– Ещё. – медленно проговорил Василий Васильевич, видно, что ему трудно было говорить. – Вот. – его рука, вывернутая под неестественным углом, протянула шприц, наполненный некой фиолетовой светящейся жидкостью. – Воскреси. Жён. Нам их не хватает. – Василий Васильевич закашлялся. Никола колебался. Но взял шприц.

Соблазн. Шанс. Вот причина первородного греха Николая. Шанс вернуть воспоминания, вновь встретиться с любимым человеком. А что останется пойдёт на их волю. Они и не заметят. А Бог простит. Бог поймёт. А если и нет, то ведь этого он и хочет, раз никак не препятствует. Николай слышал про болезнь, разлагающую плоть при касании. Но ведь ему не нужно её касаться, достаточно будет просто ещё раз поговорить. К тому же Василий Васильевич не боится, а значит всё хорошо, всё дозволено.

Николай спустился на второй этаж. Фиолетовый свет причудливо отражался от крови на стенах, будто бы она пролилась совсем недавно. Но он не замечал этого. Не слышал и запах серы. Ему бы только лишний раз поговорить с любимым человеком, как раз закопанным недалеко, на территории дома, разве в бессмертии есть что-то плохое? Бог же бессмертен. Стремительно идя, он вдруг остановился перед портретами, теперь ему показалось, что смотрящие на него люди глядят укоризненно и недовольно, Николай взмолился Богу, чтобы тот не был малодушен и попытался понять, ведь он сможет в любой момент снова вернуть их Богу, когда захочется, если его об этом попросят.

Первый этаж встретил Николая холодом и едким запахом серы, будто бы все стены и весь воздух были пропитаны ей. Поморщившись, но быстро привыкнув, он аккуратно убрал шприц в карман и вышел на улицу. Выходя, заметил, что теперь паразиты дома водили, как ему показалось, радостные хороводы. На улице небо приобрело грозовой оттенок. Сильно темнело. Время года располагало к теплу, но было чертовски холодно.

– Что будем делать? – спросил Христофор у подошедшего отца.

– Идёт пост. Пусть поголодают, мы тоже поголодаем. На утро решим, что делать. Ложитесь спать.

Дети, повиновавшись, ушли. Николай остался стоять на улице. Укутавшись в изорванное пальто, он принялся смотреть на могилу своей жены в раздумьях. Вспомнилось прошлое.

Свет. Солнце. Жизнь. Церковь. Первая встреча. Страсть. Грех. Волнение. Страх. Радость. Счастье. Вторая встреча. Страсть. Грех. Волнение. Радость. Третья встреча. Страсть. Грех.

Грех. Беременность. Грех. Женитьба. Грех. Гнев. Ссора. Разлука. Воссоединение. Расставание. Воссоединение. Расставание. Грех…

Память мимолётна, мимолётна и жизнь. Несправедливо, что люди, к которым мы не равнодушны уходят так быстро. Но почему, когда судьба даёт нам шанс, мы должны терпеть лишения, унижения, ради чего? Ради лучшей жизни после смерти? Ради встречи с Богом на праведном суде? В чём урок смерти близкого?

– Даже, если урок и был, то он не усвоен, – мычал про себя Николай, схватив лопату, валяющуюся на земле, и начал раскапывать могилу жены. Существо, а иначе назвать это подобие человека нельзя, глядело на него с третьего этажа, облизывая клыки и потирая щупальцы.

Быстро раскапывая землю, Николай краем глаза заметил молнии, беззвучно блистающие вдалеке, однако он не принял или не захотел принимать это предостережение. Его охватила идея. Потоком сбила с правильного пути, показывая миражи вместо реальности. Как в тумане, во мгле Николай достучался до сгнившего гроба. Молния сверкнула в метрах тридцати от него, осветив торжествующее лицо, но он ни на что не обращал внимания. Пробил гроб. От силы удара случайно повредил труп, его сердце ёкнуло, появился испуг, страх. Николай в ужасе отпрыгнул от гроба. Начал горько-горько плакать от осознания собственных поступков.

– Они. Знают. Что. Ты. – послышался голос из гроба или Николаю это показалось?

В сомнениях он подполз к могиле. Приоткрыл дощечку, скрывавшую лицо возлюбленной. На него взглянуло бледное, до костей опустошённое лицо. Глаз не было. Из щеки выполз червь. И только тогда он увидел – всё днище гроба было наполненно жуками, они копошились, залезая друг на друга, безмятежно входили внутрь Её тела и безмятежно из него выходили. Но тем не менее губы мертвеца зашевелились:

– Они. Хотят. Ты. Хочешь.

Челюсть неустойчиво ходила то вверх, то вниз. Рот неестественно открывался, приоткрывая пустую полость, в которой не было ни языка, ни зубов. Николай смотрел на это, как заворожённый. Смерть дышала ему в лицо, но он видел жизнь, угасшую, но возвратимую. Николай позабыл обо всём на свете. Только видел, как чудесное лицо, высеченное в его памяти, вновь оживает, пуще преображается и расцветает. Видел прекрасные, шелковистые золотистые волосы, похожие на осторожный луч солнца, случайно забредший через плотные шторы в их спальню. Слышал Её звонкий смех. Чувствовал Её мягкое прикосновение. «Не время для сомнений!», – пронеслось у него в голове. Достав шприц, отогнавший жуков прочь, и почему-то плача, Николай ударил им в сердце жены.

