Тетрадь тридцать вторая

Алабама

Графство Эйр

Округ Гатрингс

Джексонвилл

Посещение церкви прошло спокойнее, чем ожидал Эркин. В принципе это оказалось не слишком обременительным. Разумеется, пускать цветных в церковь – белое красивое здание с башней на Черч-стрит – никто не собирался. Для цветных приспособили большой дощатый склад на окраине возле Цветного квартала, оставшийся бесхозным после заварухи. Отмыли, почистили, починили электропроводку, внесли и расставили рядами скамьи – Эркин с Андреем ухитрились даже заработать на этом, подвалив к плотникам – на стене напротив дверей повесили картину с изображением длинноволосого бородатого беляка, замотанного в простыню, а по бокам от картины поставили горшки с цветами. Ну и священника дали, как положено. И чего ещё цветным надо?

Народу набилось… не продохнуть. Андрей тянул вперёд: интересно же, но Эркин упёрся, и они устроились сзади, поближе к выходу.

– От духоты спасаемся? – камерным шёпотом спросил Андрей, когда они сели.

– От твоего языка, – так же тихо ответил Эркин. – Заведёшься ведь и вылезешь.

– Точно, – сокрушённо вздохнул Андрей.

Рядом негромко засмеялись. Но уже рядом с картиной на небольшое возвышение с раскладным столиком поднялся тот узколицый поп, поднял руки успокаивающим жестом, и все, привычно подчиняясь белому, замолчали.

Эйб Сторнхилл оглядывал аудиторию. Не признаваясь в этом никому, даже самому себе, он боялся. Да, он взял на себя этот страшный груз, воистину тяжкий крест, он слаб и греховен для такой ноши, но кто-то же должен пробиться к этим душам. Что бы ни говорили о них, они не бездушны…

…– Я ценю твоё усердие, брат, – и вежливый жест холёной пухлой руки. – Но должен сказать сразу. Их души не спят. Нет. Там нечего будить, брат Эйб. Это скоты. Послушные или нет, умные или глупые, добрые или злые, но скоты. Не люди, нет.

– Мне трудно в это поверить брат Джордан.

– Они похожи на людей, брат Эйб. Очень похожи. Но только похожи. Брат Эйб, – Джексонвиллский пастор Джордан Сноу рассматривает его участливо, как больного, – приходилось ли тебе иметь дело с ними раньше? Не видеть издали, а… – ласковая улыбка, – общаться с ними? Разговаривать.

– Да, разумеется.

– Разумеется, брат Эйб. Но я имел в виду не беседы и проповеди, а изо дня в день. Обыденно.

Он понял и покраснел.

– Я всегда считал рабство грехом, брат Джордан, – и с невольным вызовом: – У меня никогда не было рабов.

– Да, мы – дети и рабы Господа. И человек, делая человека своим рабом, нарушает волю Господню. Самозванствует. Но они – не люди, брат Эйб. Ты сам в этом убедишься. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь тебе. С помещением, со всем остальным… Я скажу своей пастве, чтобы они отпускали своих… работников к тебе по воскресеньям. И вообще можешь на меня рассчитывать…

…Да, брат Джордан сделал, что мог. Пришло много, очень много. Он даже узнаёт некоторых. И зря говорят, что они все на одно лицо. Достаточно приглядеться – и различить тогда совсем не трудно. Вон эта молоденькая мулатка из кондитерской для цветных. Вон тот немолодой с сединой в волосах негр – дворник, с ним удалось неплохо поговорить, оказался довольно толковым, во всяком случае, понятливым.

Эйб говорил, стараясь подбирать самые простые, понятные слушателям слова и всё время оглядывая аудиторию. Да, его слушали, сидели тихо, не шевелясь, не разговаривая между собой. Ни дерзких взглядов, ни насмешливых, а то и глумливых реплик, с чем ему приходилось сталкиваться, трудясь в кварталах бедноты Колумбии, портовых городах Луизианы и ковбойских посёлках Аризоны. Нет, здесь ничего похожего… но чувство отчуждения, чувство стены между ним и аудиторией не проходило, а даже усиливалось. Они слушали его, но не слышали. Ни один.

