Именно тогда Мария сошлась с Повитухой. Вот та была настоящей ворожеей. В вёске ее боялись, ею пугали детей, но к ней же бежали за помощью, когда никто больше помочь не мог. Повитуха ставила на ноги самых безнадежных больных, она была отличным хирургом, шептухой и травницей. Молодые девушки же ходили к ней за приворотами, отворотами и… абортами.

И Мария не удержалась, пришла в дом на отшибе, криво повисший на вбитых в землю балках.

– А я все ждала тебя, долго же ты искала ко мне дорогу, – хитро улыбнулась старуха, отворяя ей тяжелую дверь. По обеим сторонам от дверного проема висели внушительные связки чертополоха – отгонять нечисть или лупить ими больных – тут уж как повезет.⁵

– Что так? – Мария осмотрелась и сморщила точеный носик: в маленьких сенцах воняло протухшей капустой пополам с заплесневевшими травками, половицы были давно не крашены и визгливо скрипели под каждым шагом, с потолка свисала метровая паутина, призванная вселять в посетителей правильный настрой.

Из сенцев девушка прошла в темную кухню с закопченной сажей печью. Мария ожидала увидеть ожерелья из дохлых мышей или огромный чугунный котел для зелий. Но ничего подобного в старом доме не оказалось.

– Так в вёске говорят, что ты ведьма, коллега, значится. Вот ждала, когда придешь поболтать о наших с тобой профессиональных секретиках, – старуха вошла в дом вслед за девушкой.

Ростом Повитуха была вровень с высокой Марией, а вот в кости много шире, сильные узловатые руки и по сей день легко таскали тяжеленные ведра с водой. Ее седые патлы неопрятно торчали из-под цветастой косынки, а черные живые глаза казались неуместными на ее некрасивом морщинистом лице – слишком юные, слишком подвижные. Цепкие глаза эти сейчас тщательно ощупывали, проверяли молодую гостью.

– А тобой детей пугают, так что же, ты и впрямь по ночам на метле летаешь? – хмыкнула Мария и прошла к дальней стене, где на полках аккуратными рядами стояли банки из непрозрачного стекла. Девушка открыла одну и принюхалась:

– Отвар папоротника? Этим ты привораживаешь? – Мария коротко хохотнула.

– Отваром папоротника лечится ревматизм, деточка, – устав притворяться, сурово отрезала Повитуха. – Заканчивай хамить, ближе к делу. Чего тебе надобно?

Улыбка сползла с лица Марии, девушка нехотя бросила:

– Приворот.

– А сама травок собрать не можешь? – Повитуха удивилась по-настоящему.

– Меня учили, как обманывать доверчивых горожан, – фыркнула девушка. – Не чета я тебе. Мы с табором ведь сотни вёсок объездили, везде хватает своих шептух да травниц. Да вот только ты – ведьма особенная. Все эти травы – антуражик, – Мария обвела рукой мрачную кухню. – А внутри – кабинетик медицинский, и инструменты имеются, – девушка выразительно посмотрела на неприкрытую дверь, из которой блеснула сталь. – А значит много в тебе знаний, особенных знаний, вот только скрываешься ты, присыпаешь их простецкими заговорами, да людей отпугиваешь своим характером и небылицами. Никогда еще не встречала я таких, как ты: тех, кто сумел мудрость народную и знания современные объединить. Потому и пришла к тебе. Не помогут травы в этом деле. Опоить я его все равно не смогу.

Повитуха крякнула от такого напора молодухи, с трудом спрятав довольную от лести ухмылку. И неожиданно серьезно предложила:

– Сядь за стол, Маша.

Девушка послушно опустилась на стул и, положив руки на колени, сцепила их в нервный замок. Повитуха вышла из кухни и вскоре вернулась с кожаным мешочком для трав. Она какое-то время держала его в старческих руках и пронзительным холодным взглядом сверлила Марию. И, наконец, с глухим бормотанием, в котором с трудом можно было различить «чему быть, того не миновать», села напротив и положила мешочек в центр стола.

– Что это такое, знаешь?

Мария кивнула, облизнув губы и не отрывая вожделенного взгляда от мешочка.

– И как пользоваться, тоже знаешь, и что платить придется, помнишь?.. – черные глаза старой ведьмы прям-таки гипнотизировали.

– Да знаю я, знаю! Сколько я должна?

