По другую сторону стола жена какого-то отставного военного уверяла, что он, невзирая на твердое собственное убеждение, не любит тушеные креветки. Бедняга напрасно заверял, что на самом деле он любит креветки, – ответом ему было мягкое:

– Возможно, ты и любишь креветки, Чарльз, но они не любят тебя.

Ваймс проникся сочувствием к человеку, которого, кажется, изрядно озадачила мысль о том, что он нажил себе врагов среди низших ракообразных.

– Э… а омары меня любят, дорогая? – спросил Чарльз, но в его голосе не звучало особой надежды.

– Нет, дорогой, они совершенно с тобой несовместимы. Помнишь, что случилось у Парсли за вистом?

Старик взглянул на стол, ломившийся под тяжестью еды, и предпринял очередную попытку:

– Как по-твоему, а гребешки могут хоть на пять минуточек со мной поладить?

– Ох, боги, нет, Чарльз.

Он снова искоса окинул взглядом стол.

– Подозреваю, мой лучший друг – это салат, да?

– Ты абсолютно прав, дорогой.

– Да, я так и думал.

Военный посмотрел на Ваймса, безнадежно улыбнулся и произнес:

– Я слышал, вы полисмен, ваша светлость. Это правда?

Ваймс впервые окинул его критическим взглядом – усатый старый вояка, которого, так сказать, выпустили на травку… и, скорее всего, ничего другого жена не позволила бы ему съесть без возражений. Шрамы от ожогов на лице и на руках, псевдополисский акцент. Нетрудно догадаться.

– Служили в легкой кавалерии, сэр?

Старик явно обрадовался.

– В точку, дружище! Мало кто нас помнит. К сожалению, только один я и остался. Полковник Чарльз Огастес Примирит – странная фамилия для военного, а может быть и нет, не знаю, право, – он фыркнул. – Теперь мы – всего лишь обугленная страница в истории военного дела. Смею предположить, вы не читали моих мемуаров – «Двадцать четыре года без бровей». Нет? Ну, вы в этом не одиноки, должен признать. В те годы я и познакомился со своей женушкой. Она утверждала, что невозможно вывести драконов, годных для военного дела. И она была права, вот что. Разумеется, мы не оставили попыток, потому что так у нас, у военных, водится!

– В смысле громоздить одну неудачу на другую? – уточнил Ваймс.

Полковник рассмеялся.

– Ну, иногда что-то да получается. У меня до сих пор остались несколько драконов. Я без них просто не могу. День без ожога – все равно что день без солнца. Здорово экономишь на спичках, ну и, конечно, они отпугивают незваных гостей.

Ваймс отреагировал, как рыбак, который, продремав некоторое время на бережку, вдруг понял, что приближается косяк рыбы.

– Ну, наверное, здесь таких немного.

– Вы так думаете? Вы и половины не знаете, молодой человек. Я мог бы кое-что порассказать… – Он внезапно замолчал, и супружеский опыт подсказал Ваймсу, что полковника толкает под столом супруга, вид которой был далеко не довольный – впрочем, судя по морщинистому лицу, довольным он не был никогда. Пока полковник брал у официанта очередную порцию бренди, она наклонилась к Ваймсу и ледяным тоном спросила:

– Ваша светлость, ваша юрисдикция распространяется на Графства?

«Еще одна поклевка», – подумал рыбак в голове у Ваймса. Вслух он сказал:

– Нет, мэм, моя сфера деятельности – Анк-Морпорк и окрестности. По традиции, впрочем, стражник имеет право расширить свою юрисдикцию, если идет по горячим следам за злоумышленником, совершившим преступление на его территории. Но, разумеется, Анк-Морпорк отсюда далеко, и я сомневаюсь, что забежал бы в такую даль…

За столом послышался смех, а госпожа полковница сдержанно улыбнулась.

Не спеши дергать, не спеши…

– И все-таки, – продолжал Ваймс, – если бы здесь и сейчас я стал свидетелем тяжкого преступления, то был бы вправе произвести арест. Гражданский арест, но чуть более профессиональный, после чего передал бы подозреваемого местным властям или иной подходящей организации, по своему усмотрению.

Священник, которого Ваймс заметил краем глаза, с интересом прислушивался к разговору. Подавшись вперед, он спросил:

– По вашему усмотрению, ваша светлость?

