Отзывы на книги автора «Тове Дитлевсен»

Провела отличный день с книгой о детстве интересной девочки по имени Тове Дитлевсен. Еще раз убедилась — мне нравятся мемуары, написанные самими писателями. Они поистине приносят приятное удовольствие, погружают в жизнь и быт, мысли и взросление человека, который потом мастерски излагает пройденный им путь на девственно чистых листах бумаги.

Хочу еще раз насладиться вступительным абзацем:

Утром еще тлела надежда. Она мимолетным проблеском пряталась в темных прямых волосах моей ма­мы, к которым я никогда не смела прикоснуться; она лежала у меня на языке вместе со сладковатым теплом овсяной каши; я ела не спеша, рассматривая тонкие мамины руки, неподвижно покоившиеся на газете, пря­мо на новостях об испанском гриппе и о Версальс­ком мирном договоре.

Такой приятный, обволакивающий и убаюкивающий слог. Растопленное сливочное масло и теплый пушистый плед, в который закутываешься прохладным вечером. В голову пока приходят только подобные ассоциации.

Я очень падкая на красивую подачу, когда язык используется в такой насыщенной и полной палитре красок. Сама не умею, поэтому красиво поставленная речь, объемная и трогающая воображение, приносит особое удовольствие.

Надежда — еще тлела, пряталась, лежала. Она ожила и стала отдельной частью самого обычного утра девочки и её мамы. Интересная словесная игра вышла. Уделила больно много внимания одному абзацу, но он является самым ярким примером. Если такое завораживает, то вам определенно понравится.

Пока не начала читать эту трилогию, ничего не знала о Тове Дитлевсен. О её творчестве и трагической судьбе. Она одна из, из тех талантливых людей, не сумевших справиться с реальностью, покончила жизнь самоубийством.

Пополнила список авторов, попавших в мои читательские сети, среди них уже были и Вирджиния Вулф, и Сильвия Плат. Если посмотреть на биографии каждой из них, то можно найти интересные параллели, но я пока не стану делать выводы, ибо впереди меня ждут еще Юность и Зависимость .

Хотя история и была написана достаточно легко и динамично, к сожалению, она была очень тоскливой, беспокойной и тяжелой. Очень часто задавалась вопросом – кто из действующих лиц настоящие дети, а кто взрослые. Ибо поступки Тове вызывали больше симпатии. И зрелости было больше, чем у родителей.

Могу сказать одно — не хотела бы, чтобы у меня были такие родители, никогда бы не пожелала кому-нибудь таких иметь.

Я думаю о том, что когда-то самым важным на свете был вопрос, любит ли меня моя мама, но этого ребенка, который вечно жаждет ее любви и всегда ищет любого ее знака, больше нет. Теперь мне кажется, что любит, но это не делает меня счастливой.

Будущее — чудовищный, могущественный колосс, который ско­ро обрушится и раздавит меня. Мое изорванное в кло­чья детство треплется вокруг меня, и стоит залатать одну дыру, как тут же появляется новая.

Горький был великим поэтом. Я ответила, до­воль­ная: я тоже хочу стать поэтом! Отец тут же нахму­рился и грозно сказал: не обольщайся, девушка не может быть поэтом!

Её родители были глубоко раненными людьми, отзеркалил эту боль на своих детей, нанеся ещё большие травмы. Книга о совершенно одиноком ребенке, который искал друга в лице смерти. Когда вместо счастья, размножалось несчастье, грусть и печаль.

Меня стали часто посещать мысли о смерти, ко­торая представлялась мне другом. Я убедила себя, что хочу умереть, и однажды, когда мама была в го­роде, взяла хлебный нож и принялась пилить запястье в надежде найти артерию.

Вышло много цитат в рецензии, но только сама Тове может лучше всего передать свои чувства и мысли, рассказать историю такой, какой она была на самом деле. Они отражают всю суть.

