– Этого я не знаю. Но мы о нём… говорили вчера вечером. Кондрат беспокоился немного. Мы парня никогда не видели, ни я, ни Кондрат.

Тонечка посмотрела на мужа.

– А ты… где ты мог его видеть?

– Нигде, – буркнул Герман. – О чём и речь.

Она пристроила на колени локти и угнездила в ладонях подбородок.

– Саша, – начала она серьёзно, – мы с тобой можем говорить друг другу правду, только правду и ничего кроме правды. Мы… взрослые слишком! Мы потеряем уйму времени и совсем запутаемся, если станем друг другу врать, а времени у нас мало.

– Здрасти вам в шляпу, – Герман плюхнулся рядом с ней, подогнув под себя плотную волосатую ногу. – Ты собралась помирать или пытаешься сказать мне, что я лжец?

Она посмотрела на него.

– Я не лжец.

– Тогда расскажи мне, откуда ты знаешь Кондрата Ермолаева.

Он помолчал, и Тонечка, быстро взглянув на него, поняла, что правды он не скажет.

И опередила:

– Нет, не нужно! Лучше не говори. Я не хочу, чтоб ты мне врал, Саша!..

Он посидел, посматривая на неё. Такой проницательности от жены он не ожидал.

– Я… потом расскажу, – пообещал он. – Только не придумывай ничего романтического! Кондрат не выносил меня раненого из-под обстрела!..

Здесь он не соврал. Кондрат Ермолаев его действительно с поля боя не выносил.

– Но я хорошо его знаю. И знаю, что жену он убить не мог.

В дверь деликатно постучали, Тонечка подбежала и открыла. Официант в накрахмаленной форме вкатил столик, уставленный кушаньями и напитками.

– Если сюда поставлю, будет удобно? Карточка или наличные?

– Карточка, – подал голос Герман, поднялся и стал шарить по карманам дублёнки.

– Тоня, ты не брала мою карточку?

– У меня своих навалом, – отозвалась Тонечка и улыбнулась официанту, который рассматривал её. – А что?

– Пропала куда-то. Я сейчас другую достану.

Он вынул из бумажника карточку, аппарат заурчал, чек выполз.

Герман проводил официанта и продолжил шарить, уже в карманах джинсов.

Тонечка наблюдала за ним.

– Да нет, ну была у меня с собой карточка, – бормотал её муж. – Мы на заправку заезжали!.. Я бумажник здесь оставил, а карточку взял на всякий случай.

– И где она?

– Да шут её знает.

Тонечка подошла и тоже поискала – последовательно в джинсах, в кофте, в дублёнке.

Карточка пропала.

– А когда ты в машину сел, дублёнку куда дел? Ты же всегда её снимаешь!

Он подумал немного.

– Как всегда, на заднее сиденье кинул.

– Поздравляю, – сказала Тонечка со всем возможным сарказмом. – Твой племянник жулик. Карточку спёр.

– Он не мой племянник, он Кондрата племянник.

Герман ещё раз облазил все карманы.

– Ты не поверишь! – Он покрутил головой. – У меня тыщу лет ничего не крали!

– Звони в банк, блокируй счёт.

– Да там денег всего ничего, тысяч пятьдесят, что ли.

Тонечка аж задохнулась от возмущения.

– Ничего себе! – закричала она и топнула ногой. – Пятьдесят тысяч для него не деньги!.. Если они тебе не нужны, отдай мне! Я маме куртку новую куплю, а Насте ботинки!..

– Хорошо, хорошо, – согласился Герман поспешно. – Отдам, конечно.

– Пятьдесят тысяч ему не жалко, – продолжала возмущаться Тонечка. – Их ещё пойди заработай! А ты какому-то прохиндею хочешь…

Тут она осеклась.

Пока Герман звонил в банк, она молча думала, даже уху не ела.

– А с чего мы взяли, – начала она, как только он нажал отбой, – что этот парень действительно племянник?.. Ты говоришь, что никогда его не видел.

– Не видел, – согласился Герман и снял с тарелки металлический колпак. Сразу в номере вкусно запахло и на душе сделалось веселее.

– Тогда почему мы решили, что это – он?

– Потому что я назвал его по имени, и он удивился, что я его знаю.