Ряд за рядом Эйб Сторнхилл оглядывал свою паству. Ничего страшного. Они пришли и слушают. Остальное – его дело. Грузчики со станции сидят все вместе. Хорошо. А этих он не знает, но, значит, им кто-то сказал, и они пришли. Индеец, дворовой работник. Пришёл всё-таки. Тогда, при разговоре, был очень недоволен, но ведь пришёл. А рядом… Господь всемогущий, этот парень белый! Зачем он пришёл сюда? Да, он говорил со всеми, убеждал всех. И с этим парнем говорил. Тот был тогда пьян или с похмелья. Но его место на Черч-стрит, у брата Джордана, а не здесь…

Эркин слушал, не вдумываясь в слова, как всю жизнь слушал надзирателей. Болтает и пусть себе болтает. Сидишь в тепле, а не лежишь связанным или… Нет, перетерпеть свободно можно. Андрей наконец угомонился. А то в начале ёрзал, всё сказать что-то хотел. Пришлось дать ему локтем по рёбрам, чтоб понял: не на перегоне всё-таки…

…Фредди посоветовал им не связываться и не нарываться, и они пошли к указанному дереву. Белых ни одного, а пастухов собралось много. Некоторые косились на Андрея, но со словами не лезли. Беляк оглядел собравшихся и жестом велел им сесть.

– Дети мои…

Андрей фыркнул, невольно прыснули и остальные, но беляк не смутился и замолол примерно то же, что и у костра. Но то дети господа они все, то его. У Андрея хитро блестели глаза, явно чего-то заготовил, но пока молчит. У него тоже на языке вертелось: «Так я твой сын или бога?» – но он ограничился тем, что камерным шёпотом сообщает об этом ближайшим соседям. Те тихо смеются и передают вопрос дальше. Андрей незаметно показывает ему оттопыренный большой палец. Потом уже к ним пришёл чей-то вопрос: «А что, может, он сам и есть евонный бог?». Беляк словно не замечает их перешёптываний и продолжает долдонить своё:

– Христос любит вас, возлюбите и вы Иисуса всем сердцем…

И звонкий голос Андрея:

– А вот вы говорите, сэр. Что он велел, то мы исполнять должны.

– Да, сын мой. Воля Иисуса, Господа нашего, нерушима.

– А вот ведь в Библии сказано: рабы, повинуйтесь господам вашим, так? – невинно спрашивает Андрей. – Это же он сказал.

Беляк не успевает ответить: таким возмущённым рёвом отзываются остальные.

– И что мы все – рабы господа, – продолжает Андрей.

– Чего-о?! – как со стороны слышит он свой голос. Это его ещё у костра царапнуло, но тогда смолчал, а сейчас не выдержал. – Это что, мы – и его рабы, и отца его, и ещё… господские?!

– Мы не рабы!

– Нам Свободу ещё когда объявили!

– Ты чего несёшь, парень, охренел?!

– Это не я, – защищается Андрей. – Это тот, Иисус сказал.

– И я его ещё любить за это должен?! – он вскочил на ноги. – Мотаем отсюда!!

Беляк умолкает и беспомощно смотрит, как они хватают своих коней и уносятся врассыпную к далёким кострам…

…И этот то же самое. Бог, господь, Иисус Христос… Зачем им всем это? Тогда они вернулись к своему костру, и Фредди хохотал до слёз над рассказом Андрея, а потом сказал:

– Ну, парни, заварили вы кашу. Я и не задумывался над этим никогда.

Беляк тот сразу исчез, и больше о боге никто с ними заговаривал. И вот теперь здесь… Когда же эта нудьга кончится? Душно уже стало.

Эйб Сторнхилл заканчивал свою речь. Ничего, главное – начать, а там… там он сделает всё, что в его силах. Главное – они слушают, придёт час – услышат. А теперь сбор. Обычно он не собирал деньги сам и прямо в церкви, этим занимались женщины-помощницы, но здесь таких ещё нет. Ничего, будут. Он сказал о деньгах, повторил, что каждый даст по силам своим, сколько может, и ждал вопросов о том, куда пойдут эти деньги. У него был готов ответ. Но ни одного вопроса не прозвучало. Они молча доставали деньги и передавали их друг другу, а передние подходили и клали монетки в жестяную миску на столе. Он следил за этим и радовался. Никто, ни один не отказался дать деньги, ни один не попытался присвоить или под шумок не дать. Пусть монеты мелки, но и заработки их невысоки. И белый парень дал деньги. И индеец. Эйб сказал о службе в следующее воскресенье и призвал всех встать и помолиться Господу в сердце своём, молча. Зачем их смущать, текста они всё равно не знают. Но это дело наживное.

