Мужчина, чьё лицо в ту минуту горело от смущения под общими взглядами, настороженно сжался.

– Мистер Томпсон, как и все мы, оказался здесь в переломный момент жизни, следуя за своей звездой, когда ему показалось, что она исчезла…

Господи, ну и мелодрама!

Своё намерение прыгнуть со скалы Томпсон воспринимал куда глубже, интимнее, чем этот дешёвый, как он считал, педсовет.

– … небо заволокло тучами…

– Дайте ещё одну, – по-тихому вклинилась Ольга.

Томпсон протянул открытую пачку. Доктор не спеша клевал ему мозг.

От задушевной теплоты, с которой всё это говорилось, заныли зубы.

– … и в доме, как на перевале, где мы можем переждать грозовую гряду и дождаться просветления…

– А если оно не наступит? – вставил Томпсон. Вышло совсем некрасиво.

Доктор Джейкобс остановил на нём увлечённый взгляд.

– Спросим мнение остальных, вы не против?

Томпсон пожал плечами.

– Бульденеж, что говорят руки?

И, повернувшись к Томпсону, доктор добавил:

– Руки Бульденежа – метеозависимы, они предсказывают погоду. Мы вверяем в них себя.

Старик расплылся в морщинистой улыбке.

– Томпсону недоставало хорошей компании!

Майкл Джейкобс ответил кивком и добавил:

– Я того же мнения. А что скажет мистер Карлсен?

Адам мрачно взглянул на предмет обсуждения.

Пока он обдумывал ответ, Томпсон искоса посмотрел на Барбару. Она стояла поодаль у стены, не мигая, водя по всем своими маленькими серыми глазками надзирательницы.

– Я бы не мучил его и дал прыгнуть, – произнёс наконец Карлсен.

– Вот это правильно, – оценила Ольга, кивнув.

Вопрос Томпсона после её слов звучал как-то неловко:

– Вы бы за меня не боролись?

Карлсен отрезал:

– Нет.

Урсула с нажимом укорила его:

– Вы – жестокий человек!

– Никто не в силах излечить человека, если он однажды уже дошёл до обрыва. Даже вы, доктор.

Замечание Карлсена застало врасплох Джеффри Томпсона: уже второй человек ставил под сомнение деятельность Джейкобса.

Доктор тронул очки и спросил:

– Вы не верите в психоанализ?

– Я верю в изучение проблемы, но не в лечение, – пояснил Карлсен. – Если в первый раз попытка покончить с собой не удалась, человек будет подсознательно создавать себе ситуацию, в которой ему повезёт завершить начатое.

Томпсону стало интересно, что за этим крылось: душевная чёрствость или же нечто противоположное.

– Вы имели опыт общения с самоубийцами? – спросил он.

Адам Карлсен охотно кивнул в ответ.

– Из-за меня погибло несколько человек, – с гордостью викинга сообщил он.

– Из-за вас?

– Все они были убийцами.

В пальцах у Ольги крошилась забытая сигарета. Девушка с интересом наблюдала за лицом Томпсона.

Тот сидел прямо и не замечал собственной отвисшей челюсти.

– Мистер Карлсен их не убивал, – уточнил доктор Джейкобс. – Он лишь доказал их виновность, а затем великодушно дал им возможность покончить с собой, чтобы за них это не сделала виселица.

Барбара кашлянула.

– Как вам это удалось? – спросил Томпсон. – В смысле, раскрыть преступления?

Ответ был краток:

– Случайно.

– А теперь вас мучает совесть?

– Я – беженец, мистер Томпсон. Моих родителей расстреляли фашисты. Мне не жалко убийц. Но я был более чем милостив к ним. А если бы меня мучила совесть за чужие преступления, я бы давно покончил с собой.

– Тогда почему вы здесь?

Карлсен с расстановкой произнёс:

– В вашей замечательной стране меня, десятилетнего, взяла к себе семья – супружеская пара и их сын, мой ровесник. Пару месяцев назад он сбежал из дома. Его родители обвинили в этом меня и, можно сказать, временно выгнали из дома.

– Выкиньте их из головы, – вставила Ольга и язвительно добавила: – Эта замечательная страна всегда будет отторгать инородную кровь. А побег здесь всегда считался грехом иностранного происхождения.

Карлсен не стал комментировать.

Томпсон спросил:

– Вы как-то причастны к побегу их сына?

– Не больше, чем к смертям преступников, которым я дал возможность самим выбрать свою участь.

Юноша смахнул со лба нависшую прядь и посмотрел на Бульденежа.

– Всё, что я делал, это лишь пытался посеять в нём зерно ответственности, но он сбежал, как дезертир, не думая о семье и последствиях. Я назову это бунтарством без причины.

– Изгой! – громыхнул менторский тон, в воздух поднялся и задрожал указательный палец.