Историю того, как стеклянный колпак постепенно накрывал её существо, как из любознательного и чудесного ребенка вылепливалась нормальная девушка. То, как семья и окружение вгоняли незащищенного человека глубже под колпак, из которого однозначно трудней выбраться, чем наоборот.

Я знаю: быть ненормальным — ужасно, мне и самой сложно притворяться, что я нормальная.

Тове рассказывает историю среднестатистической семьи того времени, поэтому таких девочек и мальчиков было множество, но не все они стали известными писателями, не все они носили в себе надежду, стать поэтессой, например. И сколько таких историй осталось неузнанными, от чего становится еще больней. Грустно!

Детство никогда не бы­вает впору. Только когда оно отпадет, как мертвая ко­жа, о нем можно спокойно рассуждать и говорить буд­то о пережитой болезни. Большинство взрослых считают, что у них было счастливое детство и, может быть, даже сами в это верят, но только не я. Думаю, что им просто посчастливилось его забыть.

И на этом у меня все, сделаю паузу на одну книгу и вернусь к продолжению. Всем мира!

Закончилось мое увлекательное приключение по страницам истории одной талантливой и молодой поэтессы. Всю трилогию прочитала на одном дыхании, возмущалась и сочувствовала, восторгалась и радовалась.

Наверное, нужно быть сильно смелым человеком, чтобы вот так открыть свою душу совершенно посторонним людям. И даже не одному человеку, а огромному количеству читателей. Все мы несовершенны, но почему-то повесить ярлыки предубеждений и недопонимания обычно легче, чем проникнуться и проявить эмпатию.

Заключительная часть получила яркое название — зависимость. Да и, пожалуй, оно говорит само за себя. Тове слегка за двадцать, она была замужем за человеком в возрасте — по расчету, затем встретила другого и десятого, утрирую, конечно, но мужчин в ее жизни было достаточно.

Девочка получила свободу, свободу к действию, но по мироощущениям осталась той самой крошкой из первой части. Когда вокруг большой и злой мир, а она не понимает, как себя в нем вести.

За окном – злой и сложный мир: его нам не пересилить, он хочет смести нас прочь.

С детских лет можно было проследить приходящую и уходящую депрессию, упадническое восприятие мира и себя в нем.

Иногда, признаюсь я, кажется, что я совершенно не способна хоть кого-то любить. Словно во всем мире для меня нет никого, кроме себя самой.

Следовательно, когда в руки попали наркотики, возможно, не по её вине, она решила ими воспользоваться. Убежать от реальности и отрешиться от проблем. Тем самым, нашла для себя выход. Но стоило ли оно того? Сомневаюсь.

Я усаживаюсь за печатную машинку — мою единственную оставшуюся надежду в этом всё более незащищенном мире. Я пишу и меня посещает мысль: петидин — всё, что мне нужно; операция же как условие входного билета в рай меня совсем не волнует.

Честно признаться, меня покоробило, как ответственность и вина легла на плечи мужа. Ведь как ни крути, виноват не поставщик, а тот, кто потребляет. Зачем искать вину в ком-то другом? Но как это бывает, перекладывать ответственность всегда удобней.

Печально, что сама Тове, хоть и отдавала себе часть ответственности, все равно винила в основном Карла. А он действительно был не совсем здоров.

Вот так, случайные обстоятельства привели к тем последствиям, которые случились в жизни поэтессы. Но странная любовь и контроль Карла, противоположная и ожидаемая обществом любовь Виктора, не помогли избавить её от зависимости, так как она сама этого не хотела.

Я уже практически не знаю этих детей — меня столько не существовало в их жизни. Словно пожилая женщина за воспоминаниями о молодости я думаю, что всего несколько лет назад была счастливой и здоровой молодой девушкой, жизнерадостной, со множеством друзей. Только на мгновение допускаю эту мысль, но тут же гашу свет и беззвучно закрываю за собой дверь.

И снова отчетливо вижу для себя белую нить — страх быть отвергнутым и страх допускать ошибки — страхи из детства. Многое идет от воспитания, от детских травм и загонов родителей.