– А если б ты назвал его Александром Македонским и он удивился, что его знаешь, тогда как?..

– Ты хочешь сказать?..

– Я хочу сказать, – Тонечка отхлебнула ухи и зажмурилась, так было вкусно и горячо, – что мы с тобой застали в доме твоего друга какого-то подозрительного типа с ножом. И тут же решили, что он есть потерянный в младенчестве племянник, а оказалось, что он заурядный жулик!.. Может, он видел, как хозяина забрали, и решил вечером навестить пустой дом. Поживиться не удалось, мы ему помешали, так он хоть карточку у тебя стянул!

– Ну, давай по первой, пока холодная!

Герман разлил водку, полюбовался на сразу запотевшую стопку, плотоядно осклабился, коротко вздохнул и махнул одним глотком.

– Алкоголик, – пробормотала Тонечка, тоже махнула и следом отправила в рот ложку ухи. – А утром-то что было! Я больше никогда! Я ни за что! Я в рот не возьму!..

– Приятного аппетита, шери.

Она вытаращила глаза и вскрикнула:

– Колбаса! При чём тогда колбаса?!

– Колбаса ни при чём, – согласился Герман немного удивлённо. Он всё не мог никак привыкнуть к её перескакиваниям с мысли на мысль, с эмоции на эмоцию. – Мы заказали уху, форшмак, водки и пирожное с кремом. Колбасу не заказывали.

– Парень наверху в спальне ел колбасу, это совершенно точно! На туалетном столике валялись шкурки и крошки, и от ножа пахло!.. И почему он в спальне устроился?

– О чём нам это говорит?

– О том, что это какой-то странный жулик! Он забрался в дом и первым делом решил закусить хозяйской колбасой, что ли?.. И поспать в теплой постели?!

– Где нам теперь его искать, – задумчиво проговорил Герман. – Вряд ли он в дом вернётся…

– Зачем его искать?

– А если он на самом деле племянник Кондрата?

– Кондрата освободят, и он его сам найдёт.

Герман ничего не ответил, и она поняла, что это всё продолжение повести «Военная тайна». С племянником что-то связано, и муж знает, что именно, а она нет.

И правду он не скажет.

Тонечка доела уху, намазала на тонкую ржаную греночку форшмак, деловито отряхнула крошки с халата, потянула с пола рюкзак и вынула фотоальбом.

– Посмотрим?

Герман взглянул на альбом и скривился.

– Я не люблю фотографии чужих людей под пальмами и на фоне пирамид и новогодних ёлок.

– Ну, ты слишком придирчив, Александр Наумович. Нам же нужно узнать, как твой Кондрат жил и как жена его жила… Тем более, ты говорил, что он её бьёт, а она побои в сеть собирается выложить.

– Я так не говорил!.. Это жена так кричала, когда ночью приехала!.. А он её пальцем ни разу не тронул!

– Это он так сказал?..

– И он сказал, и я говорю! Кондрат женщин не бьёт. Никто из нас женщин не бьёт!

– Из кого – из вас? – осведомилась Тонечка, открывая первую страницу.

Альбом начинался с фотографии ослепительной красавицы в алом открытом платье и Кондрата Ермолаева, запакованного в негнущийся костюм и белую сорочку, застёгнутую под шеей, как у американских фермеров пятидесятых. Вид у красавицы был загадочный, а у Кондрата довольно мрачный. Рыжая борода словно сама по себе светилась на фоне лица, почти такого же белого, как сорочка. Вместе они смотрелись… странно.

Тонечка ещё немного поизучала фотографию.

– Менее подходящих друг другу людей найти трудно, – проговорила она задумчиво. – Где он её добыл, такую жену?..

– Откуда мы знаем, подходят они друг другу или нет, Тоня! Может, они идеальная пара?

– Оно и видно, – согласилась Тонечка. – В любой идеальной паре муж пьёт и дерётся, а жена грозит выложить в сеть побои и закатывает по ночам скандалы. Это показатель идеальности. Ты не знаешь, он родом отсюда, из Нижнего?

– Да. Насколько я помню.

– А она?..

– Давай ещё по одной тяпнем.

