Смолла разбудили тряска, приглушенный вопль, кашель и стук копыт. Он со связанными за спиной руками лежал на сыром дне переполненной грязными людьми крытой повозки. Тут были старики, женщины и дети ― все худущие. У ребенка с перевязанной головой совсем не было жира: открытые ребра, впалые щеки и тонкие, как веточки кустарника в Черной Лощине, руки. На его фоне даже костлявые старики выглядели крупными. Две молодые девушки в разорванных платьях тихо плакали, а дамы постарше всячески их успокаивали.
– Потом станет проще, ― говорили они. ― Вы главное будьте покладистыми.
Смолл приподнялся и сел. Правый глаз снова стал видеть, заметно спала опухлость лица, но в висках по-прежнему пульсировала боль. Во рту пересохло, и он огляделся в поисках бурдюка с водой.
Повозка подскочила, Смолл подлетел и неприятно плюхнулся на копчик.
– Смотрите, крепыш очнулся, ― послышалось справа.
Смолл обернулся. Медленно. Словно его шея была свинцовой.
– Где я? ― спросил он и сморщился: слова необструганной дощечкой царапали горло.
– Где-где ― повозке! ― последовал ответ.
Смолл раздраженно скрипнул зубами, подавил желание закричать.
– Как я тут оказался?
– Тебя это… пг’итащили к нам вчег’а ночью. Ты был весь в кг’ови и это… без сознания.
– А Флора?!
– Флог’а? ― картаво переспросил старик, приподняв единственную бровь; от второй подпаленной осталась несколько волосков.
– Девушка, которая была со мной.
– Нет, паг’енек, ты это… что-то путаешь. Когда тебя пг’итащили сюда, ты был один одинешенек.
– Но… ― Боль в висках мешала думать. ― Нас держал в подземном бункере Диего, потом к нему пришел какой-то Манерто.
– Маньег’то, ― мрачно поправил старик. ― Пг’о Диего не слышал, но пг’о втог’ого ― кто пг’о него не знает? Алчный тог’говец людьми, душа от дьявола. Нет на свете людей хуже.
– Твоя Флора… она красивая? ― поинтересовалась тенором плотная женщина с неестественно красными щеками то ли от вечных пощечин, то ли от средств прихорашивания.
Смолл кивнул. Медленно. Словно шея нуждалась в смазке.
– Тогда она сейчас у Маньерто, ― просто сказала женщина. ― Развлекает его и евошних ребят.
– Она не такая! ― вскинулся Смолл.
– Думаешь, я или вот эти бедные девушки такие? Жизнь порой бывает очень зла. Сегодня ты невинна, как младенец, а уже завтра тебя пускают по кругу.
Мысль о том, что Флора может пройти через такое унижение привела Смолла в ярость. Он попытался разорвать веревку, сковывающую руки. Не получилось. Злость внутри росла. От бессилия ему хотелось закричать. Селия стала торговать телом сама, чтобы выжить, но Смолл все равно винил себя за это. Но если надругаются над принцессой…
Парень рывком поднялся с намерением выбраться наружу сквозь небольшое отверстие в ткани, накрывающей повозку.
– Стой! ― Возчик дернул за поводья, остановив лошадей.
Смолл не устоял и налетел на деда, больно ударившись локтем о жесткий край повозки.
– Аккуг’атно, паг’енек, так это… и зашибить не сложно.
– Простите.
– Ну что, успокоился? ― спросила краснощекая женщина. Цветастое платье по бокам у нее разошлось, а снизу было подрезано, оголяя пышные бедра.
– Мне нужно выбраться отсюда, ― сказал Смолл.
– Всем нужно, но рабы Маньерто могут сбежать от него только на тот свет. ― По повозке расползлись согласные обреченные вздохи и кивки. ― Смирись, что теперь твоя жизнь среди нас. Ты крепкий и не уродливый, мож продадут тебя в слуги какой-нить важной бабе. Будешь бедрами да языком работать ― все лучше, чем ковыряться в дерьме и подыхать с голодухи. ― Женщина развела руками.
Смолл только сейчас заметил, что ее руки, как и руки всех остальных рабов в повозке свободны от пут.