С самого начала нужно учить ошибаться, иначе потом приходится уже сложней, а если к этому моменту есть свои дети, страхи, как тот плющ переходят на них. И так дальше, порочный круг не прекращается.

Каждый нуждается в чем-то, чтобы выдержать жизненные испытания.

Не все поступки Тове были понятны и приятны, но все люди разные. Многое откликается, многое остается вне моего понимания. В этом и красота жизни, она находит место каждому из нас.

Если выбирать, то больше всего понравилась первая часть трилогии. Она была намного поэтичней и привлекательней. Рада, что наконец познакомилась с мемуарами Дитлевсен. Было интересно и жизненно.

Если в первой части трилогии мне безумно нравился воздушный слог, то здесь девочка становится старше, а повествование более тягучим. Оно все еще прекрасное и легкое, но уже другое.

Тове взрослеет, меняется ее мировоззрение и представления о жизни. А вместе с этим заметны изменения и в подаче автором истории. Возможно, мне так просто показалось, но вижу разительную разницу между двумя книгами.

Смерть — не нежное погружение в сон, как я когда-то считала. Она безжалостна, мерзка и зловонна.

И вот вроде бы перед тобой история девочки-подростка, но на самом деле, читаешь о жизни молодой девушки, которая не погружена в свои маленькие-большие детские проблемы. А находится в поиске работы, зависима от родителей, от которых хочет поскорей сбежать.

Я так устала от моей семьи — она преграждает мой путь всякий раз, когда я ищу свободы. Может быть, я не могу освободиться от семьи, пока не выйду замуж и не создам свою собственную.

Прочитав книгу, поняла, насколько далеко продвинулось движение феминизма. Буквально 85 лет назад молодые девочки думали только о том, как бы найти себе парня и построить семью. Практически всю книгу Тове со своей подружкой Ниной ходят на танцы с одной целью — найти ухажёров.

И только она нежно лелеет мысль об издании своих стихов, хотя еще и не осмеливается назвать свои поступки независимостью и самореализацией. Ее желание что-то бесформенное, чему она еще не может найти нужное название.

Вещи сильно помогают — к моему удивлению, ведь я остаюсь сама собой, с ватными вкладками или без. Мир хочет быть обманутым, удовлетворенно замечает Нина — ей искрен¬не хочется, чтобы я пользовалась таким же успехом, как и она.

Все окружение Тове, будь то детство или юность, в основном люди из низшего класса. Их поглотила нищета и страдания, которые её сопровождают. Мать постепенно, но уверенно становится жертвой обстоятельств. Отец же становится чем-то обрюзглым и бесформенным. Но Тове живет своей мечтой, не поддаваясь обстоятельствам.

Так не хочется продолжать сравнивать этих талантливых людей, которые только слегка соприкоснулись в этой жизни в кратчайшим момент времени, на стыках. Предполагаю, даже не зная о существовании друг друга. Но они были настолько похожи.

Мне бы очень хотелось иметь место, где можно упражняться – писать настоящие стихи. Мне бы очень хотелось комнату с четырьмя стенами и дверью, которую можно закрыть. Комнату с кроватью, столом и стулом, с печатной машинкой или блокнотом и карандашом – и больше ничего. И да, дверь, которую можно запереть.

Вот эта вырезка из книги Тове сразу напомнила о моем любимом эссе Вирджинии Вулф, вошедшем в сборник Своя комната . И ведь это настолько простое и доступное желание для современного человека, иметь свою комнату, стул и стол, которые позволят творить и выпускать в мир людей свой талант и страсть.

Хоть Тове и не жила простой жизнью, но от её текстов и мыслей ощущается простота и легкая наивность. Она была зрелым, но еще совсем маленьким человеком в жестоком мире взрослых.

Ты словно ребенок, произносит он нежно, ребенок, который не может разобраться в мире взрослых.