Они тяпнули – Герман решительно, Тонечка задумчиво.

И перевернула страницу.

Альбом заполняла собой красотка Гелла Понтийская – практически до краёв. Вот зимние забавы – Гелла на фоне снегов в пушистой шапке, губы сильно выпячены, глаза расширены, подбородок задран. Вот рабочие будни – Гелла на фоне гримировальных зеркал, волосы подвиты, губы выпячены, глаза расширены, подбородок задран. А вот заслуженный отдых – Гелла на фоне домашнего уюта, волосы, глаза, губы и подбородок в прежнем виде.

– Сплошные селфи, – констатировала Тонечка. – Интересно, она сама всё это распечатывала и вставляла в альбом или любящий муж?..

Здесь же в альбоме оказалась вклеена статья из цветного журнала. Опять фотографии – Гелла в алом платье с открытыми плечами рядом с кирпичной стеной, Гелла в розовом платье с глубоким декольте вблизи фонтана, окружённая купами роз и примул, Гелла в лиловом платье средь шумного бала, случайно.

– «Мой мужчина очень мужественный, – Тонечка принялась читать наобум, – и в то же время очень нежный. Мы с ним любим дарить друг другу подарочки. И вообще наше любимое времяпрепровождение – посидеть в ресторане, покушать, поболтать, пообниматься и отдохнуть от рабочей рутины, ведь мы оба работаем. Считаю, что на любом этапе важно создавать маленькие традиции, чтобы даже тогда, когда грустно, можно было окунуться в сладостные воспоминания».

– Сладостные воспоминания на этапе? – переспросил Герман. – Занятно.

Тонечка продолжала быстро читать:

– «Я в этот день работала, но успела заехать домой переодеться. Так приятно приезжать в ресторан, где тебя ждёт любимый. Он всегда старается для меня хорошо выглядеть. Знает, что я люблю, когда он выходит ко мне в костюме с шикарным букетом роз. Это поддерживает романтику в отношениях. Мы прекрасно провели вечер. Заказали устрицы, любимый подарил мне платье и колечко. Я тоже преподнесла ему кое-что из вещей. Я знаю его вкус, многие вещи из его гардероба подарены мной… И утро после бурной ночи было прекрасно! Я проснулась в объятиях любимого мужчины. Мы обнимались, прижимались друг к другу, говорили какие-то приятные вещи. Мы не отлипаем друг от друга, прикалываемся, снимаем ролики для ТикТока».

– Экая дичь, – сказал Герман, подумав.

– Тут ещё много всего в том же духе. «Очень приятно, когда мой мужчина встречает меня у трапа самолёта в три часа ночи… Мой мужчина берёт на себя ответственность за меня и не разрешает мне выходить без шапки… Мой мужчина сказал: «Я отвечаю за тебя, хочу быть рядом всю жизнь, давай сделаем татуировки».

Герман вытаращил глаза.

– Видимо, татуировки как-то влияют на ответственность в браке. Саша, как ты думаешь, о ком она говорит, эта Гелла Понтийская? Как её зовут на самом деле?

– Лена Пантелеева.

– Вот о ком говорит Лена Пантелеева? О твоём друге Кондрате? Или ещё о ком-то?.. Кто этот «её мужчина», в объятиях которого она просыпается и сразу принимается снимать ролики для ТикТока? Очень мужественный и в то же время очень нежный?

– Должно быть, про Кондрата она говорит, – пробурчал Герман.

– А что? Похоже?

– Нет.

Тонечка пролистала альбом – селфи всё никак не заканчивались. Уже альбом почти закончился, а селфи всё нет!..

Потом мелькнула почему-то школьная фотография – класс и учительница, все в овалах, и Тонечка захлопнула тяжелую крышку.

– Здесь не хватает профессиональной фотосессии, – сказала она задумчиво. – Студийной. Она верхом на байке, она в ванне, попой вверх, на попе лепестки роз, она в кружевном белье на фоне кактусов.

– Должно быть, ванна и кактусы в каком-то другом альбоме.

Тонечка подошла к окну, отдёрнула штору и посмотрела на здание театра. Снег всё летел, фонари горели, и было очень красиво.

– Нижний – прекрасный город.

– Согласен.

