– Я понимаю, когда замуж выходят зачем-то. Как твоя Лерка, из-за денег. Одного мужа на квартиру обула, второго – вообще на целое состояние. Или вот на даче, там муж – штука весьма полезная. Мне вот надо на даче прокопать траншею для осушения. Тут бы муж не помешал.

– Только имей в виду, когда муж на даче что-то делает, потом будет столько вони – месяц придется отбиваться. За каждый забитый гвоздь.

– Вот-вот. Я и говорю, не понимаю я вас. Ну, любовь. Ну, допустим. А что дальше?

– А ты сама-то любила? – спросила ее Светлана, но Ирма промолчала. Как всегда. Что произошло с Ирмой, почему она так счастливо одинока, каким был ее внутренний мир – всего этого Светлана не знала. Они с Ирмой были не настолько давно и близко знакомы, чтобы она могла знать такие вот подробности. Они познакомились с Ирмой года четыре назад, по работе. Ирма работала кем-то вроде курьера, развозила документы по официальным инстанциям, что-то регистрировала, что-то, наоборот, снимала с регистрации. Подавала отчеты, собирала справки. Ирма была умна, интересна и уверена в себе, но при этом довольствовалась этой весьма скромной и малооплачиваемой работой. Моталась по городу с бумагами, получая сдельно, и не соглашалась даже думать о постоянном месте.

– Но у тебя же сын? – удивлялась Света. – Хочешь, я тебя пристрою на одну фирму немецкую, я у них бухгалтерией занимаюсь на полставки.

– Нет уж. Чтоб я на работу к восьми ходила? Я люблю поспать, иногда даже днем, – отмахивалась Ирма, хотя представить ее спящей было сложно, настолько живой и подвижной она была. Кажется, никогда не шла и даже не бежала – летела. Всегда смеялась, и всегда отмачивала всякие шуточки, колкие замечания. Смешные. Общаться с ней было приятно и интересно, рядом с ней казалось, что воздуха больше и дышать легче.

– Ты просто не хочешь иметь обязательств, – делала вывод Светлана, а Ирма только загадочно молчала. Она не любила совсем уж открываться кому-либо, не любила рассказывать ни о себе, ни о своих обязательствах. К примеру, Светлана понятия не имела, как и при каких обстоятельствах у Ирмы появился сын Павлик. Любила ли она тогда? Возможно ли это в принципе? Зная Ирму, можно было бы легко поверить, что она вообще сделала себе искусственное оплодотворение как последний, самый сильный акт ненависти к мужскому полу.

– Я не хочу иметь проблем. Видишь вот, сколько у тебя проблем. А ведь у тебя и муж, и работа.

– Да. У меня муж, – вздохнула Светлана.

Время катастрофически быстро исчезало, как и шоколад на блинчиках. Пора было домой. Телефон она отключила, чтобы хоть на пару часов отвлечься, и теперь с неохотой думала о том, что его придется включать. И придется снова идти туда, домой, сидеть, слушать ругань. Разве в этом счастье? Разве об этом она мечтала, когда мечтала о любви?

И ведь вроде все было сделано правильно и не хуже, чем у других. Была большая любовь, она могла еще, если постараться, вспомнить, как ждала свиданий и звонков. Как боялась, что он не придет, что не решится на серьезные отношения. Что не станет связываться с девчонкой из общаги.

Когда они познакомились, она училась на лечебном факультете второго МОЛГМИ на «Юго-Западной», в новеньком, но уже почему-то обшарпанном здании. Она краснела при словосочетании «мочеполовая система», боялась отчисления и ждала на вокзале маминых банок с вареньем, которые та передавала с проводниками. Константин стал для нее принцем, ее мечтой, ее надеждой на светлое будущее. Он был серьезным, взрослым и красивым, и он любил ее. А когда на втором курсе она залетела (а чего еще можно было ожидать от девушки, краснеющей при словосочетании «мочеполовая система), он не бросил ее, не заставил сделать аборт, не потребовал оставить его в покое. А ведь мог! Сколько было таких случаев, особенно с ними, с теми, кто оказался в Москве на птичьих правах.

