Но благость продлилась недолго.
– «Ваше высокопреосвященство, в знак моей любви и глубочайшей преданности, я набрался смелости известить вас о страшном заговоре, сотворенным вашими врагами и чудом не лишившем вас жизни.
Воистину, ваша жизнь угодна Всевышнему!
Ибо злокозненные Сен-Мар – это исчадие ада, Тревиль, Дэзессар, Тилладе и Лассаль и еще несколько молодых дворян, сговорившись, хотели убить вас, заколов кинжалами, как Цезаря – прямо в приемной его величества в Лионе…» – на Дени лица не было, когда он закончил это читать.
На кардинале тоже.
Я понял, о чем это они, и от всего сердца возблагодарил комаров.
Из-за которых я зачесался, сунув руку под плащ, а эти овечьи души, видать, подумали о пистолете. Трусы! Толпой на одного!
– Чье это письмо? – еле шевельнулись враз посеревшие губы Монсеньера.
– Барона Жиля де Бриара, – тихо ответил Шарпантье, выпуская бумагу из рук, словно она жгла ему пальцы.
– Без одобрения короля они бы не решились, – никогда еще я не видел Армана таким опустошенным – словно пламень, сжигающий его тело и освещающий ему путь, погас навсегда, оставив пустую истерзанную плоть.
– Король болен и измучен, – Мазарини подошел и обнял Ришелье за плечи. – Он и так очень, очень долго был безупречен.
– Спасибо, мой дорогой друг, – краска медленно возвращалась на лицо Армана. – Вы как всегда, зрите в суть вещей.
Арман накрыл его руку на плече своей, а тот склонился и прижался губами к его виску – словно раздувая пламя.
Не знаю, кто утешал Людовика, которому тоже шел поток запоздалых жалоб на Гранда – правдивых или ложных.
– Анри так сказал? «Он хворает»? – отчаянию короля не было предела.
Его величество жег свою переписку с Грандом и умолял Ришелье пощадить того, ограничившись заточением.
– Еще чего, – ответил кардинал, кидая письмо в камин. – Раньше надо было думать.
– Но ведь получается, что кроме Сен-Мара и де Ту остальные отделались легким испугом? Гастон помилован, Буйон отделался тем, что отказался от княжества Седанского, передав крепость и суверенитет короне… А этим двоим – головы с плеч? – недоумевал Леон Шавиньи.
– Я просто поражаюсь, Леон, от кого вы унаследовали такую потрясающую наивность, – закатил глаза Монсеньер. – Паны дерутся – у холопов чубы трещат. У Гастона я забрал право на престол и на регентство. У Буйона – Седан. А что забрать у этих двух дурачков, кроме их ничтожных жизней? Игра престолов, Юноша, – очень, очень опасная игра, в нее не стоит соваться, не имея ресурсов. Учитесь, пока я жив.