Существо ликовало. Природа затихла. Он пристально смотрел на Неё. Она будто бы заново открыла глаза, пошевелилась. Позабыв обо всём, он взял Её за руку.

Она закричала. Пронзительно. Громко. Болезненно. Вся затряслась. В конвульсиях пыталась встать. Николай отскочил от живого мертвеца, он не получил красоты, лишь мучения и уродливость. Труп, пытаясь опереться на руки, переломал их так, что кости вошли друг в друга и вылезли из мягкого тела. Остатки кожи на лице начали слезать, из-под неё полезли сколопендры, жуки-трупоеды, мертвоеды и прочие мелкие насекомые, похожие на тараканов. Показался белый череп. Мертвец прекратил потуги встать и, смотря прямо на Николая, произнёс:

– Грех! Великий грех! Более мы не встретимся! Нет. Нет. Нет!

Прибежали сыновья. В ужасе смотрели они на отца и мать. Самуил, упав на колени, стал просить Бога, чтобы Он забрал её на небеса, чтобы она не страдала более на бренной земле. И услышал его Бог. Труп, прокряхтев последнее слово, упал замертво, перевалившись вперёд через гроб:

– Ад.

На утро сто пятидесятого дня никто не проронил ни слова. Сыновья старались держаться от отца чуть поодаль, они пытались как-то успокоить его, но он лишь мотал головой, мычал и в панике сжимал свою голову. Только крысы, тараканы и термиты не сторонились его, они водили вокруг него причудливые хороводы и будто бы ласкались. Николай же, наклонив голову в сторону, неосознанно смотрел в пустоту. Теперь он больше походил на куклу, чем на живого человека. Такой же бледный, такой же неестественно живой.

То ли верещало от голода, то ли ликовало существо третьего этажа. Оно кричало так, что иной раз приходилось закрывать уши руками, но Николай, сидящий у лестницы ближе всех, как будто этого не замечал. Утром, как и прошлой ночью он не молился, двое суток ничего не ел, но живот ничего и не требовал, было лишь чувство зияющей пустоты. Ничего не пил – вся вода была освещена. Не моргал, отчего в глазах стояли слёзы. Даже дышать, будто бы не хотел. Жизнь потеряла смысл, остался лишь давящий душу страх быть изгнанным на вечные муки в ад. Когда сыновья ушли, не в силах слышать верещание существа, Николай посмотрел на остатки иконы, валяющейся теперь подле него на полу. Бог смотрел на него укоризненно и угрожающе, он будто бы теперь ждал что-то от него.

Николай встал на шатающиеся ноги. Снова услышал визг существа. Быстро заморгал. Полез в небольшой шкафчик, где была спрятана бутылка старого вина, оставленная ещё со времён болезни его жены. Потом взял спички.

Выбор был сделан. Жуки тут же бросились от него в разные стороны, верещание существа прекратилось. Весь дом вдруг замолк. Однако, в ушах Николая стоял оглушительный грохот, когда он разливал вино по полу. Начал подниматься наверх. Каждый шаг давался ему с трудом. Всё его естество кричало и горело. Серой запахло в разы сильнее. Вот пройдён подъём на второй этаж. Портреты теперь уже без лиц смотрели на него. Но он лишь благоговейно улыбнулся и лил дальше. Кровь второго этажа под его ногами пенилась и кипела. Страшный запах поднялся вокруг, иного бы давно вырвало, иной бы развернулся и принялся бежать, но не он, не теперь. Выбор был сделан. Вокруг слышались отголоски голосов животных, живших здесь. Теперь он слышал их явственно. Они подбадривали его, то рыком, то шипением, то писком. И он, вдохновлённый, брёл дальше. Наконец, существо, вероятно также услышавшее одобрительные возгласы, вдруг взмолилось:

– Чего ты. Хочешь? Ещё? Дадим ещё. Вечной жизни? Будет. Не молчи. Мы. Не хотим. Умирать. Чего ты. Хочешь?

Но он не слышал и всё шёл, тяжёлыми шагами поднимался по лестнице. Теперь в бутылке осталось всего немного вина. На последний подъём.

– Ад. Тебя. Ждёт. Ад. Будь. С нами. Даруем свободу. Отпущение. Молись. Нам. Ты же. Этого хочешь? Хочешь. Верить?

Он поднялся. Василий Васильевич бледный как мел, умоляюще смотрел на него своими чёрными глазами. Протянул руки. Николай вытянул свои, предварительно достав маленький предмет из кармана. Заметил черноту пальцев там, где касался своей жены. После, посмотрев прямо в дальний угол, где пряталось существо, уронил бутылку, разлетевшуюся на мелкие осколки и, зажёгши спичку, бросил её себе под ноги. Выбор был сделан.

Василий Васильевич бросился к нему, но лишь упал навзничь, змеиные щупальца за ним слепо стали шататься из стороны в сторону. Вспыхнул огонь. Пляшущие огоньки пламени на секунду осветили существо. Перед взором Николы открылась нечто: несколько голов с телами, срощенных в одно целое, тонкой обтягивающей кожей смотрели на него своими пустыми чёрными глазами, наполненные ненавистью и злобой. Существо, имеющее приличную черноту у торса, бросилось на Николу. Огонь вспыхнул прямо между ними перед тем, как нечто, раскрыв уродливую пасть откуда-то сверху, не бросилось в него.