Он взмыл вверх, и спустя миг Тайра увидела затянутое вечернее небо. В вышине плыли тонкие рваные облака, сквозь которые были видны первые ночные звезды. Змей нырнул в белый туман и вскоре оказался сверху облачного ковра, рванул выше, и Тайра выпустила из пальцев его шерсть и раскинула руки, наслаждаясь полетом и ветром, бьющим в лицо, и через некоторое время, когда звезды показались совсем близкими, отпустила контроль. Блокировки упали, и ее окутал кокон из радужных искорок. Они волшебной пыльцой рассыпались вокруг нее при каждом движении рукой, повороте головы, проникали Змею под чешую, превращая его из снежного в радужного, Тайра смеялась, и трейсер улыбался в ответ, захваченный ее радостью и восторгом от наконец-то исполнившейся мечты. Он заложил два круга, пролетел сквозь свои же кольца, нырнув в разноцветье ее силы, и вынырнул уже под облаками. Снизу в наступивших сумерках можно было разглядеть горы: угловатые нереальных форм скальные пики, поросшие чудом удерживающимися на камнях деревьями. Змей спустился еще ниже, сделал несколько виражей между сказочных скал и опустился на одну из вершин, скрывшись на поляне под засыпанными снегом кронами.

– Ты невероятен!! – Тайра не хотела сдерживать эмоции. – Это просто сногсшибательно!!

– Рад, что тебе понравилось, – промурлыкал Змей.

– Понравилось? Еще как понравилось! – она пробежалась по его спине примерно до середины. – У меня даже слов нет!!

Змей фыркнул, свил кольцо и положил морду себе же на спину, чтобы не выпускать Тайру из поля зрения.

– Никогда тебя такой не видел, – сказал он и выдул из ноздрей струю воздуха, разгоняя летающие вокруг нее магические блестки. – Я теперь тоже всегда буду цветным?

– Нет, не всегда, – Тайра засмеялась. – Когда я закроюсь, все пропадет.

– Так вот как ты выглядишь в полном раскрытии…

Тайра снова засмеялась:

– В полном раскрытии, боюсь, ты меня не выдержишь с первого раза. Даже сэр ′т Хоофт с трудом выдерживает. Привыкай пока так, а то мало ли, вдруг и правда навсегда радужным сделаешься.

Змей снова фыркнул, поднимая разноцветные искры. Он развлекался так некоторое время, а потом затих, не сводя с нее своих магических очей. Под таким пристальным взором Тайре стало неловко.

– Мне с тобой хорошо, – признался Змей, и Тайра не услышала в его голосе обычных насмешливых нот. – Будто мы вместе уже целую тысячу лет.

– Профессор Тан говорит, что драконы могут принимать человеческий облик, – сказала Тайра и почувствовала, что краснеет.

– Ты говоришь обо мне с Таном?

– Иногда он спрашивает о тебе, – Тайра покраснела еще больше. – Но я все равно никакие твои секреты выдать не смогу, потому что никаких твоих секретов не знаю.

– Самый большой мой секрет на данный момент – это ты, и прозорливый профессор Тан, похоже, об этом осведомлен.

– Не играй со мной, Змей, – спустя пару секунд молчания попросила Тайра. – Было бы невероятно, если бы я понравилась волшебному Снежному Дракону иначе, чем забавная ишанкарская зверушка. В книжках так бывает, но насчет жизни я не уверена. Ты моя самая лучшая сказка, но ты уйдешь через два часа, и я снова останусь наедине со своей печалью, и неизвестно, когда я еще тебя увижу.

– Печалиться будешь обо мне или о сэре Бергере? – не удержался Трейсер.

– А Бергер тут при чем? – где-то внутри больно кольнуло.

– При том, что я сказочный, а Бергер реальный. Я далеко, а он рядом.

– Бергер гораздо дальше и нереальнее, чем ты, – Тайра протянула руку и погладила его по носу. Змей недовольно фыркнул, но головы не убрал. – Он как игла в моем сердце. Вытянуть нельзя – уйдешь и его, возможно, с собой утянешь, а у него, оказывается, любимая женщина есть, и это не я. Да и не знаю я, как от этой иглы избавиться… Так что я о вас обоих печалюсь, только по-разному.

– Не лжешь, – спустя некоторое время констатировал Трейсер.

– Мне запрещено лгать по важным для Ишанкара поводам, а ты для меня важен.

– Как и сэр Бергер?

Тайра некоторое время смотрела ему в глаза, а потом закрылась – радужные блестки потускнели и пропали – и отвернулась в снежную темноту.

