Глава 2

В субботнее утро после бала Джон с женой еще были в постели.

– П-пожалуйста, Кэролайн! Я не хочу!

– Плевать мне на то, что ты хочешь, жалкий слизняк! Давай!

Джон Мерривейл зажмурился и пополз вниз, пока глаза не оказались на одном уровне с аккуратно подстриженным черным треугольником.

– Не будь ты таким ничтожным импотентом с вечно повисшим прибором, все это было бы мне ни к чему. Но поскольку у тебя опять не поднимается, это самое малое, что ты можешь сделать.

Джон принялся исполнять приказ. Он ненавидел оральный секс. Считал его омерзительным. Но давно миновали те дни, когда ему было позволено следовать собственным желаниям. Его сексуальная жизнь была цепью еженощных унижений. А хуже всего были уик-энды. Кэролайн ожидала утренних «упражнений» по субботам, а иногда и по воскресеньям. Джон всегда недоумевал, как женщина, столь очевидно его презирающая, по-прежнему жаждет секса. С ним. Но Кэролайн, похоже, наслаждалась, унижая мужа. Подчиняя своей воле.

Чувствуя, как она яростно извивается под ласками его языка, Джон едва подавил рвотные судороги. Иногда он в своих фантазиях представлял, как избавляется от Кэролайн.

Пойти на работу и не вернуться… Подсыпать ей снотворное и задушить во сне.

Джон отлично сознавал, что у него не хватит отваги на что-то подобное. И это было самым худшим в его невыносимом браке.

Его жена во всем права. Он действительно слабак. И трус.

В самом начале, когда они впервые встретились, Джон надеялся, что столь доминирующая личность, как Кэролайн, поделится с ним своей силой. И тогда ее уверенность в себе и амбиции компенсируют его застенчивость. В течение нескольких счастливых месяцев так оно и было. Но вскоре натура жены проявилась в полной мере. В отличие от Ленни амбиции жены не были созидающей силой – скорее черной дырой, подогреваемым завистью водоворотом, высасывавшим жизнь из всякого, кто смел к нему приблизиться. К тому времени как Джон Мерривейл осознал, с каким чудовищем живет, было слишком поздно. Если он подаст на развод, она на весь мир ославит его импотентом. А такого унижения он не вынесет.

К счастью, у Кэролайн ушло минуты две, чтобы получить оргазм. Отдышавшись, она встала и промаршировала в душ, предоставив Джону сменить постельное белье. Ему не было нужды выполнять черную работу: Мерривейлы содержали небольшую армию слуг и горничных, убиравших особняк, больше похожий на дворец. Но Кэролайн настаивала, чтобы перестилал постель именно муж. Однажды, посчитав, что он неаккуратно заправил простыни, она разбила флакон с духами об его физиономию. Чтобы зашить рану, потребовалось шестнадцать швов – на левой щеке до сих пор остался шрам. Джон сказал Ленни, что на него напали хулиганы, и это, по его мнению, было не так уж далеко от истины.

Не будь Ленни, Джон покончил бы с собой много лет назад. Дружба Ленни, его искреннее теплое отношение, готовность пошутить, даже когда дела шли худо, были самыми важными в жизни Джона. Он существовал только ради работы в «Кворуме» и своих обязанностей, не ради денег или власти, которые они ему давали… нет. Он хотел, чтобы Ленни гордился им. Ленни Брукштайн был единственным, кто верил в Джона. Неуклюжий, застенчивый, физически непривлекательный, с рыжими волосами, бледной кожей и нескладной фигурой, Мерривейл никогда не был популярным. У него не было братьев и сестер, с которыми Джон мог бы поделиться своими неприятностями или отпраздновать скромные успехи. Даже родители разочаровались в нем. Конечно, вслух они ничего подобного не говорили. Да в этом и не было нужды. Джон чувствовал это, едва входил в комнату.