Светлана хорошо помнила, как целую ночь не спала, боясь, что эта задержка не просто так. Тест на беременность ей помогла достать Лера, у нее была знакомая с третьего курса, у которой был тест. Тогда с тестами в аптеках было очень плохо, купить их просто так, за деньги, было почти невозможно. А если учесть, что денег у Светланы было разве что на пачку лапши быстрого приготовления…

Лериной знакомой с третьего курса, по ее же собственным словам, этот тест уже ничем не мог помочь. Лежал в ящике комода, а рядом уже стояла колыбелька. А у Светы еще был вопрос. Еще могла случиться одна полоска. Она думала, что же это будет, если она увидит эти самые две полоски, как станет тяжело дышать, а жизнь моментально усложнится во сто крат. Ей только восемнадцать лет, второй курс, общага. Что скажет мама? Как признаться Косте? Неужели рожать? Вдруг Костик ее пошлет подальше, как послали многих других? Если так, она родит сама. Вырастит сама, как в «Москва слезам не верит». Уже и так живет в общаге…

Полосок оказалось две, сбылся самый страшный кошмар. Кого-то же ведь проносило, но не ее. Как много было в общаге девчонок бесстрашных, смешливых и видавших всякое, сменивших множество «друзей», имевших дорогие украшения, носивших шубы. Их проносило, они знали все о контрацепции, и не из медицинского курса, а из практики. А вот Светлану не пронесло. Надо же, не пронесло. Один-единственный мужчина за всю ее молодую жизнь, и все, на тебе. Если ты беременна, это очень временно. Пришлось идти и, обливаясь холодным потом, признаваться. Светлана чувствовала себя маленькой и глупой, чувствовала себя полной дурой, а он, Костик, только вздохнул, ласково провел по ее волосам и тихо прошептал:

– Эх ты, моя кулема. Угораздило нас, да?

– Да уж, – тихо кивнула она, и тогда все стало на свои места. Они будут вместе, будут жить долго и счастливо. Очень счастливо, да? И всегда вместе… М-да, как же это все давно было. Сколько воды утекло. А сколько слез? Сейчас слез вообще не осталось, а когда-то Светлана плакала много и по любому поводу. Даже если просто Кирюшка плохо кушает кашу или Олеська в садике разбила коленку.

– Слушай, ты не переживай так. Они того не стоят, – сказала вдруг Ирма.

Светлана вздрогнула и вернулась в реальность, в кафе, к остаткам блинчика и шоколаду.

– Я сама не знаю, что происходит. Просто иногда хочется убежать на край света и остаться там навсегда, а иногда хочется разбить что-нибудь вдребезги.

– То ли выпить, то ли зарезать кого-то, – ухмыльнулась Ирма. – У меня такое тоже бывает.

– Правда? Я думала, ты всегда в порядке.

– Кушай блинчик, – пожала плечами Ирма. – Хорошо все время не бывает. Это тогда уже диагноз.

– Так все-таки что делать-то? Ведь Костик в ярости. Я завтра хочу к Лерке поехать, мы с ней давно договаривались. Она меня в баню звала. А если Костик узнает, он меня в порошок сотрет.

– Может, не ходить? – предложила Ирма. Она с Лерой знакома не была, знала только понаслышке, или от Костика, или от самой Светланы, но все равно почему-то не любила. Леру вообще никто не любил, кроме мужчин, которые готовы были идти за ней в огонь и в воду. Все остальные (особенно женщины, что вполне объяснимо) либо Леру ненавидели, либо терпеть не могли. Она удивительно умела настраивать людей против себя. Что ж, это не повод отказаться от старой дружбы. Связи юности – как узы крови, их не так-то легко разорвать, и уж точно не из-за того, что у кого-то плохой характер.

– Пойду домой. Спасибо, что завезла бумаги.

– Не за что. Любой каприз за ваши деньги, – хмыкнула Ирма. – Кстати, ты помнишь, что у вас в бухгалтерии через две субботы будет корпоративчик? Даже меня пригласили. А ты пойдешь?