– Авантюрист, – сказал Карлсен, – вот более подходящее слово. Любитель ловли рыбы в мутной воде.

У старого джентльмена взыграли нервы, но он сдержался и насмешливо выкрикнул:

– Будьте тогда и к нам милостивы, молодой человек, и скажите, наконец, что такого плохого в свободе выбора своей личности?

– Пожалуйста. Люди, как он и как вы, лишённые ответственности, часто бывают опасны. Вы рушите общество, пока другие кровью, потом и слезами ставят его на ноги, – с мрачной лёгкостью произнёс Карлсен.

Бульденеж сорвался, захрипел:

– Взгляни на мои руки, дерзкий мальчишка! Взгляни! Я не могу работать!

Его руки трепетали, как бельё на ветру.

– Я даже кулаком в твоё нахальное лицо не попаду!

Он повернулся к Томпсону, от волнения у него сел голос.

– В молодости я бы разбил его лицо напополам, на две равные части!

Томпсон выразил кроткое восхищение, попутно поглядев на свою ладонь. В попытке свести разговор к шутке он произнёс:

– Кажется, я начинаю понимать, за что вас выгнали. Если вы и с приёмными родителями так разговаривали…

В него тут же вонзился острый взгляд Адама.

– По их версии, я тронулся умом, когда в десять лет потерял отца, вследствие чего стал давить на их сына психологически, результатом чего и стал его побег.

Барбара громко откашлялась.

– Сколько вам лет?

– Девятнадцать.

Томпсон поморщил лоб.

– Выглядите старше. Гораздо старше, – добавил он с задумчивой усмешкой.

Сара собрала пустые стаканы.

– Барбара, принесите мяч.

– Минуту, мистер Джейкобс.

6

Пока Барбара ходила за мячом, доктор сказал:

– Ваши объяснения, мистер Карлсен, логичны, как поведение скорпиона. Тронешь его – он ужалит. Точно и просто. С вами, если этого не понимать, можно здорово схлопотать.

Он ткнул пальцем в очки на переносице и улыбнулся.

– Нужно выпросить у короля разрешение на изъятие вашего мозга для исследования…

– У британцев странное чувство юмора, – взгляд Адама в тот момент был практически невыносим. – У меня стойкое чувство, что я – домашнее животное, которое когда-то подобрали, а потом отправили в клинику для кастрации.

Ольга зашлась грубым смехом.

– Отлично! Браво, браво!

Остальные молчали.

У Карлсена заалели пятна на скулах. Так бывало каждый раз, когда он говорил о себе. Словно разгоралась лампочка, готовая заискрить.

Доктор принялся делать запись. Пока он выводил слово «кастрация», хлопнула входная дверь, зашаркали по коридору. На пороге гостиной появился запыхавшийся Патрик с коробками в руках.

– Ма! Куда провизию ставить?

– Барбара вышла, Патрик, – сказал доктор.

– Ой, извините.

Ольга распахнула перед парнем халат.

– Мы как раз говорили про кастрацию, – протянула она прокуренным голосом старой бандерши.

Её голая грудь была измазана масляной краской.

Щёки Патрика, румяные от мороза, смущённо надулись.

Доктор Джейкобс встал и запахнул халат на Ольге.

– Унеси это на кухню, – сказал он Патрику.

Томпсон подумал, как пугающе Патрик похож на свою мать. Полнота, грубые черты неподвижного всё ещё детского лица. Интонации тонкого голоса, как у капризной девчонки. «Ещё одно ничтожество из рода Холлисов», – решил Томпсон.

– Вы правы, – шепнул он Бульденежу, – похоже, я – моральный урод.

– А, вы подумали, как жалок Патрик? – старик говорил расслабленно, как будто его разморило на солнце.

– Пожалуйста, тише…

Барбара принесла резиновый мяч.

– Играем, – доктор бросил мяч Бульденежу. – Венера!

– Зефир! – Бульденеж поймал мяч и тут же направил Карлсену. – Весна!

– Взрыв! – Адам бросил мяч Урсуле. – Рассвет!

– Незнакомец! – Урсула с трудом поймала, затем запустила в Томпсона. – Воскресенье!

Джеффри Томпсон схватил мяч и точно онемел.

– Вы язык проглотили? – встрепенулась Урсула.

Так и есть.

– Вы должны говорить, не задумываясь, – слегка попенял доктор.

Мужчина собрался.

– Извините… Воскресенье? Гм. Конец.

– Конец? – повторил Бульденеж таким тоном, как будто заподозрил, что Томпсон сошёл с ума.

– Примитивно! – не могла успокоиться Урсула.

Доктор хлопнул в ладони, поторапливая.

– Кидайте, кидайте!

– Сейчас… – Томпсон прокашлялся. – Тело!

– Ванесса! О… – Сара поняла, что сглупила. – Простите. Я не ожидала…

Барбара резко оторвалась от стены.