Эта часть трилогии показалась мне менее сильной, если так уместно будет выразиться. Но однозначно было интересно узнать побольше о взрослении и становлении талантливой Тове Дитлевсен.

Начиная чтение копенгагенской трилогии, мне казалось, что "Детство" будет для меня самой интересной частью. Люблю, когда авторы рассказывают о пути своего становления; рассказывают как они обнаружили в себе желание писать, желание читать и как оказались в самом центре, в самой гуще слов и символов; как они боролись за право видеть свое имя на книжных полках; мне нравится узнавать съедало ли их тщеславие или наоборот, они терзались комплексом самозванца. Обычно, именно детство - пора свободная от ярлыков и предрассудков, является самой увлекательной и полезной для анализа человеческой души.

Но, в последствии, "Юность" показалась мне более наполненной. В сравнении могу сказать, что "Детство" у Дитлевсен полно расплывчатых образов и абстракции, и похожа на далекий сон, вспоминая который, ты даже не можешь понять, был он страшным или добрым. В то время как "Юность" полна жизни, она словно пробуждение ото сна. Пусть еще не в полную силу, но Тове уже начинает осознавать свое призвание и пытается предпринимать первые попытки к действию в погоне за мечтой.

Копенгагенская трилогия раскрывается очень необычно. Это действительно грамотно выстроенный триптих повествования, в котором мы движемся из глубины темной и сонной, на поверхность к солнцу. Однако, солнце - это метафора, которую я использую не совсем оправданно, потому что даже по названию заключительной части трилогии мы можем судить о том, что взрослая жизнь на вряд ли обернулась для Тове райским уголком безмятежности.

Иногда, признаюсь я, кажется, что я совершенно не способна хоть кого-то любить. Словно во всем мире для меня нет никого, кроме себя самой.

Очень честная книга, где автор, как мне кажется, не старается выставить себя в лучшем свете. Это очень тяжелая и болезненная история Тове, и это заключительная часть копенгагенской трилогии, где писательница теряет себя в погоне за новой дозой, но, как и всегда, ее спасает любовь.

В начале книги Тове рассказывает, как вышла замуж за именитого литературного критика. Он стар, жаден и брюзглив. Когда они едут вместе на мероприятие, то Тове должна ехать на велосипеде, в то время как ее супруг едет на трамвае, это делается в целях экономии. Вигго Ф., как называет его Тове, имеет крупные формы, вечно дрожащий двойной подбородок, маленькие щуплые руки, седую шевелюру, один зуб и уверенность в том, что через три года он умрет. Тове живет с ним какое-то время и пишет свой роман, когда роман выходит в печать и получает известность девушка уходит к молодому ухажёру. Тот вскоре ее бросает и ей приходится жить на свои средства от продажи книг и стихов. Она хочет вернуться к Вигго, но тот ее не принимает.

Позже, Тове знакомится на вечеринке с молодым красивым студентом, они заводят ребёнка и женятся. Тове зарабатывает деньги, а муж пьет, изменяет и периодически устраивает истерики. Но это не рушит их брак, женщина смотрит на все выходки супруга сквозь пальцы. Когда Тове оказывается беременной во второй раз, то ее это очень пугает, она больше не хочет детей.

Внутри у меня тихо, как в кафедральном соборе, – ни намека на то, что смертоносный инструмент только что проколол оболочку оболочку, которая должна была защищать то, что хотело жить против моей воли.

Писательница решается на незаконный аборт, с трудом находит врача, но эта процедура не помогает. Тогда она выпивает горсть таблеток, временно глохнет, но это тоже не помогает. В итоге, подруга помогает ей обманом попасть в клинику на выскабливание. После этого жизнь Тове возвращается в прежнее русло и постепенно налаживается.

Мужчины так далеки от моего ми­ра — за пределами его границ. Они кажутся чужезем­ными созданиями, словно прибывшими с другой планеты. Им никогда не доводилось ощущать что-то в собственном теле. У них нет хрупких, уязвимых органов, где комочек слизи мог бы поселиться, словно опухоль, и жить своей собственной жизнью независимо от их воли.

