Отец, когда женился, сказал нам, детям от первого брака, что наша мама умерла в Сибири через год после отъезда, но я лично не поверила ему, хотя тогда, в десять лет, пережила самые тяжёлые минуты своего детства. Никому не пожелаю два раза подряд потерять мать! Сначала отец подал в суд на лишение её родительских прав, и по его настоянию за тунеядство маму, это при трёх малолетних детях, сослали в Сибирь. Смутно помню сцену прощания – мама в слезах обнимает нас, а мы цепляемся за неё и не хотим отпускать. Отец грубо схватил её за рукав и оттащил от нас. Она села в машину и уехала на вокзал… До сих пор перед моим взором её глаза, полные слёз и отчаяния…

Потом мачеха, изо всех сил стараясь, чтобы мы называли её мамой, показала нам какое-то письмо, в котором подтверждалось, что Лиля умерла. Где-то в глубине своей наивной детской души я не верила в смерть мамы, я ждала и надеялась на чудо… Как-то случайно я услышала разговор бабушки Даши со своей сестрой, в котором они обсуждали, что послать дочери, чтобы она пережила холодную зиму в Сибири. Так я получила ещё один шок, узнав, что на самом деле наша мама жива. И я возненавидела её за всё, что мне пришлось пережить! Как она могла с нами так поступить? Как могла бросить нас и не писать, если она была жива? Ведь она так любила меня и братьев! Как же можно предать любовь? Разве может поступить так настоящая мать? В моей детской голове не укладывалось это, и, наверное, чтобы защитить себя от боли и отчаяния, я невольно допустила в свою душу ненависть. И прожила с ней долго…

Мне не хочется вспоминать своё детство, не хочется копаться в прошлом. Только я понимаю, что без этого я не смогу объяснить, почему мне хотелось, чтобы свекровь приняла меня как родную дочь.

Как я упоминала, моё детство прошло в небольшом южном городе Солнечногорске. По тем временам семья с тремя детьми ещё не считалась многодетной, мы жили скромно, если не сказать более жёстко – бедно. И не совсем благополучно.

Отец, я не помню, чтобы называла его папой, кроме знаменитой в те годы фамилии Ларин, ничего мне в жизни не оставил – ни наследства, ни добрых о нём воспоминаний. Был он человеком малообразованным, грубым, жёстким, до садизма, и нелюдимым. Хотя внешность имел приятную – высокий, подтянутый, с копной русых вьющихся волос, с упрямым подбородком и светлыми, но холодными, глазами. Я не помню его улыбку или смех, я не помню, чтобы он играл с нами, детьми, в какие-нибудь игры, я не припоминаю ни одного разговора по душам. А в народе говорят, что отец всегда мечтает иметь мальчика, а любит больше дочь. Ни я, ни мои два брата, старший и младший, отцовской любви не ощущали. Мы даже не представляли себе, как настоящий отец должен любить детей. Мне всегда казалось, что мы ему постоянно мешаем, чем-то досаждаем или делаем что-то не так. Я его панически боялась, до дрожи во всём теле, до заикания! Боялась его тяжёлого взгляда из-под мохнатых бровей и его тяжёлой руки. Да-да, он часто в порыве злости и какого-то бессильного отчаяния поднимал на нас не просто руку, а брал ремень и стегал до тех пор, пока мы не забивались под кровать. Я тихонько радовалась, когда он уезжал в командировку, чувствуя некоторую свободу. А уезжал он часто, даже в то время, когда мама с нами уже не жила. Он работал проводником вагона дальнего следования. Я потом, когда у меня самой появились дети, часто думала – как он мог оставлять нас одних, без матери, на два-три дня? Надеялся на бабушку Дашу, живущую с нами по соседству? Так она видеть его не могла после того, что он сделал с её дочерью! Как мы вообще выжили без денег и нормальной еды, ведь он оставлял нам, как сейчас помню, 32 копейки, ровно на две булки серого хлеба! И это не во время войны… Так что о чувстве голода, когда сосёт под ложечкой и хочется хоть что-нибудь пожевать, я знаю хорошо. Удивительно, что в таких условиях никто из нас не начал воровать! Кстати, мы в школе никому не говорили, что отец нас бьёт, а мачеха выгоняет из дому. Мы не привыкли жаловаться и не ждали ни от кого помощи. Смирились со своей безрадостной судьбой. Старший брат Витя не отличался в школе примерным поведением и хорошей учебой, но по кривой дорожке не пошёл. Младший Серёжа и вовсе рос болезненным и беспомощным, он везде и всюду бегал за мной хвостиком. Плакал, не понимая, где наша мама и скоро ли она вернётся.