– Кха-а-ас-с-си, – позвал Змей. – Не обижайся. Просто я не понимаю до конца, что он для тебя значит.

– Я и сама не понимаю. Узы изменяют сознание, так сэр ′т Хоофт говорит. Я не знаю, что из того, что я чувствую, – правда, а что – магия, и я боюсь сойти с ума из-за этого. А когда ты рядом, нет никакого сэра Бергера, если ты о нем не напоминаешь.

Змей обождал немного и придвинул морду поближе к ней.

– Если в Торфиорде у тебя будут проблемы, иди к Тану, – посоветовал он, – он тебе поможет. От Айгеровых тесаков не защитит, конечно, разве что каким-нибудь комплексом его шарахнет, но в остальном на него можно положиться.

– А ты и про мою драку с ван Хинкесом знаешь?

– Я же Трейсер Ишанкара. Конечно знаю. И про Карлоса тоже.

– Карлос у Тана на лекции наконец-то в другом конце аудитории сел, – рассмеялась Тайра. – Говорит, что не паникует, но на самом деле боится меня теперь: а вдруг заденет локтем и помрет?

– И меня пусть тоже боится, – попросил Змей. – Меня даже локтем задевать не надо, пусть только на тебя не так посмотрит, и я ему голову откушу.

– А ты выяснил, кто Бергеру помог старую башню разрушить? – Тайра перестала улыбаться. – Кто его торфиордский союзник?

– Нет, – недовольно сверкнул очами Змей. – Нет у него там никого, я уже как только его связи не проверял. С Паком, а это главный лигийский некромант, Бергер общается постольку-поскольку, нейтрально и редко. С Динозавром они друг друга на дух не переносят лет двадцать точно, а остальные пятеро – обычные парни и в большой игре не участвуют, так что либо твой некрос не из Торфиорда, либо это не некрос.

– Это некрос.

– Я всех проверил, никто ему в союзники не подходит, Кхасси.

– Ну и черт с ним, с ректорским помощником, – махнула рукой Тайра.

– Как это «черт с ним»? Я себе голову сломал, пытаясь его вычислить!

– Не будем портить господину Ректору игры. Сто процентов ведь партия, раз ты этого человека опознать не можешь.

– Так просто? Даже не интересно, кто это такой?

– Интересно, конечно, но, пока он в стороне держится и меня на каждом углу не светит, и я его раскрывать не стану. Бергер говорил, что моей жизнью рисковать не будет, и я ему верю.

– А мне почему не веришь, когда я говорю, что ты моя жемчужина?

– Не говоришь ты такого, – смутилась Тайра.

– У каждого дракона есть жемчужина, – по секрету сообщил Змей. – Спроси Тана, раз уж он твой эксперт по драконам, он подтвердит. У меня это ты. Только это пока тайна: не хочу, чтобы кто-нибудь тебя выкрал.

– А что, есть подозрения, что есть желающий? – прищурилась Тайра.

– А разве нет? Ты теперь с Фэйтом в культурном обществе бываешь, а там достойных мужчин много.

– Вот черт! – испугалась Тайра. – А я и забыла, что мне с ним завтра в оперу идти!

– Юлиус такой плохой спутник?

– Хороший он спутник, только лучше уж в саркофагах и старых кувшинах копаться, чем с ним по театрам ходить. Скорее бы Ксандер вернулся! Для меня все эти светские рауты – одно наказание.

– Не любишь оперу?

– Как бы тебе объяснить? – Тайра задумалась. – Оперу я люблю, и театр тоже… Но не могу я ничего ни смотреть, ни слушать. Героям же сопереживать надо, а если я начну на все представления эмоционально реагировать, весь зал плакать будет. Или смеяться… Я всегда должна быть закрыта, должна держать блокировки, чтобы никого своими эмоциями и чувствами не задеть, и поэтому никакого удовольствия от высокого искусства я не получаю. Только и думаю, как бы кого ни ранить и свалить домой побыстрее.

– А если ты кого-нибудь своими эмоциями все же заденешь?

– Сэр хет Хоофт меня накажет.

– И как он тебя наказывает? – насторожился Змей.

– Просто так интересуешься или ему тоже голову можешь откусить?

Змей задумался, водовороты на дне его очей замедлили вращение.

– Расслабься, господин Трейсер Ишанкара, – Тайра улыбнулась. – Сэра ′т Хоофта я люблю, я за него сама кому угодно голову откушу. Он все правильно делает. И с Фэйтом меня, наверное, на эти великосветские сборища отправляет именно для того, чтобы я в блокировках практиковалась. Только для меня это очень сложно – не реагировать на эмоциональные вызовы, но я стараюсь. Тренировка такая. Может, когда-нибудь пригодится.