На свадьбе с Кэролайн Джон подслушал, как мать говорила одной из его теток:

– Конечно, мы с Фредом в полном восторге. Вот уж не думали, что Джон женится на такой умной привлекательной девушке. По правде говоря, мы вообще оставили всякую надежду на то, что он женится. То есть будем откровенны: он милый мальчик, но вряд ли похож на Кэри Гранта!

Тот факт, что собственная жена унижает его, больно ранил Джона. Но не удивлял. Люди презирали его всю жизнь. Ленни Брукштайн и его безмерное доверие были главной ценностью в жизни Джона. Он был обязан Ленни всем.

Конечно, Кэролайн так не считала. Ее зависть к Ленни и Грейс с годами только росла, и постепенно стала такой жгучей, что приходилось прилагать немало усилий, чтобы скрыть ее на людях. В беседах с глазу на глаз она называла Ленни стариком, а Грейс – стервой.

Но последнее время Кэролайн почти не давала себе труда притворяться. Ненависть была написана на ее лице. И поэтому события вроде вчерашнего бала становились тяжким испытанием для Джона. Его любовь к Ленни была преданной и огромной, но страх перед женой – еще большим. И Кэролайн отлично это знала.

За завтраком Джон пытался вести светскую беседу.

– Вчера мы собрали приличную сумму, особенно учитывая обстановку…

Кэролайн отпила кофе и не ответила.

– Ленни н-наверняка был доволен.

– Пятнадцать миллионов? – пренебрежительно рассмеялась Кэролайн. – Для старика это семечки! Он с таким же успехом мог выписать чек и покончить с этим. Но конечно, это означало бы, что придется обойтись без подхалимства! Все великие и прославленные твердят ему, какой он чудесный, благородный филантроп! И как же наша милая Грейс переживет, если ее снимок в тысячный раз не появится на страницах газет! Боже упаси!

Джон намазал тост маслом, избегая взгляда жены. Он по опыту знал, что гнев Кэролайн может вспыхнуть по любому поводу, а чаще – без повода. Одно неверное движение – и ярость обрушится на него.

Он снова проклял себя за трусость.

Почему он так ее боится?

Надеясь умаслить супругу, он промямлил:

– Кстати, Ленни пригласил нас в Нантакет на всю следующую неделю. Не волнуйся, я отказался.

– Какого черта?

– Я… я… полагал, что…

– Ты полагал?

Глаза Кэролайн от ярости едва не вылезли из орбит.

– Как ты посмел что-то полагать?

Джону показалось, что она собирается его ударить. К своему стыду, он услышал, как чашка дробно постукивает о блюдечко.

– Кто еще приглашен?

– Д-д-думаю, все. Престоны. С-сестры Грейс. Не знаю точно.

– Хочешь позволить Престону снова присосаться к Ленни и протиснуться на второе место в «Кворуме», отодвинув тебя? Господи, Джон! До чего же ты глуп!

Мерривейл открыл было рот, чтобы возразить, но тут же плотно сжал губы. В бизнесе дела ведут не так. Эндрю Престон даже не надеется занять должность Джона. И пытаться не станет! Не посмеет. Но какой смысл объяснять это Кэролайн?!

– Значит, ты хочешь поехать?

– Не хочу, Джон! Откровенно говоря, не могу придумать ничего хуже, чем торчать вместе с этой молоденькой дурочкой, женой Ленни, на каком-то Богом забытом острове, да еще целых семь дней! Но я поеду. И ты тоже!

Она величественно выплыла из комнаты.

После ее ухода Джон позволил себе слегка улыбнуться.

Он сделал это! Они – едут! На самом деле едут! Метод уговоров от обратного работал безукоризненно. Требовалось лишь немного хитрости. Вероятно, стоило бы применять его почаще?