– Не торопись. Здесь не приворот, касаточка. Здесь решение его проблем. И прежде чем прибежишь ко мне в следующий раз, хорошенько подумай, как ты обошлась со своим отцом и не нужно ли тебе наладить с ним отношения… Прежде, чем ты все разрушишь.

– Тьфу! Вспомнила тоже! Сама уж разберусь, у кого просить прощения, а кто сам должон передо мной извиняться! – Мария всплеснула руками.

– До чего эти молодухи самоуверенны: им хоть кол на голове теши, но старших слушать не будут! Не нужен тебе приворот, Маш, сама знаешь, а вот за последствия отвечать все равно придется! У меня же все будущее твое как на ладони, я все про тебя вижу. Понадобится тебе набор, как пить дать, понадобится. Но ты не бери, не надо, лучше с отцом помирись, барон любит тебя, он простит тебя, он примет тебя и твоего ребёнка!

– Ладно, ладно, старая, хватит меня поучать. Поняла я, – Мария вздохнула тяжело, посмотрела на мешочек и, так и оставив его на столе, покинула покосившийся дом.

К чужим советам Мария редко прислушивалась, предпочитая иметь свою голову на плечах. Но теперь, по крайней мере, она точно знала, что ей делать.

Точно выбрав день и час, она подошла к Ивану:

– Милый, мне в город надо. Если отец еще не уехал, успею с ним повидаться и повиниться. Плохо без его благословения мне, тягостно.

Иван тяжело вздохнул. Момент жена выбрала крайне неудачный. В этот день Иван был загружен по самые уши: ремонт ковчега в самом разгаре, и без него мужики бы не справились. Но в примирении с отцом не откажешь, поэтому Иван лишь вздохнул:

– Поезжай с Костей, он как раз собирался в город за смолой и парусиной.

Когда телега отъехала от вёски на приличное расстояние, Мария перебралась ближе к Константину. Будто невзначай она дотронулась до его плеча:

– Костя… Хватит нам уже бегать друг от друга…

Он сжал ее руку в попытке сопротивления, но битва была проиграна еще там, в поле.

В вёску они вернулись с большим опозданием.

***

– Иван, – Константин сделал успокаивающий жест рукой. – Я бы не хотел поминать давно забытое прошлое. Не нужно ссоры.

В любое другое время Иван бы остыл и успокоился, но не сейчас, когда все чувства обострились под воздействием самогона:

– Я ничего не забыл! – он вскочил и грохнул по столу кулачищем.

– Ваня, родненький! Ну не надо, ну прости его, дурака! – запричитала Анна, схватив Ивана за рукав.

– Не трожь меня, женщина! – взревел мужчина, отмахиваясь от Анны. Не желая того, он толкнул ее, отчего женщина не устояла на ногах и упала.

– Аня, выйди, – коротко бросил Константин.

Константину было жалко видеть ее такой: рыдающей и умоляющей. Женщина послушалась, поднялась и на дрожащих ногах, тихонько вслипывая, вышла из кухни, плотно закрыв за собой дверь.

– Ваня, послушай, я не хочу, чтобы Мария снова встала между нами. Мы оба любили ее, но давай оставим все в прошлом.

– Ты! Очернил честное имя Капустиных! Ты! Трахал мою жену! Какое тебе прошлое?! Какое прощение?! Почему я не убил тебя тогда?!

– Хватит! Все! Уходи из моего дома! Поговорим на рассвете, как проспишься.

Иван в бешенстве перевернул стол. По полу зазвенели осколки. Сжав кулаки, мужчина двинулся на бывшего друга.

***

Душа и тело Марии пели: их с Константином тайная любовь вернула ей остроту ощущений и вкус к жизни. Они скрывались от глаз и ушей на ковчеге, в лесу, уходили в поля вниз по течению. Они дарили друг другу любовь так, будто встречались каждый раз, как последний, а расставаясь, не могли дождаться свидания. Влюбленным хотелось бы со всеми поделиться своим счастьем, но в их тайне была опасность – она щекотала нервы и заставляла наслаждаться каждой секундой, проведенной вместе. Однако Константину и Марии не было страшно: в их душах цвела весна и весь мир лежал у ног.

– Как я жила без тебя?.. – задумчиво шептала Мария ему, словно кошка щуря глаза от лучей закатного солнца.