– Издевательство это, а не тренировка, – недовольно фыркнул Змей. – А мне понравилось твои эмоции ощущать. Словно я стал частью тебя на время, словно первый раз взлетел. Так давно это было, что я уже не помню той радости полета, а ты мне ее заново подарила.

– Это потому, что мне было хорошо. С негативными эмоциями и чувствами все хуже, как и у всех некромантов. Нас учат этому противостоять, а прочих магов и простых смертных это задевает очень и очень сильно, можно не пережить, поэтому кино я могу только на расстоянии смотреть, но пока не умею.

– Не умеешь? – удивился Змей. – Это же просто!

– Это для трейсеров просто.

– И для некросов просто, давай научу?

– И я буду смотреть сквозь пространство, как ты?

– Н-ну… почти как я, – соврал Змей.

– А сэр хет Хоофт потом тебе хвост оторвет?

– Нет. Я же ухожу скоро, а к тому моменту, как я вернусь обратно, его гнев поутихнет, так что он меня просто посохом отлупит и успокоится, – скаля в кривой улыбке правый клык, произнес Змей. – Ну а если он все же решит что-нибудь специфическое из вашего некромантского арсенала применить, ты же меня в обиду не дашь, я надеюсь?

Тайра задумалась, а потом опять погладила его по морде.

– Нет уж, Змей, оставайся-ка ты с хвостом. Вашим фокусам меня сэр ′т Хоофт сам научит, когда время придет. Мне сейчас еще только дополнительного курса трейсерской этики не хватает, она ведь к вашему видению прилагается?

Змей кивнул.

– Вот поэтому обойдусь я пока без вашего прозрения.

– Ты просто боишься, что и тебя сэр хет Хоофт посохом отлупит.

Тайра засмеялась.

– А ты правда можешь видеть все-все? Сквозь стены и расстояния? Можешь увидеть, что сейчас на Брайтон-бич делается?

– Могу.

– А меня без одежды можешь увидеть?

– Могу, но… – Змей замялся.

– Трейсерская этика не позволяет, – смеясь, передразнила его Тайра. – А на Луне можешь лунные модули рассмотреть?

– Нет, там какие-то помехи. Луну трейсеры не видят. И Марс тоже, – упреждая еще следующий вопрос, сказал Змей. – И ядро Земли. У нас с планетами и звездами неконтакт.

– А еще чего вы не видите?

– Беременности до четырнадцатой недели.

– Серьезно? – Тайра перестала улыбаться. – И почему?

– Никто не знает. Но новую жизнь мы видим только на четырнадцатой неделе. Я могу сказать, полный у тебя желудок или нет, но беременность не определю, пока ты сама мне не скажешь. Я, конечно, увижу на четвертом месяце… Но так ждать долго, так что ты лучше сама скажи.

– Я пока не собираюсь детей заводить.

– Ну как соберешься, намекни.

– А ты никак помогать собрался?

– Ну должен же я увидеть тебя без одежды, – он улыбнулся, оскалив хрустальные клыки, и Тайра опять рассмеялась:

– Какой же ты классный, Змей!

– Это не совсем то, что я хотел бы услышать, – сообщил Трейсер, – но пока и так сойдет. И, раз уж мое предложение с обучением отвергнуто, может, согласишься еще полетать?

– Нашел мое слабое место? – Тайра постаралась посмотреть на него с максимальным укором. – Так нечестно!

Змей легонько подтолкнул Тайру в бок, показывая, что ей пора вернуться на пассажирское сиденье, и, когда она добралась до его головы, стрелой взмыл в небо.

Фэйт недовольно плюхнулся на водительское сиденье, чуть сильнее, чем было необходимо, хлопнул дверью, пристегнулся ремнем безопасности и завел свой безумно дорогой «Бентли». Тайра полулежала в кресле рядом, глядя куда-то в пространство. Фэйту на секунду показалось, что она вышла за Грань и с ним рядом находится только ее тело, но испугался таких мыслей и отогнал их подальше.

