Тень матери меня лишала сна.
Я знала по портретам, как прекрасна,
Как обольстительна была она.
Теперь же, приговаривая страстно,
Она металась, мертвенно бледна,
И умоляла, чтобы я бежала
От дядиного яда и кинжала.

50.
Все предвещало: мне грозит беда,
Но мало было пользы от предвестий:
Для дерзновений слишком молода,
Я жить не мыслила в безлюдном месте.
Одной бежать из дома – в никуда,
Лишиться родины, защиты, чести?
„О нет же, – бормотала я в бреду, —
Где родилась я, там и смерть найду!“

51.
Весь день бродила я с унылым видом,
Боялась смерти, но еще сильней
Боялась, что себя боязнью выдам,
Бежать боялась от родных камней.
Так узники, привыкнув к панихидам,
Дрожат при свете факельных огней. —
Шли месяцы, я все жила в боязни,
Ежеминутно ожидая казни.

52.
В конце концов случайность или рок
Для худшей пытки отыскали средство,
Аронта приведя на мой порог,
У нас в семье воспитанного с детства.
„Несчастная, – сказал он, – вышел срок:
Позарившись на братнее наследство,
Тиран, за коим ратники стоят,
В питье тебе велел подсыпать яд!

53.
И если смерти ты не ищешь скорой,
Беги!“ – „Куда одна я убегу?
Кто на чужбине будет мне опорой?“ —
„На преданного положись слугу!“ —
Так скакуна торопят острой шпорой,
Стегая, взбадривая на бегу:
В галоп пустил он плачущее сердце. —
В потемках мы спустились к тайной дверце.

54.
Давно закат над башнями потух,
Сменяясь ночи дружеским покровом,
Из челяди взяла я только двух
Служанок. В чуждый край, путем суровым,
В изгнанье, вел меня отмщенья дух,
Но к рощам обернулась я кедровым
И, плача, наглядеться не могла
На город, где уже царила мгла.

55.
Меня к знакомым кровлям сердце мчало,
А ноги шли помимо воли прочь.
Так шторм относит лодку от причала!
Нехожеными тропами всю ночь
В пустыне мы блуждали одичало,
В пути от страха было мне невмочь.
Наутро в цитадель сторожевую
Аронт принес меня полуживую.

56.
Там приготовил для меня приют
Мой друг, спасая от судьбины гневной.
Тем временем в Дамаске узнают,
Что царедворец убежал с царевной.
Тиран кричит: „Они меня убьют!“ —
Клянет притворно свой удел плачевный,
Пускается в погоню впопыхах
И нас винит во всех своих грехах.

57.
Он слух пустил, что дяде дать отраву
Сообщника подговорила я,
Разнузданному потакая нраву,
Что, мол, приемная моя семья
Не может на меня найти управу.
Он лгал, что всех придворных сыновья
Вошли ко мне. О чистый ангел света,
Избавь меня от низкого навета!

58.
А согрешила – громом порази!
Когда бы жаждал он упиться кровью
Невинной, я б не дрогнула вблизи
Опасности, но пищу дать злословью
И честь девичью вывалять в грязи,
Распутной замарав меня любовью!
Палач, надеждами себя не тешь! —
Народ поднимет в городе мятеж!

59.
Я обеднела – изверг стал богаче,
Но даже мысли в подлом нет мозгу
О горе пожалеть моем и плаче,
К Аронту шлет он за слугой слугу:
„Царевну выдай мне, визирь, иначе
Тебя с ней вместе в крепости сожгу!“
Самодержавно, с моего престола,
Не ослабляет деспот произвола.

60.
Он говорит, что срамом и стыдом
Отцовскую покрыла я корону,
Что он пришел спасать наследный дом,
Не то я честь семейную затрону!
Подобной басне верится с трудом:
Подпорки к своему он ищет трону!
Наследницы законной смерть одна
Спасет предателя-опекуна.

