Глава 3

1717 год, лето

Генерал-губернатор новой столицы Российской Империи – Санкт-Петербурга – был в смутном, тревожном состоянии.

Наверное, Александр Данилович Меншиков слишком долго оставался на одном месте. Да ещё и в каком! В столице! Вот странствовать с Петром по Европе, бешено носиться на коне на поле боя, первым взобраться по лестнице в захваченную крепость… Это да. Говорить одно, думать уже про другое, нестись куда-то на край света за третьим… Вот это жизнь. А тут?!

Генерал-губернатор тяжело вздохнул и, чуть натянув поводья, остановил послушного коня.

Ночь никак не наступала. Красноватое солнце почему-то злобно поглядывало на безумцев, решивших строить здесь город. Меншиков вспоминал, что раньше он не чувствовал в этих местах такого противоборства человеческой воле. Или ему казалось от усталости, или раньше эти места относились к людям по-другому: с любопытством, но без злобы.

Что же изменилось?

Вот уже два года он безвылазно сидел в Санкт-Петербурге и следил за тем, чтоб город всё-таки строили. Это, конечно, выгоднее – что ни говори. Но он поближе познакомился с тем местом, где Петру пришло в голову строить его «парадиз». Кстати, даже он, Меншиков, не знал, почему именно здесь. Почему на этих островах, окружённых болотами да вырубками векового леса.

Вообще, когда царь велел: «Граду быть», и потом, когда они чуть больше десяти лет бывали тут наездами, никто из приближённых – да и сам повелитель – не понимал толком, что это за место.

Что-то он отъехал достаточно далеко от обжитой и местами каменной части города. Вокруг него были землянки и шалаши пригнанных на работы. Мужики спали вповалку, нарубив лапника. А кое-где ещё догорали костры.

– …чего ж хотели? – вдруг слух Александра Данилыча потревожил чей-то голос. Кому-то тоже не спалось. – Это ж надо, дотумкали… Русалку ловить. Вот водяной и озлился!

– Ой, Прошка! Всё бы тебе врать-то!

– Не любо – не слушай, – откликнулся тот самый жизнерадостный голос, который был так неуместен среди каторжных.

– Сказывай дальше, – прохрипел сиплый.

– Известное дело: русалки – они не злые. Любопытные – страх какие. Но не злые.

– Во брешет! А как же мужики дохнут от русальей щекотки?

– Так то ж с озорства.

– Хорошо озорство!

– А ты не лазь ночью подле воды. А если уж припёрло – так гребень с собой возьми. Русалка будет косы чесать, а ты и уйдёшь подобру-поздорову.

– А нынче что же в городе деется?

– Озлили их. Порядочно озлили. Слыхивал – мужики сказывали, что русалку в бочке привезли с моря. Русалка та особая, с хвостом. Дева морская – не чета нашим, речным, что с ногами. Отловили, дескать, царя-батюшку порадовать. Больно охоч он до диковинок.

– Болтали.

– Во! А русалка та издохла.

– Так ты, морда каторжная, мнишь, что из-за сказок твоих новики – парни молодые да здоровые – в Неву кидаются? Да так, что ещё ни одного живым не вытащили? – Над костром из тумана появился всадник.

Мужики вскочили да истово закрестились. Потом, увидев человека в треугольной шляпе с перьями, в немецкой дорогой одежде, закланялись.

– Ты прости нас, господин, за сказки неразумные, – обратился к нему самый старый.

– Прошка – кто? – жёстко спросил Меншиков.

Повисло короткое молчание. Потом один из мужиков, совсем молодой парень, шагнул вперёд.

– И что прикажешь с бедствием делать?

Парень помолчал. Потом, решившись, поднял на генерал-губернатора глаза – наглые, отчаянные, весёлые – и чётко произнёс:

– К водяному на поклон идти.

* * *

– Давайте вернёмся к похищенной женщине. Я знаю, что это похищение и что оно связано с иным миром. Я это почувствовал, – вмешался Егор Иванович. – Анфиса Витольдовна, кто мог заинтересоваться женщиной 1986 года рождения? Зовут Нина Александровна Немцова. Родилась двадцать первого марта. Ребёнку три месяца.