Они уже полтора года были партнерами в непростом деле светской жизни, которую Фэйт, элитный успешный молодой адвокат и Тайра, временно исполняющая обязанности Куратора Темной Стороны Британского музея, обязаны были вести. С отъездом Ксандера Фэйт лишился своего постоянного спутника, появляться же в обществе в одиночестве было не принято. После долгих мучительных размышлений Юлиус пришел к выводу, что пары лучше аль′Кхассы в настоящее время ему не найти: все остальные женщины успели наскучить ему своей красотой, интеллектом или отсутствием того и другого, а Фиц вечно опаздывал и разглагольствовал о Боге даже там, где его всуе было лучше не поминать. Аль′Кхасса была в таком же безвыходном положении, как и он. Ей, чтобы реноме Куратора оставалось безупречным, как и при Ксандере, необходимо было держать марку, а самого Юлиуса, который не привык чувствовать себя хоть в чем-то ущербным, отсутствие возможности принадлежать миру своих клиентов вообще вгоняло в депрессию. Юлиус предложил ей деловое партнерство, даже составил договор, чтобы их отношения были оформлены в соответствии со всеми правилами, но Тайру это развеселило: она рассмеялась и читать и подписывать что-либо наотрез отказалась. Фэйт решил, что тем самым согласие, хоть и устное, было получено, и с облегчением выложил на стол первое из множества уже присланных приглашений на два лица. Аль′Кхасса признала, что такое сотрудничество избавляло от проблем и ее, и музей, и Александра Дарнелла, если тот когда-нибудь перестанет изображать из себя Индиану Джонса и решит вернуться к прежним своим обязанностям.

Тайра Фэйта устраивала полностью. Как и все некроманты, она выглядела старше своих лет, двадцать ей никто бы не дал. Лет двадцать пять минимум… Никто не обвинил бы его в том, что он путается с малолеткой. Хотя фигура ее была далека от идеала, выглядела она неплохо, во всем знала меру, и даже ее вечерние наряды были достаточно строгими. Она объясняла это тем, что настоящие вечерние платья пока ей были запрещены, Фэйт подозревал, что она просто не может надеть то, что ей бы хотелось, из-за ужасных, так и не заживших шрамов на спине и шее, но о своих соображениях молчал. Он привык не задавать лишних вопросов обо всем, что касалось Ишанкара и поступления денежных средств на свой счет.

Ему нравилось, что аль′Кхасса не болтала, как множество его знакомых женщин: он мог спокойно обдумывать свои дела, пока они добирались до очередного выхода в свет. Она не навязывалась, не принимала от него подарков – ничего, кроме цветов, – не задавала глупых вопросов, и Фэйту было не стыдно, когда в беседе с каким-нибудь из его клиентов, бывших или будущих, аль′Кхассе приходилось высказывать свое мнение. Он должен был признать, что не ошибся в выборе партнерши. Он гордился своей интуицией.

До этого вечера у него не было к ней претензий, но сегодня ее будто подменили. Она готова была вылететь из зала почти сразу после начала представления. Фэйт, осознавая, что реально рискует жизнью, вцепился в ее руку, пригвоздив к подлокотнику, и удержал Тайру на месте до антракта: уход сразу после начала на его репутации сказался бы самым отрицательным образом, а этого Юлиус допустить не мог.

Он приоткрыл окно, выдвинул пепельницу, достал сигару, откусил кончик круглым металлическим ножом и закурил. Снег тихонько падал, прилипая к лобовому стеклу и вычурным кованым фонарям. Когда двигатель прогрелся, Фэйт выбросил сигару в снег и вырулил со стоянки.

– Вот так ходить с тобой по театрам, – буркнул он в сторону Тайры. – Спасибо, что хоть не посреди действия сорвалась с места! Вот было бы позора!

– Прости, Юлиус, – откликнулась Тайра. – Я знаю, что испортила тебе вечер.

– Лучше скажи, кто испортил вечер тебе, – предложил Фэйт. – Из-за кого я вынужден пропустить гастроли «Ла Скала»? Из-за той феи, что была с Гораном? Так это Анна-Маргарита Дюпре, наша монсальватская муза и идеал красоты. Я ее часто с ним вижу. Она по вашей торфиордской легенде тебе кем приходится? Будущей мачехой?

– Горан мне не отец, – глядя в стекло, ответила Тайра.

– А-а, ну тогда все понятно, – со знанием дела заявил Фэйт. – Мой Ишанкар, мой Ректор… Ревнуешь. Так тебе вроде не тринадцать лет.

– Как ты верно заметил, – абсолютно серьезно согласилась Тайра, – не тринадцать.

– Слушай, я вот тоже терпеть не мог свою мачеху. Всегда говорил ей, что она мне не мать, и что она не имеет право меня воспитывать, и вообще что она чужая в нашем доме, – Тайре показалось, что Фэйту было немного стыдно. – Но, когда отец умер, оказалось, что ближе мачехи у меня никого нет, а все эти годы я был полным идиотом. Смекаешь, о чем я?