– Маша-Маша, не жила ты вовсе, – хохотал Константин, щекоча ее обнаженное тело травинкой. – И я не жил, а теперь живу, – и с заново возрастающим желанием принимался целовать так любимое им тело, вновь и вновь доказывая свою любовь.

– Маша, – Константин однажды предпринял попытку серьезного разговора. – Нельзя так скрываться, будто мы воры какие.

Лежали они на своей излюбленной опушке, забравшись далеко-далеко в леса.

– Так мы и есть воры. Крадем друг у друга поцелуи, крадем друга друга из семьи, – засмеялась Мария, переворачиваясь на живот. Встретившись с его глазами, она вдруг посерьезнела. – Мне хорошо с тобой, что же не так?

– Пора заканчивать это. Пора… Пора мне заявить о своих правах на тебя.

– И что же? Ты бросишь жену и сына? Придешь к Ване да так и скажешь: «Моя Машка, трахаю ее уже год»? – язвительно усмехнулась девушка. – Сломанный нос тебе не к лицу.

Константин сел. Помолчал. Смахнул с ее атласной ягодицы ползущего жучка.

– Давай убежим. В город, в другую вёску, к цыганам. Я брошу все ради тебя. Я не могу, не могу думать, как ночью ты ложишься к нему, как он прижимает тебя… – голос его задрожал от злобы.

– А ты не думай. Я не уйду от него.

– Почему?!

– Меня все устраивает, – девушка пожала плечами. – У меня есть дом, хозяйство, статус – я ж Капустина жена. А с тобой нас выгонят из вёски, не посмотрят, что ты Дудков. Хоть и голова ты, но я-то – разлучница. Я не хочу начинать все заново и не хочу, чтобы ты терял все, – Мария села и провела рукой по его отросшим волосам. – Ш-ш-ш… Иди ко мне…

И он сдавался. Каждый раз сдавался ее чарам. Ведьма.

Счастье других вызывает зависть, настораживает и заставляет искать его причину. Два плюс два первым сложил Дима Петровский и, радуясь тому, что наконец сможет отомстить проклятой бабе, не постеснялся оповестить Ивана, что недоступная-то Машка на передок слаба. Того как обухом по голове огрели: жена, умница и красавица, ласковая кошечка и кто?! Друг, друг детства, поддержка и опора… Нет уж, им так просто это с рук не сойдет. Убить! Убить обоих! А самому… Самому-то как жить после этого?

Не подозревая о нависшей над ними беде, влюбленные возвращались в сумерках, пробираясь огородами каждый к себе домой. Но их уже ждали.

Константина Иван отвел за околицу. Прямым ударом сломал ему нос, да еще добавил пару кулаков под дых и, еле сдерживая гнев, процедил согнувшемуся в три погибели бывшему другу:

– Обходить Марию будешь за версту, еще раз увижу с ней рядом, еще хоть раз дотронешься до нее – убью. Ты понял меня, паскуда?

Полночи Иван избивал жену. Медленно, тщательно рассчитывая силу, стараясь не оставить следов. Мария уже не могла кричать: она сжалась в дрожащий комочек боли около печи и только чуть слышно стонала после каждого удара. Самые болезненные приходились в живот и грудь, голова звенела от сочных пощечин.

– Я не притронусь к тебе полгода. Если обрюхатишься ублюдком – утоплю в реке обоих, – прошипел он, схватив ее за горло. Девушка болталась в его руке, словно тряпичная кукла, обреченно выслушивая приговор. – С завтрашнего дня идешь с бабами в поле с рассветом. Попробуй только отлынивать от работы, – и он с силой швырнул ее о печь.

После того как Иван оставил ее в покое, Мария скрючилась на полу и потеряла сознание.

***

– Руслан, я ж не знала, – Женя обвила его руками и уткнулась носом в шею. – Это все в прошлом, и это их дела, не наши… Пойдем искупаемся? – она бы заглянула ему в глаза, если бы что-то видела в этой темноте.

Руслан усилием воли подавил непрошеную обиду и взял девушку за руку:

– Идем.

Теплая летняя ночь обнимала их запахом клевера и непрерывным стрекотанием кузнечиков, звезды перемигивались в безоблачном небе: умиротворение природы можно было пощупать руками. Костер и друзья остались далеко позади.

Руслан стянул с себя футболку, легкие штаны, затем, озорно подмигнув Жене, отправил в кучу одежды и нижнее белье, разбежался и рыбкой сиганул с обрыва в реку.