Глава 3

Сенатор Джек Уорнер проснулся субботним утром в состоянии глубокого похмелья. Онор уже ушла на занятия йогой. Снизу, из игорной комнаты их идиллического дома в сельском стиле в округе Уэстчестер, доносились голоса дочерей. Бобби и Роуз, очевидно, сцепились не на жизнь, а на смерть.

Какого черта Илзе не следит за ними?

Новая няня-голландка делала фантастический минет, но в смысле ухода за детьми оставляла желать лучшего. Пока что Джек противился требованиям Онор уволить Илзе, но сегодня утром изменил свое мнение. Спокойное субботнее утро в постели стоило куда больше самого классного минета. В мире сенатора Джека Уорнера получить хороший минет было проще простого. А вот уединение и покой – бесценны.

Впервые Джек Уорнер осознал, что хочет стать президентом Соединенных Штатов, в три года. Это был август 1974-го. Его родители смотрели по телевизору отречение Ричарда Никсона.

– Что делает этот человек? – спросил маленький Джек у матери. Но ответил отец:

– Оставляет лучшую работу в мире, сынок. Он лгун и придурок.

Джек минуту-другую обдумывал сказанное.

– Если он придурок, как же сумел получить лучшую в мире работу?

– Хороший вопрос! – рассмеялся отец.

– Но кто теперь будет выполнять его работу?

– Почему ты спрашиваешь, Джеки?

Отец посадил малыша на колени и любовно взъерошил волосы.

– Сам хочешь на его место?

Да! Конечно, да! Если это лучшая работа в мире, значит, она ему нужна!

До сих пор путь Джека в Белый дом был прямее древка стрелы. Первый в своем классе в Андовере? Очко. Постоянная работа волонтером и на государственной службе? Очко. Учеба в Йеле, Гарвардская школа права, партнерство в престижной юридической фирме? Очко, очко, очко.

Два раза он стажировался, работая на избирательных кампаниях по выборам в сенат.

Джек Уорнер баллотировался в конгресс, выиграв место в двадцатом избирательном округе, в поразительно молодом возрасте – ему было двадцать девять.

Уорнер никогда не обзаводился друзьями, не соглашался на работу, не посещал вечеринку, не продумав все. Как это будет выглядеть в его послужном списке?

В тех редких случаях, когда он спал с совершенно неподходящей с точки зрения приличного общества девушкой, приходилось делать это подальше от любопытных глаз потенциальных избирателей. Но подобные отступления от правил были крайне редки. Джек всегда оказывался в нужное время в нужном месте, в компании нужных людей. Он знал, что его плюсы – внешность типичного американца, репутация порядочности и демонстрация очевидной доброты, которую он излучал без всяких усилий.

Как и все в жизни Джека Уорнера, женитьба на Онор Ноулз была тщательно спланированным политическим решением.

Как-то Фред Фаррел, ответственный за избирательную кампанию Джека, сообщил:

– Данные показывают, что многие считают тебя слишком молодым, чтобы заседать в сенате. Нам необходимо «состарить» твой имидж. Сделать более зрелым.

– И как? – раздраженно бросил Джек. – Отрастить бороду? Начать носить жилеты?

– Собственно говоря, борода – не такая плохая идея. Но на самом деле тебе нужно жениться. Конечно, незамужние женщины тебя обожают, но тебе лучше обзавестись семьей.

– Прекрасно. Приглашу Карен на уик-энд.

Карен была постоянной подружкой и первой серьезной влюбленностью Джека за последние десять месяцев. Единственная дочь в респектабельном семействе – отец Карен когда-то был руководителем аппарата в Белом доме. Кроме того, Карен была красивой, умной и доброй. И просто обожала Джека. Они даже поговаривали о том, что поженятся, когда Карен окончит колледж, а конгресс распустят на каникулы. Очевидно, этот прекрасный день настал.

Но Фред Фаррел почему-то нахмурился.

– Я не уверен, что Карен – лучший выбор. Конечно, милая девочка и все такое. Но в качестве твоей жены…

– Что в ней плохого? – вспыхнул Джек.