– Не знаем, – переглянувшись с Михаилом Ефремовичем, ответила Анфиса Витольдовна. – На мой взгляд, если бы похищали для ритуала – то младенца. Но на такие зверства – именно в плане магии – мы уже сто лет не натыкались.

– Если бы вылезла водяниха – это вполне могло произойти, Нева близко совсем, и как раз белые ночи, – то утащила бы молодого человека. Женщины её не интересуют.

– Может, это продвинутая водяниха. Современная, – задумчиво проговорил Михаил Ефремович.

Анфиса Витольдовна посмотрела на него недоумённо, Старцев хмыкнул – видимо, общение с интернетом, который под руководством Борьки осваивал пожилой сотрудник, не прошло бесследно. И Михаил Ефремович покраснел.

– А если это всё-таки ведьмы? – сменил тему Егор Иванович.

– Возможно и такое, – опять переглянувшись с коллегой, осторожно ответила Анфиса Витольдовна – про нелюбовь нынешнего начальника отдела охраны музеев к уважаемому сословию ведьм знали все, – однако…

– Надо смотреть по дате рождения пропавшей, кому и для какого ритуала она могла понадобиться, – добавил Михаил Ефремович. – И тогда поймём, кто её похитил. Я этим займусь.

– И пройтись по двору, откуда похитили жертву, посмотреть. Я, пожалуй, съезжу, – отозвалась Анфиса Витольдовна.

– И с ведьмами поговорить. Наверняка кто-то из них, – решительно подытожил начальник. – Да, а что у нас с плановыми мероприятиями?

– Праздник выпускников «Алые паруса» – пережили, – отозвался Николай Ефремович. – Летнее солнцестояние двадцать второго июня – пережили. К началу русальей недели – подготовились.

– Вот только со дня на день открывается выставка-продажа «Африка – экзотика и реальность». Экспонаты будут из частных коллекций. И надо бы посмотреть ещё на таможне, что они там привезут.

– Да… – согласился Егор Иванович, – африканские артефакты с их непонятной магией, да помноженные на Петербург с его энергетикой – эффект может быть самый феерический!

– Надо смотреть и защиту ставить! А кто поедет?

– Я попрошу Екатерину Юрьевну нам помочь – она как раз в экзотических экспонатах хорошо разбирается.

Анфиса Витольдовна посмотрела на начальника жалостливо – Екатериной Юрьевной звалась бывшая супруга Егора Ивановича. Ещё недавно сотрудница их отдела охраны музеев, она переехала в Москву и ныне являлась ведущим таможенным арт-экспертом.

– А может…

Но тут раздался телефонный звонок. Это был Алексей Васильевич – следователь. Он нашёл похожие случаи.

Глава 4

30 июня, 11:05. Стоянка у гипермаркета неподалёку от набережной лейтенанта Шмидта

– Вот отсюда тоже пропала женщина. Маргарита Николаевна Ивлева, 1986 года рождения, не замужем.

Алексей Васильевич вздохнул, предложил Старцеву сигарету, затянулся сам. Старцев был благодарен этому человеку за его «нормальность». После ничем не примечательных пахнущих сосной палок, вводящих в длительный транс, живых русалок на гребешке старушки и прочих спецэффектов его отдела, этот обычный во всех смыслах человек был для него как глоток свежего воздуха. Алексей Васильевич реагировал на всё быстро, оперативно, специалистом был внимательным и дотошным. При этом его жизненное кредо «меньше знаешь – крепче спишь» избавляло начальника отдела музеев от лишних вопросов и необходимости что-то объяснять. Даже внешность следователя была ничем не примечательна и восхитительно нормальна. Высокий, стройный. Средних лет. Светловолосый и сероглазый.

– Ребёнку пять месяцев. Няня говорит, что когда она уходила, то сказала хозяйке, что памперсы заканчиваются. А та ещё ответила, что заработалась совсем и забыла купить. И что это не страшно, они с Машенькой – так дочку зовут – съездят и купят.

– А когда это было?

– В ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое.

– И они во сколько за покупками в магазин направились?

– Что-то после часа ночи. Сейчас диск с записью видеокамер принесут – посмотрим точно.

– Так тут тоже видеокамеры есть? – удивился Старцев.