– Негодяй! – Женя возмущенно цокнула языком и, только секунду помедлив, решительно сбросила с себя всю одежду и с пронзительным визгом ухнула в воду вслед за ним. Прогревшаяся за день вода встретила их теплыми объятиями. Наплескавшись и насмеявшись, они выплыли на мелководье и замерли, обнявшись. Что-то тяжелое и сладкое замерло в груди у обоих, они начали целоваться все более жарко и жадно. Руки Руслана гладили ее спину, бедра… Девушка уперлась руками в его твердую грудь и испуганно распахнула глаза, физически почувствовав желание Руслана. Сердце Жени бешено колотилось: она и жаждала того, что должно было произойти, и страшилась. Он прижал ее к себе еще теснее, и начал покрывать жадными поцелуями шею.

– Ру-усла-ан! – разнеслось по лесу искаженное эхо.

Влюбленные замерли, надеясь, что ищущий проскочит мимо. Но эхо приближалось. Они выскочили из воды как ошпаренные и помчались к брошенным вещам. И только успели одеться, на обрыв, путаясь в рясе, выбежал дядька Руслана – Юра Дудков:

– Отец твой, – он задыхался, – умирает.

Во дворе и около забора дома Дудковых собралась, казалось, вся вёска. Родственники и соседи тихо переговаривались, растревоженные новостями, никто не понимал, что происходит. Оставив Женю снаружи, Руслан ворвался в дом. Возле печи рыдала мать. Повитуха уже была здесь: она штопала Константина прямо на обеденном столе. Мужчина был в сознании, наркотические травы еще не успокоили его разрывающееся от боли тело, так что Повитуха оперировала на живом. Константин ругался и шипел сквозь зубы. Руслан так и застыл в дверях: окровавленный, в лохмотьях кожи правый бок отца будто порвал дикий зверь. Повитуха по локоть в крови что-то еще видела своими подслеповатыми глазами: точными, выверенными движениями она зашивала рану.

Анну трясло: не отрываясь, она смотрела на мужа и рада была бы уйти, но к печи ее будто приковали. Позеленев, она согнулась пополам: ее вырвало.

Константин сквозь пелену боли увидел Руслана:

– Уведи мать… – сказал одними губами и, наконец, потерял сознание.

За спиной скрипнула дверь:

– Что случилось?! – широкая спина Руслана загораживала обзор, Саша попыталась его обойти, но парень попятился, выталкивая сестру из дома. Вернулся за матерью и силой вывел ее на улицу: женщина упиралась нечеловеческой силой, крича, что должна остаться с мужем.

Иванова дочь приковала ее взгляд, и Анна бросилась на нее:

– Ты! Из-за вашего адова племени! – Анна жестко, будто железными тисками, схватила девушку за плечи и с ненавистью отшвырнула от себя. – Он убил его! Убил! – женщина взвыла и упала в траву.

Соседи шептались, ничего не понимая. В темной ночи вязко висел гул из непонимания и догадок.

– Мама, – Руслан присел на корточки. – Кто его так? Что произошло?..

– Иван, – выдохнула Анна, – ударил осколком в живот.

Во дворе повисла тишина, вязкая, липкая, впивающаяся в сердце. Руслан медленно, словно в тумане, поднял голову и встретился взглядом с округлившимися от ужаса глазами Жени. В них плескался животный страх. Потрясенная, она отступала назад и, оказавшись на улице, припустила со всех ног прочь.

Отец был дома и даже распахнул дверь, приглашая ее внутрь. Девушка стояла в квадрате света в самом низу лестницы и колебалась, не решаясь подняться. Инстинкт самосохранения приказывал бежать куда глаза глядят, разум же твердил, что, кроме отца, у нее нет родных. И она поднялась в дом. Отец смотрел на нее секунду и с размаха влепил такую пощечину, что голова девушки дернулась:

– Ты где была?

– Папа… – голос девушки дрожал.

– Я же тебе запретил! – он еще раз ударил дочь.

– Папа, пожалуйста… – заливаясь слезами, Женя упала на колени и обвила руками ноги отца. – Ты убил Константина… Как так?.. Как так, папа?!

Иван остолбенел.

– Я не убивал его! Не убивал! Он еще живой был! – отшвырнув дочь с дороги, он выскочил в ночь.

Женя добралась до кровати и всю ночь вздрагивала от шорохов, боясь, что отец вернется.

Иван не появлялся дома двое суток.