– Идите, дети мои, и благословение Господа на вас и делах ваших.

И с каким же радостным гомоном повалили они на улицу! Эйб невольно улыбнулся. Дети, ну, настоящие дети. Мулатка из кондитерской и ещё две девушки пошептались и робко подошли к нему.

– Мы… мы здесь уберём, масса?

– Натоптали…

– Вы позволите, сэр?

Эйб радостно вздохнул. Разумеется, он приготовил все необходимые вёдра, тряпки и щётки, но готовился убирать самостоятельно, а тут…

– Спасибо вам.

С улицы донёсся взрыв хохота. Одна из девушек быстро подбежала к дверям и выглянула наружу.

– Ну и чего ржёте?! – звонко крикнула она. – Лучше бы вон со скамьями помогли.

– А чего со скамьями? – откликнулся молодой мужской голос. – Треснула, что ли, под твоей задницей?

– Чтоб язык твой треснул! Составить помоги. Мы пол моем.

Эйб, считавший деньги, поморщился, но промолчал. Разговор, конечно, непотребный для церкви, но и винить этих… детей нельзя. Сделать им сейчас замечание – это напугать и оттолкнуть. К его изумлению, несколько парней – в том числе странный белый и индеец – вернулись, очень быстро и ловко убрали скамьи, прислонив их к стене. Искоса поглядывая на Эйба, парни молча подождали у дверей, пока девушки вымоют пол, и снова расставили скамьи.

– Бог да вознаградит вас за доброту вашу.

По губам белого скользнула усмешка, но он промолчал. Девушки, а за ними и парни простились и вышли. Эйб с удовольствием оглядел свою бедную церковь. Начало положено. Мулатку из кондитерской зовут Бьюти, девушку со шрамом на подбородке… да, правильно, Рози. А третью он спросит об имени при встрече. И с парнями теперь есть о чём поговорить. Главное – начать…

От церкви Эркин и Андрей пошли к пруду. По дороге купили себе хлеба и копчёной рыбы. И два больших яблока. Сели у «своего» пня. И только тогда, после первых кусков, Эркин заговорил:

– Обошлось.

– Если б ты меня не держал, – усмехнулся Андрей, – я б пошебаршился, конечно. Он бы покрутился у меня, как уж на сковородке.

– А толку-то? – возразил Эркин. Нахмурившись, он долго разглядывал свою рыбину и наконец поднял на Андрея глаза. – Слушай, бог есть?

– А хрен его знает, – пожал плечами Андрей. – Мне это по фигу.

– А мне нет, – возразил Эркин.

– Чего так?

Эркин не успел ответить: к ним подошли трое негров из ватаги Одноухого, молча поставили на пень бутылку, положили буханку и сели рядом.

– Давай, Белёсый, – Губач выбил пробку, глотнул и пустил бутылку по кругу. – Совсем он нам мозги закрутил, не знаем, что думать.

– А я что, – взъерошился Андрей, – самый умный?!

– Вот смотри, – Эркин мотнул головой, пропуская бутылку, и продолжил: – Я – хозяйский раб. От хозяина меня русские освободили. Русский офицер пришёл, сказал. Всё. Свободен. А от этого, от господа, кто меня освободит? Ведь, беляк этот чёртов трепал, и бессмертный, и всемогущий, и… и…

– И вездесущий, – подсказал Андрей.

– А это что за хренотень? – поинтересовался Род, вгрызаясь между словами в рыбий хвост.

– Везде он, значит, – объяснил Андрей.

– Во, – кивнул Эркин. – Если он такой, от него меня кто освободит? Не хочу я больше рабом. Ничьим.

– А говорят, мы и после смерти… его рабы, – вздохнул Губач.

– Ну, как там после смерти, не знаю, – пожал плечами Андрей. – Когда помрём, тогда и посмотрим, что там и как.

– Тебе, Белёсый, всё шуточки.

– А серьёзно об этом и нечего, – Андрей сделал большой глоток и передал бутылку. – Видеть его никто не видел, так что… – он выразительно выругался.

– Оно-то, конечно, так, – Губач оглядел полупустую бутылку и поставил её на пень: пусть пьет, кто хочет, без очерёдности. – Так думаешь, слова это одни?

– Может, и так, – кивнул Род.

