Глава 2

Иван Чемезов действительно был художником, и притом довольно известным, или, как это было модно говорить, состоявшимся. Член Союза художников России, почетный член академического совета, участник множества выставок. Успех сопутствовал ему, и уже к тридцати пяти он стал популярен, заработал много денег и волен делать то, чего хочется.

Так что Иван вовсе не врал, когда говорил Ирине, что работает исключительно когда этого пожелает. Впрочем, работал он много. Почти всегда. Даже стоя у подножия этой церковной паперти и разглядывая в восхищении грациозную девушку в летней шляпе, он в каком-то смысле тоже работал. Прикидывал ее цвета, ауру, космическое воплощение ее «я» на бумаге – в карандаше, акварелью, темперой.

Рожденный в семье советского художника Федора Чемезова, Иван буквально вырос с кистями в руках, и опыт, время, желание и талант – все сошлось в одну точку. Прирожденный художник.

Правильное место, правильное время. Правильный Ванька Чемезов.

Все сложилось в его пользу, хотя он об этом не просил и не прилагал особых усилий для собственного продвижения или, как это опять же модно говорить, пиара. И при этом Ванька Чемезов – счастливчик, вечно растрепанный и с перемазанными краской пальцами, он никогда не знал тех сложностей, что стоят на пути у многих. Двери, закрытые перед всеми, открывались перед ним сами собой и без каких-либо усилий с его стороны. Достаточно было рисовать – остальное брала на себя фортуна и многочисленные родительские связи.

Собственно, достижениями своими Иван Чемезов никогда не гордился, а эпитет «тот самый» вызывал у него какую-то брезгливость и насмешку.

Он держался просто, хотя и не был простым человеком. С ним всегда было легко, хотя за этой легкостью стояла жажда большего, очередная мечта. Создавалась иллюзия простоты и понятности, но, по сути, его мало кто знал.

Но любили многие. Женщины, галеристы и искусствоведы. Его, обаятельного и задорного чертяку, любили все и всегда, даже дворовые собаки и соседские коты, и он привык к этому, но не кичился, что тоже было своего рода достижением. Свои успехи Иван воспринимал как нечто случайное, неконтролируемое и ничем не заслуженное. Он никогда не приписывал себе успех, в конце концов, что тут такого, если с самого детства Ванька Чемезов просто любил рисовать.

Эта простота характера, редкая самобытность, проявлявшаяся в манере вести себя, держаться и говорить, вся его суть и отражалась в его картинах: небрежные мазки, виртуозное владение мастихином – и готово. Легкомысленные особы оживали на его картинах, а сомнительного вида пропойцы в прокуренном кабаке смотрелись интересно на любой стенке. Иногда мелочи становились для Ваньки Чемезова артобъектами. В то время как настоящие артобъекты могли разочаровать Ваньку Чемезова. Он быстро загорался и так же быстро затухал.

Но Ваня был честен с собой и другими – редкое качество, – прямолинеен до грубости, был предан тем, кого любил, а любил он почти всех. Он, как и Ирина, думал, что не бывает людей совершенно плохих или совершенно хороших, и во всем был склонен оправдывать окружающих с тем расчетом, чтобы окружающие потом простили и ему все его промахи.

А промахов-то хватало.

Женщины, галеристы и коты – Чемезов всегда находил с ними общий язык. Галеристы любили успех, выраженный в цифрах. Котов Ванька Чемезов всегда подкармливал колбасой, закладывая надежный фундамент под храмом котовьей любви.

Женщины же… Другое дело, непростой случай. Женщины хотели быть уникальными, они обожали становиться музами, вдохновлять и внушать восторг. Иногда – любовь. С этим еще сложнее.

Влюбленные женщины всегда хотели завладеть Ванькой Чемезовым.

Однако он не был приспособлен к такой любви. Не умел соответствовать. Забывал приходить вовремя на встречи, увлекался и оставался со студентами в мастерской на час или два. Курил в кухне. Мог профилософствовать (т. е. напиться) до утра в кабаке с каким-нибудь сумасбродным дружком. Невоспитуемый.

Любовь часто приходила нежданно, приносила с собой катастрофы, разоряла гнезда и превращала в пустыни цветущие сады.

Иван даже был женат на одной такой Аленушке. В итоге все кончилось заламыванием рук, потоком обвинений в его адрес, алиментами и тем самым болотом, в котором Иван до сих пор вяз по самую шею. Это отразилось на его творчестве как никогда благоприятно. В период развода Ваня Чемезов создал цикл акварелей под названием «Буря». Смазанные образы, злые лица в окружении городской реальности. Дождь стучит по крыше. Мокрые столики в московских кафе.

Раскупили как горячие пирожки.

Про его работы говорили – очень интерьерные.

Это означало, что, несмотря на все странности, нелепости, все номера, что он отчебучивал, несмотря на все шутки, искажения, эксперименты и наплевательское отношение к тому, что и кто думает о его работах, картины Ивана Чемезова пользовались стабильным коммерческим спросом.

Удачливый черт. Больше всего на свете он любил странное, едва уловимое ощущение, когда ты чувствуешь себя целым, живым, даже больше, чем живым, – частью бесконечной звездной Вселенной, разноцветным галактическим скоплением, неясной, еще не определившейся формой, тонким очертанием. Отсекая все лишнее, кроме любви и ненависти… Целая гамма эмоций.