Я повзрослела рано и очень быстро, до прихода в дом мачехи, заменила братьям мать – я научилась готовить борщ, картошку, макароны, яичницу, я стирала вручную их рубашки и носки, я собирала их в школу. Не знаю, откуда у меня возникла уверенность, что все мои детские переживания и трудности останутся позади. В десять лет я дала себе слово, что когда-нибудь напишу о своей жизни роман и стану, конечно же, знаменитой. А пока… – надо учиться только на отлично! Иначе я так и останусь за бортом жизни.

Как я завидовала одноклассницам, у которых было всё – любящая мама, дружная семья, модные наряды и светлое будущее. Мне выпала доля добиваться всего самой. Я решила развивать свой ум при помощи шахмат и к окончанию школы имела уже первый взрослый разряд, выполнив норматив в мужском турнире. Я, как могла, следила за своим здоровьем, делала по утрам зарядку, ходила в школьную секцию баскетбола. Зимой каталась на лыжах, закреплённых ремнями на валенки, любила с братьями гонять по улице на велосипеде и научилась плавать. А школу, как и задумала, окончила с золотой медалью.

Повзрослев и став мудрее, я решила как можно больше узнать о семьях отца и матери. На каникулах поехала к маминой сестре, и тётя Марина рассказала мне удивительную историю. Оказывается, отец хотел жениться на ней. Они подали в загс заявление, но в ночь перед свадьбой тётя вдруг отчетливо поняла, что совершает в жизни непоправимую ошибку. Она отказала жениху и уехала к маме, моей бабушке Дарье, в небольшой южный городок. Через некоторое время отец приехал следом и умолял Марину выйти за него замуж. Она наотрез отказалась. Тогда бабушка предложила:

– Давай я тебя познакомлю со своей старшей дочерью Лилией. У неё и характер мягче, и красотой её судьба не обделила.

Так мама вышла замуж за жениха своей младшей сестры, зная его всего…три дня. Не надо забывать, что недавно закончилась война, и женихов на всех не хватало. А если учесть, что отец в молодости был хорош собой, то скоропалительный брак матери можно как-то понять. Вот только бабушка всю жизнь не могла простить себе, что сосватала дочери такого мужа. Она часто говорила мне:

– Машенька, это я виновата в несчастной доле своей старшей дочери… Да и в том, что ты выросла практически сиротой…

Я помню маму не чётко, как в каком-то предутреннем сне – она молодая, красивая, в голубом шифоновом платье и какой-то причудливой шляпке. Она, как говорила бабушка, с детства была мягкой, доброй и сострадательной. Она не могла равнодушно пройти мимо чужого горя, жалела не только людей, но и бродячих собак и кошек. Это от неё передалось мне умение хорошо шить, вязать, вышивать и готовить. Хотя сама она меня этому не учила. Я почти ничего не помню из того отрезка жизни. Была любящая мама, и вдруг её не стало…Оказывается, всё было как в плохом романе – мама не выдержала жестокого обращения отца, который бил её и заставлял заниматься спекуляцией, а, кроме этого, часто изменял ей в командировках. Она нашла для себя выход – начала пить. Сначала за компанию с отцом, потом уже и сама. От нас этот факт тщательно скрывали, отводя нас к бабушке во время семейных скандалов. А потом был суд…

Несколько лет мы жили только с отцом, но, как я упоминала, недалеко от бабушки Даши. Она перебивалась случайными заработками и материально внукам помочь не могла. Зато поддерживала в трудную минуту добрым словом и даже защищала от неправедного гнева отца. Жили мы во времянке, наскоро построенной отцом по приезде в город. Там было печное отопление и всего две маленьких комнаты, где пройти можно было, только отодвинув старую мебель. Питались и одевались плохо. Отцу было жалко тратить на детей, да и на себя тоже, заработанные деньги. У него была одна страсть: складывать их на сберегательную книжку. За что он потом и поплатился. Забегая вперед, скажу, что при распаде СССР, когда заморозили счета, у него осталось сорок тысяч рублей! На них можно было купить в то время четыре хороших дома. Видно, не пережив такого удара, он вскоре умер.