На одной из очередных вечеринок, она знакомится с парнем и сразу спит с ним. Парень ей на трезвую голову совершенно не нравится, потому что он очень не красивый, практически уродливый, с очень выдающейся вперед нижней челюстью. Но спустя время Тове обнаруживает, что беременна от него. На удачу, ухажер оказывается хорошим врачом, хоть и сильно странным, и сам делает ей аборт, предварительно вколов дозу наркотика в качестве обезболивающего. Тове очень нравится действие наркотика и она идет на различные уловки, чтобы вновь и вновь получать дозу. Она уходит от своего мужа и выходит замуж за "хозяина шприца", которого зовут Карл. Карл хоть и странный, но по-своему любит Тове и не хочет делать из нее наркоманку, однако понимает, что без наркотика потеряет над ней власть, а она потеряет какой-либо интерес к нему. Поэтому начинается спектакль, в котором Тове постоянно жалуется на выдуманную острую боль в ухе, а Карл вкалывает ей обезболивающее.

Дома я получаю укол и думаю: именно так я и хочу провести всю свою жизнь — к действительности возвращаться не желаю.

В какой-то момент он даже находит хирурга с которым договаривается об операции для жены. Тове знает что ее ухо здорово, но на операцию все равно соглашается, потому что после нее сможет получить еще больше обезболивающего от своего мужа. После этой операции писательница навсегда глохнет на одно ухо и испытывает страшные боли. А заканчивается все реабилитацией для нее, и психушкой для Карла.

Время прекращает существовать. Один час может казаться годом, а год — часом. Всё зависит от того, сколько в шприце.

В браке у Тове и Карла родился ребенок, и еще одну девочку они удочерили (дочь Карла от другой женщины). Итого трое никому не нужных детей.

Я уже практически не знаю этих детей — меня столько не существовало в их жизни. Словно пожилая женщина за воспоминаниями о молодости я думаю, что всего несколько лет назад была счастливой и здоровой молодой девушкой, жизнерадостной, со множеством друзей. Только на мгновение допускаю эту мысль, но тут же гашу свет и беззвучно закрываю за собой дверь.

Как из девочки ненавидящей мужчин и мысль о близости, но мечтающей отдать всю свою заботу и тепло ребенку, выросла женщина, меняющая мужчин как перчатки, а детей подарившая няне. Как из девушки, которая романтизировала и бесконечно вспоминала поцелуй с парнем, ушедшим на войну, выросла женщина, которая не любила ничего сильнее наркотиков.

Я долго стою перед стеклом — вожделение к ма­леньким белым таблеткам, которые так легко дос­тать, закипает во мне, словно темная жижа. Я стою и с ужасом осознаю, что это вожделение засело во мне словно гниль в дереве или эмбрион, растущий и живущий своей собственной жизнью, даже если ты не хочешь быть к нему причастной.

Мы не знаем, где мы окажемся в итоге. Где будет наша конечная точка. Вектор движения постоянно меняется и нам стоит крепче держаться за свои принципы, а не поддаваться мимолётному соблазну.

Бывших наркоманов не бывает, Тове это знает. Она пишет о том, что зависимость навсегда с ней, даже если сейчас она вырвалась из ее цепких лап. Надолго ли? Не знает даже она сама.

Я вырвалась из зависимости длиною во много лет, но стоит сдать кровь на анализ или пройти мимо витрины аптеки — и во мне до сих пор просыпается прежнее вожделение, пусть и совсем слабое. И пока жива я — оно не умрет.

Через 9 лет после написания этой книги Тове покончила с собой. Наверное, это был единственный способ победить зависимость.

Копенгагенскую трилогию Тове Дитливсен прочитала за выходные. И сделала бы это снова. Я не знала, что меня ждёт, но доверилась и не пожалела.