– Моя светлость тут ни при чем, сэр. Состоя в анк-морпоркской городской Страже, я обязан гарантировать подозреваемому безопасность. В идеале, я посадил бы его в холодную. В городе их больше нет, но, насколько я понимаю, они еще сохранились в большинстве сельских местностей, пускай обычно в них и сидят только пьяницы и сбежавшие свиньи.

Послышался смех, и мисс Бидл сказала:

– У нас действительно есть деревенский констебль, ваша светлость, и он держит свиней в каталажке у старого моста.

Она пронзительно взглянула на Ваймса, который и бровью не повел. Он спросил:

– А людей ваш констебль когда-нибудь туда сажает? У него есть служебное удостоверение? А значок?

– Ну, иногда он сажает под замок какого-нибудь пьяницу, чтобы тот протрезвел, и говорит, что свиньи не особо возражают, но я понятия не имею, что такое служебное удостоверение.

Снова послышался смех, но он быстро увял, рассеянный суровым молчанием Ваймса.

Наконец он произнес:

– Я бы не назвал вашего констебля стражником. Пока я не смогу убедиться, что он работает в рамках поддержания должного правопорядка, я буду считать его не стражником – по моим стандартам – а заважничавшим уборщиком. Кое-какая польза от него есть, но он не стражник.

– По вашим стандартам, ваша светлость? – уточнил священник.

– Да, сэр, по моим. Мои решения. Моя ответственность. Мой опыт. Моя шкура, если что-то пойдет не так.

– Но, ваша светлость, как вы сказали, здесь у вас нет полномочий, – кротко напомнила госпожа полковница.

Ваймс чувствовал, как нервничает ее муж, и дело было уж точно не в еде. Полковник искренне желал убраться отсюда поскорей. Забавно, но люди всегда хотят поговорить со стражниками о преступлениях и не понимают, какие признаки выдают их тревогу.

Он повернулся к супруге полковника, улыбнулся и сказал:

– Как вы уже слышали, мэм, если стражник обнаруживает вопиющее преступление, юрисдикция протягивает ему руку помощи. И, с вашего позволения, давайте сменим тему. Не хочу обидеть вас, дамы и господа, но с течением времени я заметил, что банкиры, военные и коммерсанты обычно ужинают в мире и спокойствии, тогда как бедный старый стражник вынужден говорить о своей работе, которая, по большей части, довольно скучна.

Ваймс снова улыбнулся, чтобы никого не обидеть, и продолжал:

– И, наверное, особенно скучно стражникам здесь. Насколько я могу судить, в деревне тихо… как в могиле.

Мысленно он отметил: старый полковник вздрогнул, а священник уставился в тарелку, хотя, возможно, не следовало принимать это всерьез, поскольку редко можно найти священнослужителя, не способного воздать должное вкусной еде.

Сибилла, на правах радушной хозяйки, разбила лед.

– Кажется, время для главного блюда, – произнесла она, – а именно, превосходной баранины а-ля, никаких больше разговоров о стражниках! Знаете, если как следует раскачать Сэма, он будет цитировать законы и обычаи Анк-Морпорка и устав Стражи, пока в него не бросишь подушкой!

«Умница, – подумал Ваймс, – по крайней мере, я теперь поужинаю спокойно». Он расслабился, а разговор вокруг стал более непринужденным и вновь наполнился повседневными сплетнями, жалобами на соседей и на прислугу, видами на урожай и – да, ненавистью к гоблинам.

Ваймс прислушался. Гоблины. В городской Страже имелся как минимум один представитель каждого разумного двуногого вида плюс Шнобби Шноббс. Это стало традицией – кто сумел стать приличным стражником, сумеет стать и расой. Но никто и никогда даже не предлагал Ваймсу принять в Стражу гоблина, по той простой причине, что все считали их вонючими, злобными, недостойными доверия мелкими каннибалами.