По-видимому, патологическая жадность отца, его угрюмость, нелюдимость и «приданое» в количестве троих детей долго не способствовало поиску спутницы жизни. Приходили какие-то женщины в дом, но, сколько их было, какие они, я не помню. Задерживались они недолго. Я оценивала их и понимала, что никто из них не сможет заменить мне мать. Но в то же время я очень хотела её иметь! Только бабушка знала, как мне не хватало маминой улыбки, ласки, доброго слова, участия, заботы, одобрения и понимания. Не хватает и до сих пор, хотя я давно сама стала мамой и бабушкой…

Наконец, когда я уже училась в пятом классе, отцу повезло. Он нашёл женщину – несимпатичную, толстую, крикливую, и к тому же – неряху. А нам – настоящую мачеху, о которых хорошо написано в русских сказках: злую, своенравную, ничего не умеющую делать по хозяйству. И у молодой мачехи, а она была младше отца на 12 лет, вскоре родились две дочери подряд. Меня, неугодную падчерицу и моего старшего брата, чтобы не мешались под ногами, она решила, нет, не в лес отвести, а сдать в интернат.

В 60-е годы прошлого столетия даже дети знали и любили актрису Анну Ларину. Я тоже несколько раз смотрела фильмы с её участием и гордилась тем, что героиня была моей однофамилицей. Мечтала ли с ней встретиться? Нет, я была реалисткой. Зачем мечтать о несбыточном? Анна Ларина купалась в лучах славы, а неизвестная ей девочка Маша замкнулась в своем горе: я не могла простить отца, который не воспротивился моему изгнанию из родного дома. Я была в отчаянии и даже вынашивала мысль о самоубийстве. Но, видно, Бог оградил меня от такого шага.

Но вернемся в интернат. Я долго ни с кем не хотела разговаривать. Держалась особняком, искала по коридорам брата. Когда дети узнали мою фамилию, то начали приставать с вопросами:

– Анна Ларина – твоя родственница?

И я не выдержала, соврала:

– Это моя мама, она всё время в разъездах, то на съёмках, то на фестивалях. Ей некогда за нами смотреть, а на каникулах она обязательно заберет нас в Москву!

По-моему, дети мне поверили. Долго ли продолжалось вранье? Нет. В интернате я выдержала около двух месяцев, а потом сбежала к бабушке Даше в её небольшой, но такой родной, дом.

Только через много лет я узнала, что было общего между моей мамой и той знаменитой актрисой. Они обе рождены в феврале, почти ровесницы. Обе – красавицы. Почему же к одной судьба была так благосклонна, а другая пустила свою жизнь под откос?

Растревожив свою душу воспоминаниями, заснула я под утро. Саша встал, тихонько оделся и ушёл, оставив записку:

« Машенька, родная моя! Я слышал, когда ты легла спать и не стал тебя будить. Отдохни, я скажу Дине, что ты приболела, пусть тебя не отмечает в журнале. У меня четыре пары, приду поздно. Целую! До встречи!»

Забота и нежность мужа тронула меня до слёз. И почему я после свадьбы стала такой сентиментальной? Гормональный сбой?

На пятом курсе университета мы с мужем устроились на работу лаборантами на пол-ставки. Саша ещё на той злополучной деревенской свадьбе заявил маме, что на свою семью он будет зарабатывать сам. И просил её денег больше не присылать. Нина Даниловна сокрушалась по этому поводу, потому что чувствовала перед сыном вину, что он так рано покинул дом, и эту вину она хотела искупить хотя бы тем, что помогала Саше получить высшее образование. Зато отчим был рад, и через некоторое время они совместно накопили денег на машину. В следующий наш приезд Григорий Иванович с гордостью встречал нас на новеньком «Москвиче». Но это будет летом, а пока наши дни были расписаны по минутам – работа над дипломами, подготовка к госэкзаменам, полдня в научно-исследовательском институте, спортивные секции и, конечно, встречи с друзьями.