Сейчас же все его мысли занимала девушка в терракотовом платье, с широкополой шляпой. С лицом человека, вернувшегося с войны. Принцесса в изгнании.

Иван Чемезов стоял в нерешительности и смотрел вслед уходящей вдаль хрупкой фигуре девушки. Она быстро удалялась, грациозно придерживая свою шляпу обнаженной рукой. Ее платье оставило одну руку неприкрытой.

Диспропорция.

Что-то в ней было, в этой прекрасной незнакомке. Что-то особенное, необычное, больше, чем ее неброская миловидность, чем ее беспокойные изумрудные глаза, светлеющие в солнечных лучах, потрясающие каштановые волосы с отблеском меди, удивленный разлет тонких бровей чуть разной формы – не так часто удается увидеть такие. В ней было что-то еще, что так сильно влекло Ивана.

Он действительно очень захотел нарисовать эту девушку и миллион еле уловимых, переменчивых выражений ее сложного, подвижного лица. Так сильно, что от невозможности исполнения этого желания мужчине становилось почти физически больно. Иван хотел узнать ее имя, ее прошлое и настоящее и то, о чем она думает, когда смотрит вдаль долгим невидящим взглядом.

Обида, вызванная отказом девушки, не давала покоя! А он тоже хорош, еще и денег ей предложил. Ведь видел же – не такая.

Иван побежал за ней, боясь, что может не успеть и тогда она исчезнет за ближайшим поворотом. Навсегда…

Некоторое время они так и шли, след в след по шумной, залитой солнцем улице. Затем поворот, еще один. Девушка обернулась к Ивану, стоя на перекрестке.

– Вы что, преследуете меня? – спросила Ирина, остановившись так резко, что Иван практически налетел на нее. Девушка нахмурилась, и тонкая линия пролегла между ее бровей. Иван отскочил, а потом зачем-то отряхнул несуществующую соринку с рукава.

– Боже упаси! Мне тоже нужно… в ту сторону, – И он неопределенно махнул рукой в направлении убегающей вниз улицы. Дурацкое объяснение, спору нет. Другого не успел придумать.

– В таком случае мне налево, – фыркнула «Василиса» и резко развернулась на своих шпильках. Одна из того миллиона загадок, которые Ивану никогда не дано было разгадать. Как можно ходить с такой грацией на таких высоченных каблуках? Некоторым удается, другие же, хоть и хорошо смотрятся на каблуках, все же испытывают неудобство и боль. Прекрасно видно, что больше всего на свете они бы хотели сбросить шпильки и пойти дальше босиком.

«Василиса» относилась к тем редким женщинам, которые, словно инопланетянки, прилетевшие на солнечном луче с других планет, носятся на шпильках с такой легкостью, будто все еще плывут в невесомости.

Иллюзия.

Девушка свернула, и Иван послушно посеменил за ней налево, прилаживаясь к ее неравномерным шагам. Он вполне понимал, что сейчас, наверное, похож на маньяка, но продолжал идти, словно приклеенный, а она оборачивалась и с недовольством качала головой.

– Если вы не прекратите, я вызову полицию! – сказала Ирина в конце концов, остановившись снова на углу какой-то улицы. – И позвоню мужу.

– Не возражаю! – воскликнул Иван с непонятным энтузиазмом. Незнакомка удивленно уставилась на него и на секунду замешкалась с ответом. Тогда мужчина добавил: – Звоните мужу, прошу вас.

– Вы сумасшедший? – полюбопытствовала она.

– Кто-то считает, что художники – все сумасшедшие, если вы об этом. Но если брать наш конкретный случай, то я просто очень хочу нарисовать ваш портрет. Простите, если обидел вас, предложив денег. Когда лично мне предлагают деньги, чтобы я кого-то нарисовал, беру их, а не убегаю вдаль с выражением оскорбленной невинности. Но если это так важно для вас и вашего мужа, то готов рисовать бесплатно. И в его присутствии, конечно. Я буду совершенно счастлив принять вас обоих в моей мастерской. Да что там, приводите хоть всю семью.

– Вы спятили! – фыркнула девушка, снова передернув плечами с уже очаровавшим Ивана изяществом. Нужно было отступать, и, понимая это, Чемезов почувствовал, что невольно начинает злиться, причем больше на самого себя. Уговаривать незнакомок – не самое его любимое дело, честное слово!

– Ну, что ж еще-то мне сказать, милая Василиса! Я уже вам все сказал. Что сделать мне, чтобы доказать чистоту своих помыслов? Ну, забейте в «Гугл» мое имя, посмотрите мои работы. Ну как еще доказать вам, что я не вру?! – Иван растерянно всплеснул руками и с каким-то отчаянием посмотрел в распахнутые зеленые глаза.

Иван не мог знать, что незнакомка была бы рада сделать то, что он просил, вот только ни телефона, ни документов, ни денег у нее нет. Все осталось в сумке, забытой в панике в поезде метро.

Потерять документы было, конечно, самым страшным. Без них вообще непонятно, что делать дальше.

Неделю назад Ирина была на грани отчаяния, а теперь уже за гранью. Она оказалась в совершенно безвыходной ситуации, и ей стоило больших усилий скрывать свои чувства от этого все подмечающего Ивана.

«То ли водки выпить, то ли зарезать кого-то». В точку попал, художник.