимб, где нет событий, а только инфоповоды, раздражающую струю беззаботного отчаяния. И ездить на жёлтом Ламборгини.
Впрочем, неважно, какого цвета автомобиль, если он чёрный.

Спрашивает меня как-то израильская подруга: "Как дела?" Я честно пересказываю местные абсурдные политические неурядицы и каким острием они нацелены на меня лично. "ЭТО АД!" - кричит на меня капсом подруга. "Ад? - серьезно задумываюсь, взвешиваю и оцениваю. - Нет. Это еще не ад".

"Это еще не ад", - говорит Тревор своей книгой. Да, его родители могли попасть в тюрьму за черно-белую любовь. Да, иногда его мать делала вид, что она не его мать, потому что чернокожей женщине запрещено иметь светлого ребенка. Да, он получил немало преференций за то, что был светлее других маленьких негодников, и у него было мало друзей, потому что он не принадлежал ни к черным, ни к белым. Да, однажды мать просто выбросила его из машины на ходу. Но это еще не ад.

К родному аду легко привыкнуть, если жить в нем внутри, а вода (смола) нагревается постепенно. Всегда есть кто-то, кто думает, что настоящий ад начинается вне его круга, а в его круге вполне комфортно.

И несмотря на множество претензий, которые можно выставить книге, мне понравилась именно рутинность ее адка. Это довольно простой и не пафосный текст. Он не кричит капсом, не выдавливает жалость. Он даже кажется довольно позитивным. Если вы отсеете из книги горечь. И если температура вашего котла не слишком далека от Южной Африки.

Вот, например, адок языковой... Чрезвычайно интересная и актуальная тема полилингвизма и актуального существования многоязычия в стране. Нет, здесь вы меня не поймете, мой-то котел кипит и крышку сносит, а у вас так, летняя водичка. Тревор недоволен почти раем в правах "малых" языков, но эту тему развивает слабо. Пары эпизодов с житейскими недоразумениями для полной картины не хватает. Так как же, как одиннадцать официальных языков функционируют вне бытовых неурядиц?! При оформлении документов у чиновников, при школьном образовании?.. А какой вывод предлагает нам автор?.. Много равных языков - это плохо? Все учите английский? Тревор не осмеливается сказать это прямо (непопулярная, недемократическая идея для его аудитории), но мне слышится именно это.

Феминистско-патриархатный котел тоже кипит. Здесь у Тревора настоящая африканская жара. Всё плохо. Домашнее насилие в южной Африке не осуждается. Жизнь в племенах аутентична и далека от западных стандартов. Насколько пофигистично (уважая и разрешая выбор женщины, не желая перетягивать отношения на себя) относится европеец к любимой, настолько адской ее жизнь делает ее второй муж (именно из-за несоответствия гендерных, стереотипных ожиданий).

Надо сказать, образ матери Тревора получился действительно интересным, выпуклым. Она совсем живая. Может быть, не ко времени и не к месту прогрессивная ("она готовила меня жить свободной жизнью задолго до того, как мы узнали, что свобода существует"), а может быть, просто эгоистичная (я хочу так жить, и меня не волнует весь окружающий мир, пусть прогнется он, а не я - и это не совсем прогресс, это особенность личного менталитета).

Личное чистилище во время чтения я пережила из-за перевода и композиции книги. О слабом, искусственном переводе уже писали. А я пожалуюсь на структуру текста. Точнее, ее отсутствие. Ладно, в современных книгах может не быть традиционных завязки, развития, кульминации., а чаще бывает их мешанина. Но текст Тревора представляет собой гомогенный бульон с несколькими неразбавленными острыми компонентами. Эффектное начало с броском из машины - случайный яркий эпизод, не запускающий действие, не нужный для сюжетного поворота (это просто еще одна иллюстрация жизни - стрёмные южноафриканские маршрутки). Выстрел в мать Тревора в конце книги действительно похож на кульминацию, но все же выглядит искусственно, поскольку большая часть книги к этому не приводит. Вся книга - это ровная бессюжетная болтовня - стендап - на тему взросления мальчика, вне хронологии или какой-то системы, случайные воспоминания без художественного сюжета. И кульминацией стало бы... взросление. Какое-то событие, меняющее его сознание. Мне было непонятно, почему одна часть называется "Длительное, трудное, временами трагическое и часто унизительное образование юноши в сердечных делах"? Но особенно я не поняла, почему это название повторяется в другой части, если, по сути, "воспитания юноши в сердечных делах" не происходит. Автор снова и снова повторяет, что у него не было девушки (э-э, был парень? но он об этом не пишет) и приводит единственный эпизод с провалом на школьном балу.