61.
На стороне перерожденца сила,
Огонь в груди лелеет злобный зверь.
Слезами я его не погасила,
Своею кровью погашу теперь.
О государь, вовек бы не просила
Я франка о защите, но, поверь,
Потоком слез стопы твои облиты,
Чтоб завтра кровь не пролилась на плиты.

62.
Стопы твои, поправшие в бою
Гордыню необузданных злодеев,
Я первенство за ними признаю:
Придите, благо высшее содеяв!
Ударь, рука, привычная к копью,
Во славу храма в царстве иудеев —
За беженку да совершится месть!
Где жалость есть, там справедливость есть.

63.
К тебе великодушно Провиденье:
Ты можешь все, чего желаешь ты!
И если вырвешь ты в святом раденье
Державу из-под дядиной пяты,
Тебе ее отдам я во владенье!
А для спасенья бедной сироты
С лихвой и десяти героев хватит —
Дамаск, узнав о том, мой бунт подхватит!

64.
Сам посуди: старинный друг отца
Стеречь поставлен дверцу потайную,
Ведущую в парадный зал дворца.
Мы ночью к цели подойдем вплотную.
Он мне шепнуть успел два-три словца:
„Я видел рыцарей броню стальную
И, ей-же-ей, любой из них таков,
Что не уступит сотне смельчаков!“»

65.
Умолкнув, ждет ответа дочь Венеры,
На полководца щурится тайком:
Он верит ей, но до известной меры,
Он с хитростью язычников знаком:
В чьем сердце веры нет, тому нет веры,
Но, в горе соучаствуя людском,
Он горькую дослушивает повесть,
Как требует возвышенная совесть.

66.
Был в доводах царевны важный плюс,
Не чуждый воинским соображеньям:
Власть над Дамаском, прочный с ним союз
Пошли б на пользу будущим сраженьям.
Примкни к Египту бедуин и друз,
Армида помогла бы снаряженьем,
Оружьем, провиантом и людьми,
И золотом бессчетным, черт возьми!

67.
В сомненье тяжким предаваясь думам,
Он от земли не поднимает глаз.
Морщину разглядев на лбу угрюмом,
Плутовка ждет, что скажет он сейчас?
Вдруг вырывается с тревожным шумом
Вздох из ее груди: «Ужель отказ?» —
Увы, отвергнут план ее бесовский,
Но герцог ласков с нею по-отцовски:

68.
«Когда бы в нашей искренней борьбе
Мы о Господнем гробе не радели,
Я внял бы, девушка, твоей мольбе,
Не на словах сочувствуя – на деле!
Но ежели я помогу тебе
И отвлекусь от штурма цитадели,
От Божьих битв, бушующих кругом,
Я отдалю победу над врагом.

69.
Тому порукой рыцарское слово:
Как только выиграем мы войну,
Освободив от притесненья злого
Священный град, томящийся в плену,
Я блеск великолепия былого
И землю прадедов тебе верну,
Но ради жалости в походе долгом
Священным не пренебрегу я долгом!»

70.
Безвыходной охвачена тоской,
Потупясь, слушала его Армида
И разрыдалась вдруг: «За грех какой
Мне тяжкая наносится обида?
Кому еще в обители мирской
Столь горькая дарована планида?
Свое сменил ты, Готфрид, естество,
Не изменив удела моего!

71.
Надежда – незадачливая сводня!
Мольбами не смягчаются сердца!
Тебя смягчить я не смогла сегодня —
Смягчу ли венценосного лжеца?
Ужель так тяжела рука Господня,
Что нудит воина и мудреца
Облечься в неподъемные вериги
Во имя жесточайшей из религий!

72.
Нет, я во всем виню одну Судьбу,
А не тебя, мой рыцарь благородный:
Судьба, убив несчастную рабу,
Поступок совершит богоугодный!
Я помню мать, лежащую в гробу,
Но что тебе до боли безысходной!
Добей меня, страдания умножь —
Я пленница, идущая под нож!