– Что-то мне неохота. Опять сидеть и делать лицо.

– Ничего, лицо не отвалится. Если хочешь, я тебя подхвачу, вместе поедем. А то я там вообще никого не знаю, мне без тебя будет совсем тоска.

– Заезжай, – обреченно кивнула Света, отметив про себя, что когда-то, причем не так уж давно, она любила вечеринки и корпоративчики. Что с ней такое? Если бы она осмелилась честно признаться, то сказала бы, что хочет только одного – проспать полгода подряд, не просыпаясь. И очнуться только летом. Или вообще… А ладно, чего уж там.

Они оплатили счет, а пока ждали сдачу, поболтали о детях, о воспитании, о капризах. Ирмин сын хоть и был еще маленький, а тоже считал, что «другие родители» лучше любят своих сыночков. И дарят им радиоуправляемые машины.

– Наверное, это просто что-то такое типа заразной болезни. Вирус эгоизма, мутировавший штамм.

– Надо найти этих «других» и дать им в морду. Чтобы нам детей не путали, – предложила Света.

– Тогда можешь начать прямо со своей Леры.

– Слушай, а может, тебя выдать замуж? – почему-то вдруг предложила Светлана, чтобы перевести тему.

– Зачем? – удивилась она. – Чтобы тебе одной страдать не так обидно было? И потом, за кого? Ко мне тут на улице гастарбайтер пристал, предлагал большой и не очень чистой любви на стройплощадке. Нет, знаешь, не хочу замуж. Потому что те, за кого я бы пошла, на меня почему-то не клюют. Или, может, их вообще не существует, и они – плод моей больной фантазии. А те, кто может на меня запасть, даже в страшном сне не могут мне понравиться.

– Ладно, все. Глупость сморозила, прости дуру. Просто, знаешь, как-то не верится, что ты всерьез и никогда не хочешь любви. Это так для меня странно. И непонятно.

– Сейчас пойдешь домой, поругаешься с Костиком, и все станет понятнее, – ухмыльнулась Ирма.

В чем в чем, а в этом она оказалась права. Придя домой, Светлана тихонько разделась, стараясь просочиться в квартиру никем не замеченной. Из-под трех межкомнатных дверей пробивались свет и звуки. Из детской – музыка, из спальни – приглушенные обрывки футбола, из комнаты бабушки – тоже телевизор, но что-то публицистическое, кажется, чья-то биография.

Светлана прошла в кухню, налила себе чаю, разложила на столе бумаги, которые ей привезла Ирма. Села на диван, принялась вчитываться в документы, хотя, положа руку на сердце, эти бумаги могли бы подождать. Даже пару недель могли бы подождать, это было вообще не к спеху. Но Светлана вооружилась ими, как поводом. Она встала и прикрыла за собой коричневую кухонную дверь с тонкой изогнутой вставкой из мутного стекла. Стало лучше. Появилось ощущение покоя и гармонии с самой собой. А когда она включила маленький кухонный телевизор на каком-то предположительно многосерийном фильме, которого не знала, не смотрела и не собиралась смотреть в будущем, стало совсем хорошо. Четыре телевизора, четыре совершенно изолированные комнаты и совершенно изолированные люди, сидящие в них. Семья Дружининых в полном составе, прошу любить и жаловать.

А Светлана впервые в жизни воспользовалась бумажным поводом, закопалась в цифрах и отчетах, да так и осталась спать на кухонном диване. Нет, не потому, что она не хотела идти к мужу в спальню или боялась очередного скандала. И не от обиды или желания отомстить и сделать больно. Она просто случайно уснула, от усталости, или, может быть, просто погода такая была, сонная, зимняя, черно-белая. А только Светлана замоталась поуютнее в большой лоскутный плед из «ИКЕА» и сладко уснула под бурчание телеканала. На правильно подобранном кухонном диване, представляющем собой дополнительное спальное место для их семьи. И наутро Светлана вдруг почувствовала, что впервые за долгое время она прекрасно выспалась.