Интересна "дворовая" жизнь южноафриканцев - предпринимательство (ловкачество), креативность молодежи. Подозреваю, автор здесь себя немного убеляет (это каламбур! это каламбур!). Меня умиляет не столько знаменитое "не давай рыбу, научи ловить ее удочкой, а если научил ловить рыбу, то дай и саму удочку", сколько крайне актуальное: "максимальные усилия, приложенные для получения минимального заработка". Тревор понял это. Я вижу вокруг себя много тех, кто не понимает. Я улыбаюсь рассказам об аудиопиратстве, но боюсь, что у западных читателей от такой "свободы" отношения к авторским правам может серьезно закипать. Сочувствую отсутствию у молодежи возможностей роста. Но возможности перехода с разных кругов ада всегда ограничены. Из моего восточноевропейского адка тоже не все легко попадут хотя бы в Среднюю Европу, а ведь издалека кажется, что там райская прохлада.

Нет, жителям разных кругов ада сложно понять друг друга. Как закипает в еврейской школе от имени африканского танцора Гитлера ("Гитлер, давай!"). "Нас так учили, - пожимает плечами писатель Тревор, - нас учили не чувствовать эту боль". Жертвы различных форм дискриминации лелеют собственную боль и унижение, унижая, раня и дискриминируя других. Плевать на это только разного рода агрессорам.

Но Тревор не ноет и не ищет сочувствия, он просто рассказывает, позволяя нам самим примеривать на себя его адок. Он-то к своему привык. Тем более, что и удочку свою он похоже нашел - в стендапе и литературе.
____________________________________________________________

Па-беларуску пякельца...

Тутака...

Пытаецца ў мяне ізраільская сяброўка: "Як справы?" Я чэсна пераказваю мясцовыя абсурдна-палітычныя траблы і якім бокам яны цэляць у маё асабістае. "ГЭТА ПЕКЛА!" - крычыць мне капсам сяброўка. "Пекла? - я недаўменна ўзважваю і прымерваю. - Не. Гэта - яшчэ не пекла".

"Гэта яшчэ не пекла" - адказвае сваёй кнігай Трэвар. Так, яго бацькоў маглі затрымаць і пасадзіць за чорна-белае каханне. Так, часам яго маці рабіла выгляд, што яна не ягоная маці, бо чорнай жанчыне незаконна мець светлае дзіця. Так, ён атрымліваў нямала прэферэнцый за тое, што святлейшы за іншых малых пракуднікаў, і меў замала сяброў, бо не належаў ні да чорных, ні да белых. Так, аднойчы ягоная маці папросту выкінула яго з машыны на хаду. Але гэта яшчэ не пекла.

Да роднага пекла лёгка прызвычаіцца, калі жывеш у ім унутры, а ваду (смалу) награюць паступова. Заўсёды ёсць нехта, хто думае, што менавіта па-за ягоным колам чыстца пачынаецца сапраўднае пекла, а ў яго даволі ўтульна.

І нягледзячы на мноства заўваг, якія можна выставіць кнізе, мне яна спадабалася менавіта будзённасцю чыстца. Яна даволі простая і не пафасная. Не крычыць капсам, не выціскае шкадаванне. Яна нават падаецца даволі пазітыўнай. Ну, тады, калі прасейваеш з кнігі горыч. І калі твой кацёл не размешчаны ажно задужа далёка ад паўднёва-афрыканскага.