73.
Здесь не к лицу мне оставаться доле,
Из лагеря пора бежать скорей!
Тиран, сидящий на моем престоле,
Протянет щупальца за сто морей.
Мне негде спрятаться в земной юдоли —
Для золота нет запертых дверей!
Я загнана, я смерть повсюду вижу,
Я собственной рукой ее приближу!»

74.
Прекрасная, как ангел во плоти,
Умолкла, гневом напускным пылая,
И, притворяясь, что спешит уйти,
Заплакала, рассерженная, злая!
Досада, спрятанная взаперти,
Потворствовать приличьям не желая,
Фонтаном слезным брызнула из глаз
На щеки – точно жемчуг на атлас!

75.
Рассыпался слезинок дождь невинный
По платью, по груди то здесь, то там,
Прозрачный, розовый до половины,
Подобный розовеющим цветам,
Открывшимся до самой сердцевины
Устам восхода, ласковым устам:
Ты скажешь, небеса росу разлили,
Сплетя венок из юных роз и лилий!

76.
Мгновенье, и внезапный ливень слез,
Ей окропивший щеки, грудь и плечи,
В сердца героев искорку занес,
Зажег их ярче раскаленной печи.
О чудо! Гибелью грозя всерьез,
Горят на солнце водяные свечи!
Сильней самой Природы Гименей,
Он по природе сам себя сильней!

77.
За мнимые страдания сторицей
Армиде воздалось – рыдал теперь
Плебей в Христовом войске и патриций,
И каждый думал: «Готфрид – сущий зверь,
В пещерной тьме он вскормлен был тигрицей:
Такому жизнь красавицы доверь,
И он ее погубит без причины,
Утащит, как волну на дно пучины!»

78.
Роптали, но сказать не смели вслух,
И лишь Евстахий в молодой отваге,
Воспламенив любовью гордый дух,
Заговорил о воинской присяге:
«Мой государь и брат, ты часто глух
К заботам войска и о нашем благе,
Упорствуя, не думаешь порой,
Глаза на нужды общие раскрой!

79.
Путь к отступленью, знаю, нам заказан,
Отсрочить штурм тебя я не зову,
Боец железной дисциплиной связан
В разъезде верховом, в осадном рву,
Но странствующий рыцарь не обязан
Блюсти устав, подобно большинству.
Ужели мы, храбрейшие в Европе,
Для правды не найдем десятка копий?

80.
От слабых женщин отводя беду,
Мы Господу в такой же мере служим.
Господь к нам милостив, когда в аду
Горит злодей, убитый славным мужем.
Клятвопреступника предав суду,
Мы пользу предприятья обнаружим.
Наш долг священный всюду и везде
Невинным девам помогать в беде!

81.
Ах, только не прознали бы в Париже,
Где с благородством, с честью не шути,
Что мы в своем бездействии бесстыжи,
Что храбрых нет у нас и десяти.
Вовеки не было паденья ниже,
Я службу больше не хочу нести.
Отныне без меня трубите зорю! —
Я званья рыцаря не опозорю».

82.
Евстахий стал отстегивать доспех,
Но крепко паладины зашумели:
«С Евстахием нас верный ждет успех,
Вперед на штурм дворцовых подземелий!» —
«Идти я не желаю против всех, —
Промолвил Готфрид, – но предвижу мели
В бездумном вашем плаванье, друзья,
Вам поневоле уступаю я!

83.
Прошу вас помнить о моем совете:
Умерьте пыл!» – и к небу перст вознес,
Взирая с грустью, как в златые сети
Летят герои, опьянев от грез.
Ах, есть ли что-нибудь на белом свете
Недостижимое для женских слез!
На каждое влюбленное сердечко
Надета сладкогласная уздечка.