Крошечные (130-200 страниц), но такие сильные, три автобиографичные книги, каждая из которых — самостоятельное произведение. Напишу же обо всех.

Одновременно простая и поэтическая проза, звонкая и сбивчивая. Долгожданный женский голос после трилогий Толстого и Горького, которые с удовольствием читала в своё время. 

История девочки из бедной рабочей семьи и жизнь, быт и любовь женщин в Копенгагене в начале XX века.

История девочки, которая мечтает писать. 

Жизнеутверждающая и светлая, несмотря на темноту вокруг. 

Мои первые книги издательства No Kidding Press. В восторге от обложек с фотографиями писательницы, цвета, бумаги и издания в целом. Отдельная благодарность за возможность познакомиться с творчеством одной из самых известных и уникальных поэтесс и писательниц Дании. 

Теперь это жемчужинки в моей скромной коллекции. 

Я очень люблю книги про детство и взросление, особенно, если в них есть элемент автобиографичности. И по сути всё это есть в "Копенгагенской трилогии" датской писательницы Тове Дитлевсен, ведь это её мемуары: в каждой из трёх книг рассказывается о трёх важнейших этапах в её жизни, начиная, конечно же, с детства.

Счастливое ли было детство у Тове, беззаботное ли? Я бы так не сказала. Она родилась в малообеспеченной семье рабочего класса, в период между двумя мировыми войнами, и всё её детство прошло в попытках понять себя и своё место в этом мире.

Особой любви и ласки от родителей Тове не получала, друзей у неё почти не было, со старшим братом тоже не была близка, и единственное, что хоть как кто-то скрашивало её серые будни, проведённые в одиночестве в скромной родительской квартирке, - внезапно обнаруженный поэтический талант. Вскоре стихи, которые она пишет, становятся для Тове её самой большой ценностью, а надежда когда-нибудь их опубликовать, и не в последнюю очередь получить одобрение у читателей, раз появившись, так её и не покидает.

Мне довольно трудно сформулировать своё отношение к этому роману, как и ко всей трилогии в целом. С одной стороны, понравился рассказ о становлении Тове как писательницы, как она работала над собой, как старалась писать лучше, как хотела, чтобы её стихи понравились читателям.

Но с другой, роман показался каким-то безрадостным, беспросветным. Так уж вышло, что в жизни Тове было мало поводов для радости, но как же не хватало этих типичных и важных для мемуаров тёплых, согревающих душу моментов ностальгии, тем более ведь речь, в первой части, идёт о детстве.

Но у Тове всё не так. Для неё детство в тягость, как и для её родителей, которые только и ждут, когда она вырастет и станет содержать себя сама. Каких-то радостных моментов крайне мало, и всю книгу Тове торопится повзрослеть, торопится стать самостоятельной, мечтает выйти замуж и уехать от родителей. И вроде бы и хочется испытывать к ней какую-то симпатию, потому что она всё же, по крайней мере в писательском плане, реализовала свои мечты, но в то же время особых эмоций у меня эти мемуары не вызвали, особенно последующие книги. Наверное, даже многие её решения и поступки вызывали у меня полное несогласие и непонимание. Хотя тот факт, что вся трилогия достаточно короткая (каждую часть можно прочесть за день-два), и стиль повествования у Тове Дитлевсен очень лёгкий и затягивающий, я всё же прочитала с интересом, но в список любимых произведений эту трилогию всё же не добавлю.

Датская литература для меня – белое пятно, из авторов я знала только Ганса Христиана Андерсена :) Писательница Тове Дитлевсен – классик у себя на родине, но ее “Копенгагенская трилогия” (написана в 60-е годы прошлого века) была переведена на русский и опубликована только в 2020 году. Первая часть трилогии, “Детство”, заинтересовала меня благодаря высоким оценкам и аннотации (хоть и довольно мрачной). Мне всегда интересно читать воспоминания про детство, ведь впечатления из этого периода обычно самые сильные и остаются с нами на всю жизнь.