Вось, напрыклад, чысцец моўны... Надзвычай цікавая і актуальная тэма полілінгвізму і фактычнага ажыццяўлення шматмоўя ў краіне. Не, тут вы мяне не зразумееце, тут мой кацёл кіпіць і крышку рве, а ў вас летняя вадзічка. Трэвар незадаволены амаль раем у правах невялікіх моваў, але гэтую тэму слаба развівае. Пары эпізодаў з побытавымі непаразуменнямі не хапае для поўнай карціны. Дык як, як адзінаццаць афіцыйных моваў функцыянуюць па-за нязручным побытам?! Пры атрыманні дакументаў ад чыноўнікаў, пры школьнай адукацыі?.. І якую выснову прапануе нам аўтар? Шмат раўнапраўных моваў - гэта дрэнна? Вучыце ўсе ангельскую? Ён не насмельваецца сказаць гэта наўпрост (непапулярная, недэмакратычная для ягонай аўдыторыі ідэя), але мне чуецца менавіта гэта.

Закіпае і феміністычна-патрыярхатны кацёл. Здаецца, тут у Трэвара сапраўдная афрыканская спёка. Усё дрэнна. Хатні гвалт не мае шанцаў на асуджэнне. Жыццё ў плямёнах максімальна аўтэнтычнае і далёкае ад заходніх стандартаў. Наколькі пафігістычна (з павагай да выбару жанчыны, без жадання перацягваць стасункі на сябе) ставіцца да каханай еўрапеец, настолькі пякельным робіць жыццё маці Трэвара яе другі муж менавіта праз несумяшчэнне гендарных (стэрэатыпных) чаканняў.

Пры гэтым вобраз маці Трэвара атрымаўся сапраўды цікавы, пукаты. Яна дапраўды жывая. Магчыма, не да часу і не да месца прагрэсіўная ("она готовила меня жить свободной жизнью задолго до того, как мы узнали, что свобода существует"), магчыма, проста эгаістычная (я хачу жыць так, і мне пофіг на ўвесь свет вакол, няхай ён прагінаецца, а не я - і гэта не зусім прагрэс, гэта асаблівасці асабістага менталітэту).

Уласны чытацкі чысцец я пражыла ад перакладу і кампазіцыі кнігі. Пра слабы штучны пераклад ужо пісалі. А я паскарджуся на структуру тэксту. Дакладней яе адсутнасць. Ладна ўжо, у сучасных кнігах можа не быць традыцыйных завязкі, развіцця, кульмінацыі. Але ўвесь тэкст - гэта фактычна гамагеннае варыва з некалькімі неразваранымі вострымі кампанентамі. Эфектны пачатак - выпадковы яркі эпізод, ён нічога не пачынае, і з яго не вынікае сюжэтны ход (гэта проста ілюстрацыя побыту - стрёмныя паўднёва-афрыканскія маршруткі). Стрэл у маці больш падобны да кульмінацыі, але ўсё роўна выглядае штучна, бо большасць кнігі вяла не да гэтага. Уся кніга - роўная бессюжэтная балбатня - стэндап - на адну тэму сталення хлопчыка, па-за храналогіяй ці нейкай сістэмай, выпадковыя ўспаміны без мастацкай фабулы. Што за назва для часткі "Длительное, трудное, временами трагическое и часто унизительное образование юноши в сердечных делах"? Я не зразумела ні чаму яна паўтараецца, ні што хоча сказаць, калі ў сутнасці "адукацыі юнака ў сардэчных справах" не адбываецца. Ён зноў і зноў паўтарае, што дзяўчыны ў яго не было (эээ, быў хлопец? але пра гэта ён не піша) і прыводзіць адзін выпадак з няўдалым школьным балем.