Ко мне частенько забегала Маринка, она училась на экономиста и была младше меня на год. Но разницы в возрасте мы с ней не ощущали. Как я уже упоминала, мы с ней познакомились в стройотряде два года назад, куда нас взяли в качестве поваров. Нет, тогда никто не требовал диплома повара, чтобы поехать в стройотряд на такую непрестижную работу. На собеседовании нас спросили, что мы умеем готовить, и ответами остались довольны. Честно сказать, ни я, ни Маринка никогда не готовили на сорок человек, и мы слабо себе представляли, как справимся с обязанностью поваров в посёлке, затерянном в тайге. Зато мы сразу поняли, что мы с ней – родственные души. Нас даже многие принимали за сестёр, а мы и не пытались это опровергать, ведь не только характерами, но внешне мы с ней были похожи. Помню, как вечером мы собирали вокруг себя наших друзей мужского пола, жгли костёр и пели задушевные песни. Можно этому не верить, но у неё и у меня в то время было много парней, с которыми мы по-дружески общались и просто разговаривали на разные темы. Все знали, что у меня есть в стройотряде парень Виталий, а Маринка ждёт своего солдата из армии. Они с Валентином росли вместе, ходили в одну школу, их роман начался в девятом классе. Когда мы работали в стройотряде, она ждала его уже три года, он служил во флоте и скоро должен демобилизоваться. К чему я вспомнила наше знакомство с Мариной?

Мы с ней жили в отдельном домике вдвоём и перед сном долго разговаривали на всякие темы. Как-то Марина сказала:

– Знаешь, Маша, мне очень повезло с будущей свекровью. Во-первых, у неё нет своей дочери, а только два сына, а во-вторых, она такая добрая и отзывчивая! Когда Валя только начал за мной ухаживать, она сразу начала называть меня дочкой! Да, я понимаю, что у нас в деревне часто к девушкам так обращаются пожилые женщины, но в её устах слово «дочка» звучало как-то по-родственному. Когда Валентина забрали в армию, мы на проводах стояли рядом. Она обняла меня и прошептала: «Не плачь, моя милая, всё у вас будет хорошо. Валя тебя любит, да и мне ты уже дочкой стала. Заходи к нам почаще!»

– Да, Маришка, повезло тебе. А ты как её называешь?

– Пока тётя Клава, как и раньше. Когда поженимся, наверное, мамой буду звать. Но не уверена. Они от нас живут недалеко, моя мама с тётей Клавой вместе на ферме работают. Я не представляю себе, как я при своей маме чужую тётю так же буду называть. А, не хочу ничего загадывать! Как будет! – Марина жила сегодняшним днём и не любила гадать на кофейной гуще. Вообще, у неё лёгкий и весёлый нрав. И я её очень любила!

– Мне тоже хочется хорошую свекровь. Только я боюсь, если выйду замуж за Виталия, то она замучает меня своей ревностью. Он у неё один единственный, растёт без отца. Не скажу, что по характеру он маменькин сыночек, но женщины, воспитывающие в одиночку сыновей, чаще всего надеются, что именно он им станет надеждой и опорой в старости. К жене, мне кажется, будет сильно ревновать и всеми силами будет отодвигать её на второй план. А я так не хочу!

– Маша, не бери в голову! Она, слава Богу, живёт где-то далеко, и вряд ли с тёплых краёв приедет в Н-ск. А, если честно, то о свекрови тебе рано думать. Мне кажется, что вы с Виталием друг другу не подходите. Сколько его вижу, всё время он хмурый, раздражённый и не разговорчивый. А ты весёлая, непредсказуемая и озорная. А ещё отзывчивая, добрая, покладистая, выдержанная. Я вообще не вижу в тебе недостатков! А он… Даже говорить не хочу! Заметь, ведь ни разу к нам в компанию вечером не пришёл! Тебе не кажется это странным?

– Он говорит, что с непривычки очень устаёт. Да и сердце у него больное.

– Зачем он тогда поехал в стройотряд?

– Хотел маме помочь.

– Вот, видишь, на первом месте всё же мама! – Маринка сказала это то ли с вызовом, то ли с торжеством.