– Помогите мне избавиться от веревки, ― прошептал он.
– Маньерто предупреждал, что ты попросишь, и велел этого не делать, ― отозвалась молодая костлявая девушка с опухшими губами и кровоподтеком под левым глазом. ― Сказал, кто ослушается, будет закопан заживо.
– Повог’ачивайся, паг’енек, ― старик махнул водянистой рукой, ― я г’азвяжу.
– Диори, ― прошипела краснощекая. ― Что ты делаешь?
– Сама не видишь?
Старик повозился минуту, под осуждающими взглядами бабенок.
– Готово. Без вег’евки куда лучше, да?
– Я твой должник, ― сердечно поблагодарил Смолл.
– Да ладно тебе…
– Ну и зачем ты это сделал, Диори? Черт бы тебя побрал, ― глухо ругалась краснощекая женщина. ― Теперь и нам может влететь.
– Я сознаюсь, если пг’идет надобность, ― пообещал Диори.
– А она придет.
– Пойми Маг’ия, захотелось мне в последний г‘аз сделать что-нибудь хог’ошее… человеческое. Я свое это… уже отжил. А у паг’енька-то вся жизнь впег’еди. Глядишь, и сумеет сбежать.
– Ага! Повозку со всех сторон охраняют люди Маньерто…
– Обычно ― да, но не сегодня.
– О чем это ты?
– Пг’ислушайся?
– Я ничего не слышу, ― рассерженно шепнула Мария.
– Ну… а я о чем тебе говог’ю?
Смолл выглянул наружу. Лошади, привязанные к тонкому деревцу, беспокойно топтались на месте. Их седла пустовали.
– Удачи, паг’енек, ― сказал Диори.
Смолл кивнул и скользнул наружу.
Небо заволокло стеною туч. По обе стороны от повозки шелестела редкая острая трава. Удивительно, но прямо посреди нее росли невысокие густые кустарники с крошечными листьями и красными ягодками и тонкоствольные березы. Смолл поднял с земли увесистый камень и обогнул повозку. Облучок пустовал, под ним валялся недокуренный сверток сигареты.
Спереди послышались голоса, и Смолл юркнул за ближайший кустарник, вовремя увернувшись от оказавшейся на пути шеи острой травинки. У повозки напротив остановились два бородатых мужика в серых потрепанных куртках.
– Эт еще повезло, что мы легко отделались! ― бросил первый.
– Хрень все это! ― не согласился второй. У него был звонкий девичий голос. ― Их восемь, нас двенадцать.
– А ты что, хотел бы выступить против разукрашенных?
– Их восемь, нас двенадцать, ― уклончиво сказал он.
– Да хоть двадцать! Маньерто лучше тебя знает, как нам поступать. ― Мужик запрыгнул на облучок. ― Моя очередь! Иди товар проверь! Может, подох кто.
– Да наверняка!
Смолл дождался, когда мужик заглянет в повозку, вынырнул из-за кустов и с размаху зарядил камнем ему по затылку. Бандит бы громко рухнул на землю, но Смолл его поймал и мягко уложил. После чего снял со спины колчан со стрелами и поднял с земли лук.
– Эй! Ну чего ты так долго? ― крикнул второй. ― Я сейчас… ― Крик утонул в груди, из которой торчала стрела.
Спереди стояли еще три повозки, и Смолл, превозмогая усилившуюся боль в ступнях, крался вперед. Одна за другой стрелы достигали цели, и бандиты безжизненно валились на землю. Сердце парня колотилось как никогда прежде. Каждый удар будто разрушал Смолла изнутри. Он пытался представить, что охотится, а бандиты ― это дичь, но легче не становилось. Он убивал, пусть и плохих, но людей.
В повозках Флоры не было. В одной Смолл отыскал съестные запасы, одежки, сундуки и оружие, а в другой лежали три серых тела ― мальчик, девочка и бабушка. У мальчика от удара нос вошел в череп, у девочки была сломана шея, а бабушку исхудала настолько, что превратилась в скелет.