Цікавы побыт паўднёвых афрыканцаў - прадпрымальніцтва, крэатыўнасць моладзі. Мяне кранае не столькі славутае "не давайце рыбу, навучыце вудзіць рыбу, а калі навучылі вудзіць, дык дайце і саму вуду", колькі надзвычай актуальнае: "максимальные усилия, приложенные для получения минимального заработка". Трэвар гэта ўсвядоміў. Бачу вакол нямала тых, хто не ўсведамляе. Пасміхаюся з аўдыяпірацтва, але баюся, у заходніх чытачоў ад такой вольніцы з аўтарскімі правамі можа сур'ёзна падкіпаць. Выклівае спачуванне адсутнасць магчымасцяў у прафесійным росце. Але магчымасці пераходу з розных узроўняў чыстца заўсёды абмежаваныя. З майго ўсходнееўрапейскага пякельца таксама не кожны ўскараскаецца хоць бы ў цэнтральнаеўрапейскае, а здалёк падаецца, што там райская прахалода.

Не, жыхарам розных колаў чыстца адно аднаго зразумець бывае цяжка. Вось як закіпае ў габрэйскай школе ад імя афрыканскага танцора Гітлер ("Гітлер, давай!"). "Нас так вучылі", паціскае плячыма пісьменнік Трэвар, "нас вучылі так, што нам не баліць". Ахвяры розных дыскрымінацый кунежаць уласны боль і знявагу, зневажаючы, ранячы і дыскрымінуючы іншых. Толькі агрэсарам розных кшталтаў усё адно.

Весь мир боится русских. Весь. Вы знаете, почему русские такие страшные? Да потому  что только русские заставляют Америку думать, прежде чем что-то сделать. 
Из выступления Тревора Ноя о русском акценте.

   Мир нашел новую интеллектуальную игрушку, которая идеально вписывается в формат современных требований к тексту:  быть разбитой  на короткие фрагменты с панчлайном в финале каждого , говорить просто о сложном, смешно о страшном, развлекая просвещать, быть формой социального протеста, с которой можно солидаризоваться, не покидая дивана - литературу стендаперов. Нет, наши пока тормозят, Павлу Воле надо бы подсуетиться, пока пик востребованности не прошел. Но в общемировом срезе все благополучно настолько, что и серьезная литература уже обыграла этот тренд  в трагичном "Как-то лошадь входит в бар" Давида. Гроссмана.

Народно-любимого Фредрика Бакмана представлять не нужно,  рвет чарты "Клуб убийств по четвергам" Ричарда Османа, прошлогодним выбором  читателей Goodreads стала "Полночная библиотека" Мэтта Хейга,. У книги Тревора Ноя под сорок четыре тысячи рецензий на том ресурсе. Справочно: когда самые рейтинговые и ожидаемые книги набирают тыщ по пятнадцать - это уже ВАУ!  Чем он так хорош?

Многим. Начиная с того, что полное название книги звучит, как: "Бесцветный. На самом деле это история про ваше детство". Не всем довелось быть полукровкой в ЮАР времен апартеида и расовой сегрегации, и расти в тяжелой бедности, но детских травм всякий наскребет по сусекам. Стендаперов мы любим за то, что умеют облечь опыт собственного переживания в слова без соплей, многократно намотанных на кулак, воплощая в реальность максиму "человечество смеясь расстается со своим прошлым".

История череды детских обид и унижений, через которые пришлось пройти смышленому, предприимчивому , не склонному к унынию мальчишке, прежде, чем стать  богатым и знаменитым, может стать рассказом о Южно-Африканской республике, ее новейшей истории, особенностях социального устройства, борьбе за расовое равноправие, которая закончилась победой, однако счастья не принесла. Может - о нравах и обычаях жителей бантустанов (примерно то же, что трущобы Мумбая или фавелы Рио-де Жанейро). Может - о несгибаемой воле уме и трудолюбии великой женщины, которая родила и воспитала его.  Может - о том, что учить языки не просто полезно, но необходимо для выживания, особенно тому, кто не был рожден с серебряной ложкой во рту.

Есть по-настоящему сильные книги о жизни в ЮАР, много  превосходящие литературными достоинствами "Бесцветного". Да, я о "Бесчестье" Кутзее и "Пой, даже если не знаешь слов" Мараис. Но общим уровнем оптимизма и дивным ударным финалом, мгновенно изменившим впечатление от книги с "неплохо" на "превосходно" может похвастаться только Тревор Ной - стендаперы умеют завершить выступление панчлайном.