– Да я понимаю, что всё у нас ещё не определено, как раз в стройотряде и посмотрю, какой Виталий на самом деле…

Здесь, в далёком таёжном посёлке Аякс, я впервые, вместе с Мариной, начала дневниковые записи. Вот какая страничка мне попалась, когда я листала пожелтевшие листы в толстой тетрадке с коричневым переплётом:

«7 августа 1970 года. Как жить дальше? Как мы с Мариной сможем пробыть тут ещё месяц? В отряде, который так можно назвать с натяжкой, случилось странное, страшное и непредвиденное событие. Виталия выгнали из отряда якобы за плохую работу. Как это несправедливо! В той ситуации, когда командир по полмесяца отсутствует и не определяет фронт работ, выгонять в первую очередь нужно его! И многих других. Часть ребят, да и мы с Мариной, встали на защиту Виталия. Мы сочинили письмо, где пришлось изложить все факты, доказывающие вину командира. И отправили его с водителем в трест, от которого работаем. Или мы неправильно поступили? Но ведь хочется справедливости! Осадок горький остался в моей душе и после собрания, и после письма. Наверное, мы заварили такую кашу! Хотя на данный момент ничего исправить нельзя – Виталий собирает вещи и скоро уедет домой на попутном транспорте. А мне остаётся ждать и мучиться.

Не разберусь в себе. После собрания плакала от обиды и злости, и от…жалости к Виталию. Да, именно от жалости! Вот, он уехал, а я даже не заплакала! Просто на душе пустота. Думать больше ни о чём не хочется. И видеть никого не хочу! Уйти в сопки, что ли? Заблудиться, чтобы никто не нашёл? Нет, так нельзя! Кто же тогда будет бороться за справедливость? Нужно жить и быть сильной, ведь именно об этом я при расставании говорила Виталию. А мне о многом предстоит подумать. Хватит плыть по течению, хватит быть беспечной девочкой. Мы с Виталием достаточно взрослые люди, и пора думать головой! Да, мне не хватает опыта в общении с противоположным полом, но такой урок, какой я получила сейчас, даром тоже не пройдёт. Нужно учиться всему, особенно разбираться в своих чувствах!»

Оказывается, права была Марина, когда говорила о том, что рано я сокрушаюсь по поводу свекрови. После стройотряда мы с Виталием проговорили почти целую ночь и решили остаться друзьями.

А теперь у меня есть мой любимый Саша и заботливая свекровь. Все свои письма она начинает с того, что здоровается сначала со мной, а только потом с Сашей. Всегда интересуется моим здоровьем и делами в учёбе. Как-то само собой вышло, что на письма стала отвечать я. Мужчины, как я поняла, не любят писать письма. Устав напоминать мужу, что пора ответить маме, я как-то села и сама ей написала. В письме мне было не так страшно назвать её мамой. Так у нас и повелось – мама и дочка. Ах, если бы так и было всегда!

Если говорить о чувствах, то по отношению к Нине Даниловне я испытывала жалость, особенно после того случая на свадьбе. Потом, наблюдая за её жизнью во втором браке, я не могла понять её как женщину – почему она сама себя не ценит и не уважает? Почему позволяет мужу издеваться над собой? А если человек не любит себя, то как к нему будут относиться окружающие? Мне очень хотелось полюбить свекровь и быть к ней ближе, но вот это непринятие её как женщины не давало мне такой возможности. А жалость разве равна любви? Да, я сочувствовала ей, старалась в письмах поддержать её, сказать какие-то приятные слова, но, как я теперь понимаю, любви к ней не испытывала со дня нашей свадьбы. Зато их с Григорием сынишку Игорька полюбила с первого взгляда! Такой славный мальчуган был! Любопытный, озорной и в то же время застенчивый. Помню, как после свадьбы он прокрался в мою комнату и положил около кровати букетик полевых цветов. Я не стала открывать глаза, притворившись, что ещё сплю, но потом спросила его, где он набрал цветов. Он помотал головой и убежал. Мы с Сашей в то лето часто брали его с собой на прогулки, а дома он старался быть ко мне ближе. Нина Даниловна уходила на работу рано, а приходила поздно. Ей некогда было заниматься сыном, читать ему сказки или играть. Мне так показалось, что мы с ним похожи, ему тоже не хватало материнской любви.

Глава 3

Последняя встреча

Никогда и никому я не рассказывала о последней встрече с родной матерью. Ни близким подругам, ни мужу. Слишком больно, невыносимо больно было об этом вспоминать. И неправда, что время лечит. С той последней встречи прошло уже больше сорока лет, а я помню всё до мельчайших подробностей…