– Вы должны бросать только пациентам! – казалось, она сейчас кинется и вопьётся зубами в Томпсона.

– Кидай! Кидай! – твердил как заведённый Джейкобс.

Сара послушно кинула:

– Жаворонок!

Мяч направился к Ольге.

– Кровь! – сказала она и бросила доктору. – Обещание!

– Время… – его ответ задержался на секунду, затем он продолжил: – Ночь!

– Страх! – вырвалось у Бульденежа.

Его руки затряслись, глаза расширились.

– Измена…

– Сено! – Урсула кинула Томпсону. – Сердце!

– Т-тлен, – запнулся Томпсон. – Снег!

– Дом! – ясно ответил Карлсен. – Убийца!

– Фиалка! – Ольга направила мяч Томпсону. – Ад!

– Крысы… Гм… Убежище!

Бульденеж:

– Вода! Закат!

Урсула:

– Занавес! Аплодисменты!

Адам:

– Плесень! Одержимость!

Ольга:

– Соблазн! Спальня!

Джейкобс:

– Сновидения… Преграда!

Томпсон:

– Непреодолимость… Боль…

– НЕТ!

Это кричала Урсула – она бросила мяч в огонь камина и отпрыгнула.

– Что случилось? – спросил Майкл Джейкобс.

– Вы не видите разве?.. Мы кидали голову… голову моего мужа!

7

Барбара достала обугленный мяч из камина. Запахло жжёной резиной.

– Нужно проветрить комнату, – доктор Джейкобс встал. – Всем следует ненадолго покинуть помещение.

– Прятки! Пожалуйста! – Урсула сорвала с себя вуаль и радостно подскочила. – Чур, этот, ну, новенький, будет водить!

Она ткнула пальцем в Томпсона.

– Прятки? – спросил тот, не веря своим ушам.

Бульденеж просвистел ему на ухо горячим дыханием:

– Он всегда отправляет нас прятаться, если что-то идёт не по плану.

Доктор – чувствовалось, он был чем-то обеспокоен или огорчён, – кивнул и сказал:

– Пожалуй, прятки сейчас самая подходящая игра.

Джеффри Томпсон продолжал сидеть. Голова кружилась, в ней словно помешали ложкой. Он на секунду-две сомкнул веки, а когда открыл, никого рядом не было. Всех будто ветром сдуло.

«Что было в отваре?» – испугался мужчина.

Прятки… Вдова… Голова мужа…

Доктор Джейкобс задержался в дверях, видя состояние Томпсона.

– Побочный эффект от полыни с непривычки. Не волнуйтесь, скоро всё выветрится, – объяснил он. – Я покину вас на время. Четверо остальных уже прячутся, вы можете искать где угодно. Кроме спален, это личные пространства.

– Постойте…

Томпсон встал с дивана, соображая, сможет ли держаться на ногах.

– Простите. В самом деле – простая игра в прятки?

Доктор ткнул пальцем в очки.

– Играли когда-нибудь?

Не с детьми и не в детстве…

Томпсон уклончиво спросил в ответ:

– Какой в этом смысл?

– Смысл, чтобы вы искали, а другие прятались.

– Я хочу сказать… – кулаки Томпсона сжались в карманах брюк. – Я понимаю игру с мячом. Ассоциации. Вас интересует то, что внутри нас. Но серьёзно ли – прятки?

Доктор улыбнулся.

– Это не для протокола, – он постучал карандашом о тетрадь. – Расслабьтесь. Скрасьте себе вечер простой игрой.

Томпсон почувствовал внезапную эйфорию.

Вот значит как?..

Надо будет узнать рецепт коктейля…

– Сегодня вы начали с чистого листа. У вас фаза детства. Ощущаете?

Томпсон с удивлением признал, что странное состояние, в котором он пребывал, действительно было похоже на счастливое детство.

– До скольких мне считать?

– Кажется, в прошлый раз вы остановились на десяти?

Томпсон в момент покрылся гусиной кожей.

Струны нервов пощипывались здесь виртуозно!

– Представьте, что вы в доме, вам шесть или семь. Начинайте считать. На десяти задержите дыхание. Если паники не будет, выдыхайте и продолжайте счёт до двадцати – в этот раз у вас получится.

А если не получится, придёт Барбара и разденется…

Томпсон не заметил, как искусал губу.

– Я нахожу ваши методы жестокими, – решился высказаться он.

Это замечание не тронуло доктора. С годами он приноровился проглатывать его, ничего не ощущая.

Он произнёс дежурный докторский ответ, перед тем как исчезнуть:

– Страх заставляет переоценивать препятствие. Чтобы пережить боль, которой мы боимся, необходимо её сперва ощутить. Но в этот раз вы делаете первый шаг. Ваши страхи, поверьте, покажутся вам ничтожными.