Тонечка подбежала и с разбегу прыгнула на кровать, как раз когда её муж подносил ко рту очередную стопку.

– Ты что?! Я чуть не пролил всё!

– Вот что я тебе хочу сказать, – она подпёрла рукой кудрявую голову и подсунула замёрзшие ступни ему под коленки. – Как сценарист продюсеру. Вся эта история не про убийство и не про покушение. История про враньё.

– В смысле?

– Зачем-то твой друг повар и его знакомая – скорее всего никакая она не супруга – решили разыграть пьесу про убийство. Ты нужен был как свидетель. Но сценарий написан наспех, подготовки у труппы никакой. Всё шито белыми нитками.

– Тоня, что за глупости?! Какой из меня свидетель?! Свидетель чего?!

– Ссоры, – убеждённо сказала Тонечка. – Ты должен был своими глазами увидеть их бурную ссору и потом подтвердить это под протокол.

– Зачем?! Чтоб Кондрата в изолятор сволокли?!

– Саша, ты же понимаешь, он в изоляторе надолго не задержится. Нет тела, как говорится, нет дела! И орудия убийства нет! И непонятно, что там за кровь кругом, чья она и вообще кровь ли это! Он посидит-посидит, да и отпустят его.

– И для чего всё это было проделывать?!

Тонечка пожала плечами:

– Налей мне тоже водки. Есть там ещё? И гренку дай, пожалуйста. Вот увидишь, я окажусь права!..

– Посмотрим.

– Съезжу-ка я завтра на местный телек. Поговорю там с людьми. У них-то вообще должна быть паника – ведущая пропала!.. Они небось её ищут, бегают по всему городу.

– Брось острить, Тоня.

Он сердился на себя, а виновата была она. Он сердился, потому что готов был поверить в то, что Кондрат Ермолаев, старый друг, зачем-то его надул, провёл! Герман знал, что Кондрат ни за что не стал бы ему врать, да ещё так… масштабно, и злился, что Тонечка всё так ловко объяснила!..

– А ты съезди в отделение, – распорядилась она. – Может, тебе разрешат с ним поговорить?.. И ты у него спросишь, зачем он затеял такую канитель!

Но последнее слово всё равно осталось за ним:

– Ты бы лучше сценарий писала, – сказал он с раздражением. – Пользы больше было бы!..

Утром муж уехал, не сказав куда, а жена решила, что работать не станет – всё равно день пропал, голова занята совсем другим.

Она легко разузнала, где именно расположена местная телекомпания, и оказалось, что до студии Геллы Понтийской недалеко, можно пешком дойти.

Тонечка решила, что на телевидении должна выглядеть как столичная штучка, и обнаружила, что «штучные» брюки забыты в Москве!..

Она перерыла свои вещи, а потом заодно и мужнины. Нет брюк, и всё тут!

С нарядами у Антонины Герман были… особые отношения.

Собственно, ещё полтора года назад никаких отношений не было вовсе. В отличие от мамы Марины Тимофеевны, которая умела и любила одеваться, Тонечка не умела и не любила. Вечно жаль было денег, вечно возникали «первоочередные траты», вроде зимних колёс, путёвки на море для мамы и дочки Насти, вечно нужно было платить репетитору, кровельщику, автослесарю, налоги, за газ и за свет! А ещё раньше, когда Настя была крохой, нужно было содержать ребёнка и первого мужа, допившегося до психбольницы и санитаров!.. Тонечка зарабатывала неплохо, можно даже сказать – хорошо, но на любовь к нарядам не хватало решительно.

А потом… потом…

Тут Тонечка улыбнулась, села на обувную скамеечку под вешалкой и понюхала мужнину дублёнку, утром он уехал в пальто. Дублёнка прекрасно пахла – им, его одеколоном, машиной, немного табаком. Муж время от времени покуривал, и Тонечке это нравилось, ей всё в нём нравилось!..

…Потом на ней неожиданно женился самый известный в России продюсер – вот чью дублёнку она сейчас нюхает с таким трепетом!.. И техосмотр, колёса, крыша, налоги, газ и свет из её жизни пропали. Первое время она ничего не могла понять и всё совала ему купюры, а он только поднимал брови и не брал!.. Больше того, всеми этими делами занимался помощник, Герман называл это «подключить административный ресурс».