84.
Вернуть Евстахий странницу велит
И говорит с напыщенным величьем:
«Падет к ногам твоим измаилит,
Попросишь – втрое помощь увеличим!»
Взглянула – и небесный свет разлит
Над слезной дымкой по щекам девичьим:
Влюбленный луч, заботлив, золотист,
К заплаканным щекам поднес батист:

85.
«Спасибо, братья, за добросердечье,
Любовь к Христу во мне все горячей,
Вас будет славить племя человечье!» —
Слова ее журчали, как ручей,
И жестов бессловесных красноречье
Затмило пафос пламенных речей.
Армида с ролью справилась неплохо —
Глупцы не заподозрили подвоха.

86.
Счастливым случаем ободрена,
Коварный замысел Архизлодея
Осуществить торопится она:
Ничем, по сути дела, не владея,
Красой добиться большего должна,
Чем колдовством Цирцея и Медея,
Волшебным убаюкать голоском
Толпу, идущую за ней гуськом.

87.
Наукой обольщения могучей
Вольно колдунье завлекать сердца,
В запасе у нее на каждый случай
Иное выражение лица:
То смотрит исподлобья туча тучей,
То шутит и смеется без конца.
Разгорячившихся удержит в шорах,
Ленивым не дает забыть о шпорах.

88.
И ежели какой-нибудь простак
Взбрыкнет, любовную срывая сбрую,
Ему колдунья улыбнется так,
Что упряжь он возьмет себе вторую
И в предвкушенье ласковых атак
Прошепчет: «Я чертовку очарую!»
Растает неуверенности лед,
Надежда в облака стремит полет!

89.
Иное дело, если волокита
Летит, как парусник на всех ветрах.
Такому, оглядев его сердито,
Она внушит подобострастный страх,
Но даже в нем надежда не убита:
На жалость уповает вертопрах,
Захваченный счастливою погоней —
Чем холодней она, тем он влюбленней!

90.
То вдруг от шумных сборищ вдалеке
Стоит и, кажется, вот-вот заплачет,
Но ни одной слезинки на щеке —
Притворным горем рыцарей дурачит!
А рядом плачет войско и в реке
Соленой жалостные слезы прячет:
Там наконечники смертельных стрел
Закаливает ветреный пострел.

91.
То неожиданно развеселится,
От пылкого вниманья без ума.
Надеждой снова озарились лица,
Вокруг живые речи, кутерьма,
А прежние страданья – небылица!
Сквозь толщу туч, которую сама
Она в сердцах поклонников сгустила,
Ее глаза горят, как два светила!

92.
Воркует хохотунья посреди
Безумцев, от двойного счастья пьяных,
И душу вырывает из груди
У тех, кто, корчась в муках постоянных,
От ревности умрет, того гляди.
Амур не слышит воплей покаянных:
Любовь расщедрилась на жёлчь и мед —
Не хворью, так лекарствами доймет!

93.
Не знают, плакать им или смеяться,
Поклонники меж пламенем и льдом,
На что им уповать, чего бояться,
Они догадываются с трудом.
Так дергают за ниточки паяца —
На пытку сетует он со стыдом
И слышит в завереньях бесконечных:
«Я не искушена в делах сердечных!»

94.
Скрывая стужу в сердце и очах,
Замрет плутовка, опустив ресницы.
Любой бы сад от холода зачах,
Но щеки девы ярче багряницы. —
Так иней загорается в лучах
Новорожденной розовой денницы,
Армида равнодушна к похвалам —
Стыдлива, но с презреньем пополам!

95.
Поклонника любовных песнопений
То избегает, то зовет она,
Его признанья выслушав и пени,
Вдруг гонит прочь, как будто смущена.
В отчаянье охотник, лошадь в пене:
За дичью он гонялся дотемна,
А хитрая лисица где попало
Его водила и потом пропала.

96.
Смирился с рабством старый ротозей
И юноша совсем еще незрелый,
Был Купидон среди ее друзей —
Он с радостью вручил ей лук и стрелы.
Так в древности был побежден Тезей
И Ахиллес, в любви поднаторелый.
Не стоит удивляться, что проник
В Христово войско ловкий озорник!