Упорно молчавший всё время Томми тихо, но очень твёрдо сказал:

– Прав, Белёсый. Бога беляки придумали, чтоб нас дурить. Я много хозяев сменил. Били меня… его именем. Покориться требовали… тоже бог так велел. Что хорошего у бога есть, то они себе берут, остальное нам скидывают.

Все кивнули.

– Так что, не пойдём больше? – задумчиво спросил Губач.

– Цепляться начнут, – покачал головой Эркин. – Если это так, трепотня одна, то и хрен с ними, и с попом, и с богом его. Всё равно в воскресенье работы нет. И мелочь наскрести, чтоб подавился он ею, тоже можно.

– Если чтоб не цеплялись… – протянул Род.

– Ладно, – тряхнул кудрями Андрей. – И впрямь… От нас не убудет, и неохота из-за такой ерунды завязываться. Он, дьявол, въедливый, заметно.

– Это да, – Губач взял бутылку. – Допиваем?

– С собой возьми, – отмахнулся Эркин.

Андрей молчаливым кивком согласился с ним. Губач засунул бутылку в карман и встал. Поднялись и остальные.

Эркин и Андрей ещё побродили по Цветному, балагуря и задираясь. О церкви, когда они остались вдвоём, Эркин сказал:

– Я одного боюсь. Что он так и повадится по домам шляться.

– Ла-адно, – протянул Андрей. – Отвадим.

Домой Эркин пришёл уже ближе к сумеркам. Женя была дома.

– Ну как?

– Всё хорошо, Женя, – быстро ответил он.

Забросил свою джинсовку в кладовку и быстро побежал вниз в сарай. Цветному все дни рабочие. В тот раз это его спасло, пусть так и будет. Не станут к Жене цепляться. А про свою церковь она ему за ужином расскажет.

Но за ужином говорили совсем о другом. Женя опять расспрашивала его про перегон и Бифпит. Зашла речь об играх. Он рассказал о щелбанах. И Алиса потребовала, чтобы он её научил. Ей посещение церкви совсем не понравилось. Полдня хорошо себя вести и ничего за это не получить! Алиса была настолько возмущена, что и за игрой пыталась жаловаться Эркину, но быстро сообразила, что это не «ласточкин хвостик», здесь проигрыш грозит лишним щелчком в лоб, постепенно увлеклась и забыла про свои огорчения. Игроков разогнала Женя, отправив Алису спать. Этот момент пришёлся как раз на её проигрыш, и Алиса подчинилась с невиданной готовностью. Эркин не стал спорить: щёлкать Алису в лоб оказалось очень трудно. От напряжения сдерживаемой силы у него даже рука заболела.

– А расчёт завтра, когда доиграем, – пообещала из-под одеяла Алиса.

– Спи, – рассмеялась Женя.

Улыбнулся и Эркин. Женя налила ему и себе по второй чашке чая. Эркин взял свою чашку, охватил её ладонями, будто греясь.

– Знаешь, Женя, у нас было костровое время.

– Как это?

– Ну, вечером. Бычки улягутся уже на ночь, мы поедим и сидим у костра. – Треплемся, – Эркин улыбнулся и сказал по-английски, явно кому-то подражая: – Святое время, – и продолжал опять по-русски: – Понимаешь, говорим обо всём, смеёмся. Свободно говорим. Обо всём.

Женя кивнула.

– Я поняла, Эркин. Сейчас костровое время, да?

Он счастливо улыбнулся.

– Да.

Улыбнулась и Женя.

– Сначала о делах поговорим, правильно?

– О делах, конечно.

– Тогда слушай. За квартиру я заплатила до Рождества. Керосина купила.

– Тоже до Рождества? – усомнился Эркин, прикидывая в уме размер бутылки в сарае.

– Нет, конечно. Нам негде столько держать, но запас должен быть. Вот я и купила ещё бутылку полную. Понимаешь? Одна расхожая, а вторая в запас.

Он кивнул.

– Ага, понял. А себе ты чего купила?

– Обо мне потом, – строго сказала Женя. – Алисино зимнее я посмотрела. На эту зиму ей хватит. Она же растёт сейчас.

– Может… ей куклу купить? – неуверенно предложил Эркин.

– Куклы у неё есть, – улыбнулась Женя. – Я посмотрю из игр что-нибудь. Мозаику там или ещё что. И лучше книгу. Ей пора учиться читать.

Эркин кивнул, но глаза у него на мгновение стали грустными. На мгновение, но Женя заметила и рассердилась. На себя. Как же она раньше об этом не подумала?!

– И тебе надо учиться.