Тонечка пугалась и говорила, что должна следить за всем сама, а Герман говорил, что вполне достаточно Антона – так звали помощника. Антон был человеком на редкость дельным, налоговые декларации никогда не задерживались, коммунальные счета не накапливались, всё шло своим чередом и даже гораздо лучше, чем когда «следила» Тонечка!.. Доходило до смешного – она приезжала на работу, точно зная, что в машине кончается бензин, а когда вечером выходила и садилась за руль, оказывалось, что бак полон. Это называлось «послать водителя».

«Я послал водителя заправить наши машины, а что тут такого?»

Тут неожиданно выяснилось, что у неё куча денег и ей совершенно некуда их девать! Она купила в дом кофеварку новейшей модели и дивный немецкий сервиз с грушами и яблоками, нарисованными так искусно, что их хотелось немедленно съесть. Поменяла шторы в своей комнате и полки в ванной. Всё это было красиво, конечно, но старые шторы и старые полки тоже годились!..

Когда Тонечка приволокла огромный набор столовых приборов, мать возмутилась и сказала, что приборы в семье серебряные, оставшиеся ещё от прабабушки, и пусть Тоня весь этот новодел спрячет, а потом положит Насте в приданое, когда та соберётся замуж. Настя, разумеется, завопила, что замуж она не пойдёт никогда – что за варварство, насилие над личностью, ещё скажите, что она должна фамилию поменять, как делали, когда в обществе главенствовали мужчины и не было никакого равноправия, да еще ложки-поварёшки в приданое ей, эмансипированной девушке двадцать первого века, короче говоря, на пустом месте вышел почти скандал и никакой радости.

– Купи себе платье, – посоветовала мать. – У твоего мужа на будущей неделе премьера, в чём ты пойдёшь?..

…И Тонечка купила платье.

Весь год она словно приспосабливалась к новому положению – когда можно купить понравившуюся вещь и не думать о последствиях, не терзаться, что много потратила, не мучиться от стыда, что потратила на себя, а не на семью.

За этот год стало ясно, что вдумчивый, многочасовой поход по магазинам ну вообще не для неё – она моментально устаёт, раздражается и хочет «на воздух». Зато она поняла, что именно для неё – удовольствие и красота!..

Красота, когда удобно и прикольно, – широкие брюки, яркий свитер, длинный шарф. Удовольствие, когда муж смотрит на неё, уверенный, что она не замечает, а она-то всё замечает!.. Красота, когда продавщица в магазине приносит именно то, что нужно – жилетку, джинсы, парку, подбитую рыжим мехом. Удовольствие, когда она заходит на очередное «совещание сценаристов с продюсерами» и молодые мужики, эти самые продюсеры, улыбаются ей одобрительно и немного игриво. Даже в молодости ей так не улыбались!..

И она полюбила… одеваться. Так, чтоб на неё посматривали и чтоб ей улыбались. Стеганая английская куртка, небольшая сумочка в знаменитую британскую клетку, вельветовые штаны и роскошный свитер – чтобы ехать с мужем в «Сапсане» и чувствовать себя прекрасно. Отличного кроя брюки, ладный жакет, желательно с каким-нибудь «приколом» – рваным краем или искусно перекошенными пуговицами, – плотная футболка, которая так выгодно подчёркивает грудь, – чтобы ходить на совещания или встречи с режиссёрами и артистами.

А тут – о ужас! – брюк-то и нету!..

Тонечка знала на Большой Покровской шикарный магазин. Три этажа набиты невообразимым люксом, зато на четвёртом как раз то, что ей нужно – кашемир, шёлк, шаловливая элегантность.

И Тонечка отправилась за штанами, абсолютно уверенная, что подберёт себе там «что-нибудь ещё». На самом деле ей ничего не нужно, но одна мысль о том, что она может купить вещичку, которая вдруг понравится, поднимала ей настроение.

На улице было серо и сыро.

– Сыр сер, – сказала себе Тонечка, спускаясь с крыльца «Шератона». На самом деле было ещё и скользко. – Обещали же солнышко! Сколько можно, уже полгода живём вообще без солнца!..