Гнев помогал Смоллу натягивать тетиву. Люди оказались легкой добычей. Ни панциря секача, ни верткости дымчатого змея, ни слуха травяного метателя ― у них не было ничего. Вскоре Смолл настиг Маньерто. Коренастый, загорелый, с пустым властным взглядом, ― главарь бандитов и глазом не повел, увидев направленный на себя лук. Он курил сигарету с видом художника, выпуская изо рта дым в виде причудливых фигур.
– Где Флора?! ― вскричал Смолл.
– Милая девушка, правда? ― спокойно сказал Маньерто.
– Ты поиграть хочешь?!
– Очень может быть.
Смолл, не колеблясь, всадил стрелу в ногу Маньерто. Он убил уже десятерых прихвостней, ничего с его душей не станет, если убьет и одиннадцатого ― их главаря. Бандит стиснул зубы, сжав сигарету, но не проронил ни звука.
– Вижу, ты не шутишь.
– Повторяю в последний раз. Где Флора?!
– Она ушла. Буквально пятнадцать минут назад. За ней приехала королевская стража. Ты еще можешь их догнать, уверяю. Они пошли во-он в ту сторону, ― Маньерто указал себе за спину.
– Думаешь, я в это поверю?
– Мне все равно.
– Она бы… ― Смоллу вдруг стало дурно.
– Не оставила тебя тут? ― Маньерто усмехнулся. ― Ты уверен, что хорошо ее знаешь? Черт. А ты неплохо попал. ― Он сморщился от боли. ― Принцессы используют таких людей, как ты, для своей выгоды. Дай угадаю, она пообещала тебе себя и горы монет в придачу?
Сзади хрустнула ветка. Смолл обернулся и отпустил тетиву. Одиннадцатый бандит отправился на тот свет вслед за своими приятелями.
– Так ему и надо, ― сказал Маньерто. ― Он у меня подворовывал, я бы сам его грохнул в свое время, если бы не ты. Только помучил бы сначала.
Смолл его не слушал.
– Сколько было королевских стражей?
– Восемь, ― Маньерто бросил на землю докуренную сигару и, придавив сапогом, растоптал.
«Он сказал правду», ― подумал Смолл, вспомнив разговор двух бандитов у облучка.
Это означало, что принцесса действительно спаслась, но легче ему не стало. Он чувствовал пустоту внутри себя, тягостную и разъедающую. Такую же пустоту, какую чувствовал в тот день, когда узнал, что Селия переспала с ним из-за денег отца.
– Скоро спустится туман, ― Маньерто пожал плечами. ― Без меня тебе не выжить.
– Я не боюсь тумана, ― сказал Смолл.
– Люди боятся не тумана, а того, что в нем скрывается.
Смолл опустил лук, и Маньерто заметно расслабился.
– Пойдем, ― сказал он. ― Возьмем самых быстрых лошадей и поскачем в ближайшее…
– Зачем ты все это делаешь?
– Ты о чем?
– Люди в повозке, ― Смолл смотрел на коренастого главаря бандитов пустым взглядом.
– И что? Тех безвольных созданий в повозке едва ли можно назвать людьми. Сравни их хотя бы с собой. Ты там и дня в сознании не провел. Ты свободолюбивый человек. Жизнь взаперти для тебя хуже смерти. А они… а что они?
– Там есть девушки и дети…
– Ребенка мы случайно у матери забрали. Потом куда-нить сплавим его. Он совсем бесполезен. А девушки… они рождены для удовлетворения мужских потребностей. В борделях с одной красавицы можно иметь триста серебряных в месяц. ― Маньерто, как ему казалось, незаметно вытащил из ножен кинжал с деревянной рукояткой.
Смолл снова поднял на него лук.
– Ты опять за свое? ― вздохнул Маньерто.
– Знаешь что? Всегда думал, что убивать животных проще, ― тихо сказал Смолл. Маньерто в его тоне уловил угрозу и тут же метнул кинжал. Смолл увернулся и отпустил тетиву. ― Я ошибался. Есть люди, чьи души и сердца прогнили настолько… Не люблю убивать, никогда не любил. Но если это спасет сотни невинных душ…
Тело Маньерто грузно повалилось на землю. Из его лба торчала стрела.
Смолл развернулся и побежал к повозке.
О проекте
О подписке