– Для взрослых нет школы, – вздохнул Эркин.

– Я научу, – храбро вызвалась Женя.

Эркин посмотрел на неё с таким радостным изумлением, что она рассмеялась.

– И… и по-русски тоже? – наконец спросил он.

– И по-русски, – кивнула Женя. – Ты чай пей. Остынет.

Он послушно отхлебнул, не отводя от неё глаз. Женя с удовольствием смотрела на него, на его счастливое лицо, на сильные плечи, туго натягивавшие старенькую, выцветшую от стирок рубашку. Удивительно, как ему всё идёт, всё к лицу.

– Теперь давай с тобой. Тебе на зиму…

– У меня всё есть, – быстро сказал Эркин.

– Тебе нужна тёплая рубашка. И не одна.

– Рубашек у меня много, – возразил он. – А куртка тёплая.

– Какая куртка? Джинсовая?

– Да нет, моя. Ну, толстая, рабская. Она очень тёплая.

– Рабская, – повторила Женя.

Эркин на мгновение свёл брови, но тут же улыбнулся ей.

– Мне нельзя выделяться, Женя. Куртки у всех рабские. В эту зиму все их носить будут.

– Ну, хорошо, а если будет очень холодно?

– Я тогда две рубашки надену. Или джинсовую, а рабскую сверху, – тихо засмеялся. – На работе всегда жарко, – и уже серьёзно: – Была бы работа.

– Будет, – улыбнулась Женя. – Ты же хороший работник. И Андрей. Вы всегда работу найдёте. А может, и на постоянную устроитесь.

Эркин осторожно пожал плечами и упрямо спросил:

– А себе что ты купишь?

– Я туфли хочу, – вздохнула Женя.

– А что? – сразу встревожился Эркин. – Не хватает?

– Да нет, понимаешь… Я видела туфли, они красивые, но… но непрактичные.

– Это как? – недоумевающе спросил Эркин.

– Ну, слишком нарядные. Их только на праздник. И потом… если в них ходить по улице, они развалятся быстро.

Эркин кивнул.

– Я понял. А… а ты сразу две пары купи. И носи по очереди.

– Как трусы? – съехидничала Женя.

Он не сразу понял, а потом рассмеялся и, смеясь, кивнул.

– Ага.

– Нет, Эркин, – отсмеялась Женя. – Так не делают. Туфли я себе куплю, но попозже. Понимаешь, мне нужны такие, чтоб и на улицу, и для работы. И чтоб на ноге были удобны. Нарядные мне не так нужны. И чтоб на зиму… Я видела, – она мечтательно улыбнулась, – черевички.

– Что-что? – переспросил он.

– Ну, как сапожки, только короткие, до щиколотки и на каблучках.

– А они, – Эркин тщательно выговорил новое слово, – практичные?

– Думаю, да.

– Тогда покупай, – решительно сказал Эркин. – Денег хватит?

– Хватит, – улыбнулась Женя. – И ещё я хочу белья купить. Простыни, наволочки, полотенца. И пододеяльники.

Эркин сразу переспросил:

– Пододеяльники – это что?

– Ну, как чехол на одеяло. Чтоб одеяло не пачкалось.

– Ага, понял. Покупай.

– Хорошо. Только я всё это постепенно буду покупать, чтоб не так в глаза кидалось. А то ещё пойдут… – она сделала выразительную гримасу, – разговоры.

– Ты осторожней, – сразу сказал он и вдруг совсем другим каким-то робко-виноватым тоном: – Ничего, что я так… командую?

– Всё правильно, – рассмеялась Женя. – Ты же обо мне заботишься.

Он так смотрел, что Женя не удержалась и потянулась погладить его по плечу. Он сразу перехватил её руку, прижал к губам. Поцеловал в ладонь, в тыльную сторону и снова в ладонь. Женя другой рукой погладила его по голове. И он так же ловко перехватил и поцеловал и эту руку. Потёрся лицом о её ладони и медленно, не выпуская, опустил их на стол. И по-прежнему не отводя глаз, мягко потянул Женю к себе. И даже стол не помешал ему. Женя только на секунду поддалась, и она уже сидит у него на коленях в плотном кольце из его рук.

– Ой, как это у тебя получилось? – удивилась Женя, обнимая его за шею.

Вместо ответа Эркин только плотнее прижал её к себе, так что его лицо оказалось у её шеи.

– Женя, так хорошо? Тебе удобно?