Детство Тове – это будни рабочей копенгагенской семьи в период между двумя мировыми войнами. Тотальная безработица, нестабильная политическая обстановка, вечная нехватка денег, озлобленные родители. Тове – натура чувствительная, поэтому, как и любой ребенок, старается отгородиться от окружающего мрака. Свое утешение, помимо общения с подругой и братом, она находит в стихах, альбом с которыми она старательно прячет от окружающих, ведь они считают их слишком взрослыми, да и вообще, не женское это дело. Детство для Тове – это такой колючий свитер, из которого ты уже вырос, но выкинуть его почему-то рука не поднимается, хоть он тебе и не нравится.

От чтения осталось двойственное впечатление. С одной стороны, темы гнетущие и мрачные. Постоянно ловила себя на мысли, что детство должно быть совсем другим. Но текст книги при этом льется рекой – язык очень легкий, “воздушный”, лаконичный, словно стихотворения в прозе. “Детство” – это всего лишь ~130 стр. текста, но при этом произведение целостное за счет выверенного слога. Перевод с датского замечательный.

Во время чтения возникала мысль, что у классической русской и датской литературы много общего, в частности, атмосфера и настроение (не зря в тексте упоминается Горький). Честно скажу – желания прочитать две оставшиеся части трилогии не возникло, а вот со стихами хотелось бы ознакомиться. Надеюсь, получится их найти.

Лизе Мундус, в образе которой очевидно много от самой Тове, – мать троих детей, жена, успешная писательница. Вот только за последние несколько лет не сумела придумать ни одной новой строки, тяготится бытом, тихо ненавидит горничную Гитту, муж изменяет да и сама жизнь опостылела. Лизе не выходит из дома, едва справляется с общением с детьми, а в последнее время настигают параноидальные мысли: муж и Гитта хотят ее убить. Пытаясь убежать от одиночества и отчаяния, Лизе выпивает сразу горсть снотворного и попадает в психиатрическую лечебницу.

Образы лиц, которые можно менять как одежду, целиком или частями, лица, которые не подходят, старятся раньше времени – до жути тревожны. Непригодными и неприглядными оказываются не только чужие лица, но и лицо самой Лизе. Чем сильнее прогрессирует ее расстройство, тем неустойчивее становятся лица-маски вокруг.

Голоса, которые слышит Лизе, становятся рупором всех подавленных страхов, неуверенности в себе, аутоагрессии, разочарования. Лизе сомневается в том, любят ли ее дети, хороши ли написанные ею романы. Отказ от помощи, даже от признания самой себе, что помощь необходима – первая проблема, которую приходится проработать Лизе. И только после этого наступает улучшение. Правда, остается ощущение, что это не излечение, а лишь временный пластырь.

"Лица" Тове Дитлевсен – роман о ментальном расстройстве, о писательстве, об одиночестве и растерянности перед жизнью. Перевод чудесный, текст – метафоричный, суггестивный. Но читать оказалось сложнее, чем "Копенгагенскую трилогию": несмотря на наличие как будто бы счастливой развязки, воспринимается как безысходный. "Трилогия", в которой тоже поднимается множество темных и трудных тем, все-таки оставила более светлое впечатление.

Как это жутко, когда подводит собственный мозг. Когда он конструирует реальность, ничего общего не имеющую с настоящей. Когда в окружающих видит знакомых, плетущих заговор, в который как будто бы вовлечены все вокруг. Когда собственные внутренние обвинения и неуверенности превращаются в якобы их оружие, пища отравлена, а единственной адекватной кажется сумасшедшая. И невольно задаёшься вопросом: а насколько же было реальным, вне рамок её сознания, происходившее с Лизе до больницы?

Писательство ввергло её в пучину, но, кажется, оно же и то единственное, что способно её оттуда достать, придав хоть какой-то смысл всему происходящему.

И только когда она писала, ей удавалось выражать себя – другого же ей было не дано.