– Да ничего! Ничего личного, Джек. Но в идеале лично я предпочел бы кого-то менее наивного. С не слишком хорошеньким личиком. Красивая жена отпугнет избирательниц… Нужен кто-то повыше классом. И не повредит, если она будет богата.

– Но почему?

Фред Фаррел покачал головой.

– Нужно думать о будущем, дорогой мальчик. Полагаю, твои политические амбиции не ограничиваются сенатом?

– Разумеется, нет.

– Прекрасно. В таком случае начинай мыслить практично. Имеешь хоть какое-то представление, сколько нынче стоит президентская кампания?

Джек имел вполне ясное представление. Многие богатые люди теряли все в погоне за мечтой оказаться в Белом доме. Но жениться ради денег? Какой дурной тон!

– Послушай. У меня на примете есть девушка. Познакомься с ней. Обдумай все. Давить на тебя я не собираюсь.

Три месяца спустя конгрессмен Джек Уорнер преодолел свои предубеждения против брака по расчету и женился на известной светской тусовщице Онор Ноулз: событие, широко освещавшееся СМИ. В тот день, когда они отправились в свадебное путешествие, Карен Коннелли покончила с собой – перерезала вены в ванне. История не просочилась в прессу только благодаря всеобщему уважению к отцу девушки.

Для Онор Ноулз бурный роман с самым завидным женихом, неотразимым конгрессменом, был самым волнующим событием в ее жизни. С самого детства Онор чувствовала себя никому не нужной. Старшая сестра Констанс, любимица матери, считалась мозгом семьи. Младшая Грейс была ненаглядной для отца… пока тот был жив. Онор оставалась в стороне. И никого не волновало, что она тоже способная и не менее привлекательная, чем сестры. Пятое колесо в телеге. Певичка бэк-вокала, которую никто не замечает!

И вдруг такая неожиданность. Красивый молодой человек, и не абы кто, а сам Джек Уорнер, возможный будущий президент, выделил ее из всех остальных девушек!

Онор была в таком восторге, что ей в голову не пришло усомниться в мотивах Джека. Или удивиться быстроте, с которой он потащил ее к алтарю. Она скоро усвоила, что Джек все делает быстро. Он сделал предложение едва ли не на первом свидании. Не успела она предложение принять, он зарезервировал церковь. Не успели они вернуться из свадебного путешествия, он потребовал от нее ребенка.

– Что за спешка? – рассмеялась Онор, гладя белокурую голову мужа. Иногда ей хотелось ущипнуть себя, когда она просыпалась рядом с Джеком. Он был самим совершенством. Совершенством не только внешне, но и внутренне. Благородным, храбрым, порядочным. Он хотел сделать столько хорошего для Америки! – Мы только что поженились, – заметила она. – Неужели нельзя немного пожить для себя?

Но Джек был настойчив. Он хотел семью, причем прямо сейчас. Во время их медового месяца на Таити Онор сильно тревожилась. В первое же утро Джеку позвонили, и он так расстроился, что даже не пошел на сеанс дайвинга.

– Ты иди, а я должен работать, – коротко бросил он и весь остаток дня почти с ней не разговаривал. А ночью, во сне, звал какую-то Карен. Когда же утром молодая жена спросила, кто это, занял глухую оборону:

– Господи, Онор, теперь ты будешь допытываться, что я видел во сне?

После этой стычки Джек ушел в себя, был холоден и неприветлив, не говорил о том, что его беспокоит, избегал даже намека на близость. Он отказывался заниматься любовью. Но, вернувшись в Нью-Йорк, он, к невероятному облегчению Онор, оттаял и внезапно стал буквально набрасываться на нее в постели.

Наверное, он не хотел бы детей, если бы не любил, рассуждала она. И таким образом извиняется за Таити. И действительно, к чему ждать? Что может быть прекраснее маленькой копии Джека у нее на руках?