Разумеется, все знали, что гномы – это мелкие мошенники, которые надуют тебя при первом удобном случае, тролли просто живые камни, живущей в городе Медузе лучше не смотреть в лицо, вампирам нельзя доверять, как бы они ни улыбались, вервольфы – это те же вампиры, только летать не умеют, сосед – сукин сын, который бросает мусор через забор, а жена у него та еще шалава. Но, опять же, в мире должно быть разнообразие. И дело не в предубеждениях, потому что, в конце концов, даже в университете работает орк, но он любит футбол, и кого угодно можно простить, если он способен забить гол с середины поля, и, в конце концов, некоторые вещи приходится принимать как есть… но только не проклятых гоблинов, ни за что. Люди гнали их прочь, если гоблины появлялись в городе, и в конце концов они, как правило, оказывались в низовьях реки, у Гарри Короля и ему подобных – варили мыло, дубили кожу и собирали железный лом. Достаточно было немного отойти от городских ворот, чтобы оказаться вне досягаемости закона.

А теперь гоблины появились поблизости Овнец-Холла, о чем свидетельствовали пропавшие куры и кошки. Что ж, не исключено; но Ваймс помнил, как в краже кур обвиняли троллей, хотя ничто в курице не способно заинтересовать тролля. С тем же успехом можно сказать, что люди едят штукатурку. Но, разумеется, он промолчал.

Да, ни у кого не нашлось для гоблинов доброго слова, но мисс Бидл вообще помалкивала. Она не сводила пристального взгляда с лица Ваймса. Лица сидящих за обеденным столом можно считывать, если знать как; а если ты стражник, то наверняка ясно понимаешь, что каждый обедающий думает об остальных. Все написано во взгляде. Сказанное и несказанное. Люди, входящие в магический круг, и не входящие. Мисс Бидл была чужаком, которого не вполне принимают, хоть и терпят, потому что, разумеется, никто не отменял хороших манер. Как там говорится? «Не нашего поля ягода».

Ваймс осознал, что смотрит на мисс Бидл. Они улыбнулись друг другу, и Ваймс подумал, что человек любознательный непременно нанес бы визит милой особе, сочиняющей книжки, которые так нравятся Юному Сэму, и вовсе не потому, что она выглядит так, как будто собирается открыть огромный вентиль на плотине.

Мисс Бидл слегка нахмурилась, когда речь зашла о гоблинах, и время от времени соседи, особенно того сорта, который Ваймс мысленно обозначил как «госпожа полковница», поглядывали на нее, как на ребенка, который делает что-то не так.

Ваймс продолжал изображать внимание, в то же время перебирая в голове события минувшего дня. Этот процесс прервала госпожа полковница, сказав:

– Кстати, ваша светлость, мы очень обрадовались, когда узнали, что сегодня вы отколотили Джефферсона. Этот человек ведет себя просто возмутительно. Он нас весьма огорчает!

– Да, я заметил, что он не боится озвучивать свое мнение, – сказал Ваймс. – Как и мы, правда?

– Но, разумеется, вы, ваша светлость, не считаете, что работник не хуже хозяина? – спросил священник, вскинув голову.

– Зависит от работника. От хозяина. И от того, что вы считаете плохим и хорошим, – ответил Ваймс. – Я сам был работником, но когда речь заходит об анк-морпоркской городской Страже, я – хозяин.

Госпожа полковница уже собиралась о чем-то спросить, когда леди Сибилла вдруг бодро произнесла:

– Кстати говоря, Сэм, я получила письмо от миссис Уэйнрайт, которая очень тебя хвалит. Напомни, чтобы я его тебе показала.

У всех пар, долго проживших в браке, есть свой шифр. С его помощью жена, например, может вежливо намекнуть мужу, что второпях или по рассеянности он забыл застегнуть ширинку^[12]. В случае с Ваймсом и Сибиллой упоминание о миссис Уэйнрайт значило: «Если ты не перестанешь смущать людей, Сэм Ваймс, вечером семейная идиллия будет несколько омрачена».

Но на сей раз Сэм Ваймс хотел оставить последнее слово за собой. Он сказал:

– На самом деле там и сям я знаю нескольких поднявшихся из грязи работников, и, кстати говоря, из них зачастую получаются хозяева лучше, чем те, кто прежде ими командовал. Они просто ждали своего шанса.

– Обязательно напомни мне показать письмо, Сэм!

Ваймс сдался, и прибытие пудинга из мороженого немного понизило температуру, особенно после того, как ее светлость позаботилась, чтобы все бокалы были заново наполнены – а в случае полковника это происходило почти непрерывно. Ваймсу хотелось бы еще поболтать со стариком, но за ним тоже бдительно наблюдала жена. У этого человека явно было что-то очень важное на уме, отчего он нервничал в присутствии стражника. И его нервозность передавалась остальным.