– Сейчас везде видеокамеры есть… А толку.

– И что охрана говорит?

– Была женщина, – поморщился следователь. – Поставила переноску с ребёнком в машину. Открыла багажник – сумки поставить. Потом камера пару раз мигнула – и всё. Машина на месте, ребёнок на месте. Пакеты с покупками – в багажнике. Женщины нет. И, понимаешь, на записи помехи те же, что и в первом случае.

– А кто нашёл ребёнка?

– Местные труженики. Товарищ из солнечного зарубежья тележки собирал, увидел распахнутую дверь и подошёл к машине.

– Вышлите мне в отдел записи с камер – тех, что были во дворе, и с этих, магазинных. Я ещё своим покажу.

– Так что здесь было? – спросил Алексей Васильевич.

– Забрали женщину. Я чувствую. Только не понимаю – кто… И посмотри, что получается: пропадают женщины раз в три дня. А что тогда тремя днями раньше? Это когда, получается… Ночью с двадцать четвёртого на двадцать пятое?

* * *

30 июня, 12:45. Отделение полиции на набережной реки Фонтанки

– Не знаю… Мутная эта девица. Виктория Максимовна Петрова, 1995 года рождения. Я думаю, что никуда она не исчезала. И тем более никто её не похищал. Бросила коляску на улице перед подъездом и свалила к какому-нибудь очередному хахалю. Вы знаете, какой у неё послужной список по малолетке? А что она к своим шестнадцати годам два аборта сделала? А на третий раз рожать надумала? Нет, я вам точно говорю: ударилась в загул, очнулась непонятно где, непонятно с кем… Тут и про ребёнка вспомнила. А может, вспомнила только у нас, в отделении полиции, когда на неё дело завели за оставление в беспомощном состоянии. А сейчас, конечно, придумывает чёрт-те что!

Участковая – капитан полиции, немолодая крепенькая тётечка с кучеряшками – была эмоциональна. Видно было, что эта история задела даже её, человека по долгу службы и жизненному опыту достаточно равнодушного.

– А когда это случилось? – поинтересовался Егор Иванович.

– В ночь с двадцать четвёртого на двадцать пятое.

– А нашлась она когда?

– Да кто её знает! Задержали мы девушку-красавицу на квартире у её соседей-алкоголиков двадцать восьмого утром. Говорят, что вроде бы пришла двадцать седьмого ночью.

– Через трое суток, если допустить, что она говорит правду.

– Нашли мы её пьяную. Говорит, что так испугалась, что зашла к друзьям. Выпила для просветления в мозгах. А тут мы!

– Давайте мы всё-таки с ней поговорим, раз уж приехали, – обратился Старцев к представителям полиции.

– Давайте, – пожал плечами Алексей Васильевич.

Девочка была какая-то несчастная, потерянная. И очень-очень молоденькая. Старцев ожидал увидеть оторву, бесстыжую и наглую. А увидел затюканное жизнью существо и неожиданно для себя почувствовал жалость.

– Мне отдадут моего сына? – обратилась она к Старцеву, должно быть, уловив сочувствие в его глазах.

– Смотря что вы сделали. И, самое главное, чего вы не делали.

– Я не пила в тот вечер, когда исчезла. Правда. – Девчонка оглядела слушающих и сосредоточилась на Старцеве, старательно не замечая остальных.

– Что вы помните?

– Мы гуляли с Вадиком перед сном.

– Вадик – это?

– Это мой сын. Да… Мы гуляли. Я трезвая была. Правда!

– А потом?

– Потом… – Девочка убрала патетику из голоса и заговорила обычно. Устало: – Потом я ничего не помню. Очнулась. Бреду по дороге. И, главное, не понимаю – день или ночь. Светло ведь.

– Дальше. Что было дальше?

– Я поймала машину, уговорила подвезти. Уехала к Паше… К друзьям, – пояснила она, увидев вопросительный взгляд Старцева. – Да! – решительно закивала она. – У них я выпила. Я так испугалась… Какая-то тоска.

– И вы не помните, как и куда исчезли? Где были эти три дня? Как их провели? С кем?

– Тоска… Я помню тоску. По свету. По жизни. По маме.