– Да, но это не мой случай.

– Я вот что хочу тебе сказать, – не унимался Фэйт. – Горан – еще очень молодой мужчина, а еще он очень умный, достойный уважения человек. Ишанкар у него на шее как пудовая гиря, так что он заслужил немного счастья вне его стен. Марго, кстати, отличается не только красотой, у нее объективно много других достоинств. Горану весь магический мир завидует. Ты просто попробуй посмотреть на Марго его глазами, и все наладится.

– Боюсь, ты не понимаешь, о чем говоришь, – Тайра грустно усмехнулась.

– Прекрасно понимаю. Только я понял это слишком поздно, а у тебя есть шанс. Учись на чужих ошибках, жизнь коротка, чтобы учиться только на своих.

– Останови, – попросила Тайра, подумав, что нравоучений Фэйта ей сегодня достаточно. – Пройдусь немного. Холод меня отрезвляет.

Фэйт подкатил к обочине, остановился, вышел и открыл ей дверь.

– Доберешься домой – позвони, чтобы я не волновался.

Вечер выдался тихим, теплым и безветренным. Снежинки медленно, почти вертикально падали и ложились на тротуары тонким кружевным ковром. Тайра глубоко вдохнула зимний воздух – мир мягко поплыл по часовой стрелке, размывая огоньки магазинных вывесок, как на смазанной фотографии, – и медленно двинулась вдоль по улице.

Она шла мимо витрин, в которых еще остались напоминания о прошедшем неделю назад дне Святого Валентина – покупатели не смогли осилить такое количество сердечек, розочек и всякого милого ненужного хлама в красных упаковках с золотыми ленточками. Тайра была терпима ко всем праздникам. В Ишанкаре, где были собраны люди всех национальностей, отмечались все существенные для них праздники и памятные даты, но День влюбленных раздражал ее просто неимоверно: Тайра чувствовала себя одинокой. Это чувство обострялось каждый раз перед четырнадцатым февраля, но с этим можно было бороться, если разложить по полочкам все аргументы, среди которых не было ни одного весомого и обоснованного «за», загрузить себя работой, занятиями, особо сложными дисциплинами, сорвать Узы, чтобы за физической болью от оставшихся от них ран на неделю забыть, что где-то там существует Горан, человек, рядом с которым ей суждено провести всю жизнь и никогда не быть вместе. Тайре представлялось, что они две рыбы, пойманные искусным рыбаком в одну сеть. Они трепыхались, смотрели друг на друга большими, еще влажными рыбьими глазами и не могли ни вырваться из сетей, ни подобраться друг к другу поближе, и вынуждены были медленно и мучительно умирать, задыхаясь от воздуха, который единственный был у них на двоих.

Можно было бы пережить Валентинов день и в этот год, но Тайра, как на зло, сталкивалась с Гораном в самых непредсказуемых местах, начиная от Дальних Залов ишанкарской Библиотеки, куда практически никто не заглядывал, и заканчивая автобусной остановкой возле Британского музея. В половине случаев он был не один.

Тайра не понимала, как у него получалось общаться с Марго так, будто он не носил на своей руке эту проклятую золотую удавку. Или он был не так восприимчив к Узам, или настолько хорошо скрывал свои переживания, что у Марго все эти годы не возникало никаких подозрений о том, что частичка сердца ее мужчины занята другой? Или он был Господином Игры и ловко обводил Марго вокруг пальца? Или у Горана просто было гораздо больше жизненного опыта… Последнее, скорее всего, и было истинно верным.

Он попадался ей везде, Тайре даже стало казаться, что он скоро заподозрит ее в преследовании, и она старалась покидать Башню как можно реже, но тут прорвало Фэйта с его светскими раутами, да и ее стол в музее был завален приглашениями на разные мероприятия. Выходами они не злоупотребляли, но куда бы ни пошли, везде наталкивались на Горана и его прекрасную Марго. Тайра не показывала вида и заинтересованности их парой, но Фэйт был знаком с Гораном, знал, что он Ректор Ишанкара, и о том, как он представился Гудрун, тоже знал и потому трактовал Тайрино показное безразличие исходя из собственного опыта. Фэйт, конечно, тактично молчал бы и дальше, оставляя свои соображения при себе, но сегодняшняя реакция Тайры на Горана и его спутницу разозлила его не на шутку. Тайра не сдержалась, но Юлиус должен был понимать: то, что она досидела до антракта, было огромным ее реверансом в сторону его щепетильности относительно своего имиджа. Надо было что-то со всем этим делать.