– И это всё? – уточнил Старцев.

– Всё, – печально кивнула девочка и усмехнулась: – Похоже, я не сильно себе помогла.

– Увы… – не стал её обманывать Старцев. И отправился к двери.

– Я помню запах, – пробормотала себе под нос девчонка, словно опасаясь, что её кто-нибудь услышит. – Так покойники пахнут, когда их в закрытых гробах хоронят.

– А пойдём-ка посмотрим место, откуда ты пропала, – остановился в дверях Старцев. Сотрудник отдела музеев вспомнил, что об ужасном запахе тухлятины говорила ему вчера свидетельница.

* * *

– Вы ей поверили? – поинтересовалась у него участковая, а Алексей Васильевич вопросительно посмотрел. Они курили уже втроём, отпустив девицу.

– Если женщина, которая пропала у супермаркета, найдётся на третьи сутки, то есть сегодня к ночи, то да. Я бы ей поверил. А где её ребёнок?

– Мальчика забрала тётя этой красотки. Там история такая… Обычная. Жили-были две сестры. Погодки. Из самой обычной семьи. Неполной – папа рано умер. Одна стала врачом, профессором. А другая… Другую пришлось хоронить в закрытом гробу – пила с кем-то. Нашли в лесопарке. Падение с высоты своего роста. Что там вышло и с кем… Дочка, к сожалению, пошла в маму, не в тётю. Теперь оформляется лишение родительских прав, тётка хочет оставить мальчика у себя. И, честно говоря, я думаю, что ему там будет лучше. Даже если на этот раз Виктория говорила правду.

– А я думал, что такого в центре уже не осталось, – обратился Старцев к женщине-капитану, разглядывая двор. – Расселили да выкупили.

Питерские «колодцы»… Уходящие в небо грязно-жёлтые стены, запах мочи и помоев – неприятный, конечно, но вместе с тем обладающий каким-то особым магнетизмом депрессивно-меланхолического транса. Вот она, визитная карточка знаменитой «достоевщины». В таком доме, под самой крышей – комнатка с архитектурой гробика. У стены кушетка с порванными пружинами, с жёлтым, как эти стены, выцветшим матрасом. На нём трясётся в лихорадке молодой человек, охваченный граничащей с психозом тоской. Тонкие черты лица, восковая бледность рассвета белой ночи над Невой, шершавое, изъеденное молью полотно пальто, под которым тонкие, мерцающие голубой паутиной вен пальцы сжимают тёплое гладкое древко топора.

Эта картина мгновенно пронеслась в памяти, когда взгляд чуть задержался на самом последнем этаже, и вот наконец он тонет в квадратике неба… Свобода, тоска, вера, раскаяние, надежда – всё это вливается в грудную клетку одновременно, не спрашивая и не предупреждая душу, готова ли она, примет ли…

И каким бы ни было в этот момент небо – пасмурным, ясным, давящим тяжестью свинца, либо зовущим ввысь прозрачностью лазури, – «небо-над-Питером» – это нечто улавливаемое сознанием, воспринимаемое чувствами, субстанция, живущая своей жизнью и по своим законам. И чем дольше ты не покидаешь город, тем сильнее его чувствуешь. И это чувство, простите, бесполезно описывать словами.

Старцев с невероятным усилием оторвал взгляд от неба, чтобы не дать магии колодца завладеть им окончательно, глубоко вдохнул и тут же пожалел об этом. Мерзкий запах мочи перестал навевать философские размышления. Фу… Зато отрезвляет.

На первый взгляд, ничего, что могло привлечь его внимание и хоть как-то пролить свет на случившееся, не было. Скользя глазами вдоль стен с характерными подтёками, он случайно встретился взглядом с серой кошкой, которая мгновенно съёжилась и пулей шмыгнула в подвальное помещение через прямоугольное окошко. Старцев подошёл к двери подъезда, дёрнул дверь на себя, вошёл…

Да уж. Куда романтичнее вглядываться в квадратик неба, утопая в перспективе линий и вспоминая великого классика. В подъезде было темно, сыро, хотя лето в самом разгаре, и отвратительно настолько, что хотелось скорее выйти на улицу. Настроение испортилось окончательно. Его охватила злость.