Но – Андрей поступил в мореходку в городе, а Света не добрала полтора балла на исторический и осталась в деревне, нарабатывать педагогический опыт няней в детском саду. В первые же зимние каникулы стало ясно: любовь на расстоянии не продержится до ближайшей весны. К следующему лету Света вышла замуж за механика с машинно-тракторной станции, а Андрей увяз в учёбе так, что головы поднять и посмотреть на девушек времени не было.

Только после второго курса в свои увольнительные из бурсы (так курсанты называли своё морское учебное заведение) Андрей с друзьями начал ходить на танцы в общежитие филологического факультета местного университета.

Такой негласный паритет заключили между собой курсанты двух мужских училищ: гражданские моряки ходили танцевать на филфак, а будущие военные моряки – на танцы к студенткам медицинского института. Хотя чаще, наоборот, студентки-медики шли в танцевальный зал военного училища, так как там с увольнительными у ребят было всё намного строже.

Утвердив такой порядок разделения территорий влияния, парни, наверное, инстинктивно чувствовали, что морякам загранплавания будет в помощь хорошее знание английского языка жены, а военным морякам – в дальних гарнизонах – свой доктор в семье пригодится.

«Англичанки», как их называли студентки других факультетских специальностей, были свободны во взглядах, несли на себе некую «буржуазность» и в перерывах между танцами вполне допускали к себе в общежитские будуары. Условие было одно – к одиннадцати часам вечера гостей в комнате не должно было быть. Проверка членами студенческого совета на предмет наличия визитёров могла обернуться и отчислением из университета.

Мимолётные встречи приносили Андрею приятные впечатления, но мысли о том, чтобы с кем-то из бывших с ним девушек связать свою жизнь надолго, ему не приходили.

Первые рейсы на пароходе, к которому его приписали в отделе кадров, быстро донесли до него правила «семейной» жизни в море. Буфетчица – для капитана, если он этого захочет, дневальная и повар – тому, кто первый «склеит». Такие отношения длятся от берега до берега, а дальше всем становится всё безразлично. Поэтому Андрей не сильно переживал из-за неудач и не сильно радовался временному вниманию попутчиц по очередному рейсу.

«Где же эта дама в золотой юбке?» – ища глазами по сторонам улицы фонтан, Андрей уже дошёл до середины Арбата, когда наконец сверкающая в солнечных лучах женская фигура, парящая на троне над прохожими, вдруг открылась ему в небольшой нише между двух домов. Как вчера Аня назвала эту статую, он опять не мог вспомнить. Объяснить по звёздам положение парохода в Тихом океане он бы смог. А вот тут он не силён, чего уж там, по правде говоря.

Взглянув на часы, Андрей успокоился: ещё пятнадцать минут до полудня, время есть, не опоздал, нашёл фонтан. А дальше? «Придёт Аня, что я ей скажу? Будь моей дамой сердца? Ты здесь, а я во Владивостоке? Да я и не там, по сути. А семь месяцев в море, пять – на берегу.

А может, она и не придёт сейчас, с чего бы ей. Зачем? Как она вчера сказала: я не знаю. Или: может быть. Десять минут ещё, цветы хорошие, расположены так симметрично: три во внутреннем круге и три во внешнем. Природа сама геометрию вычерчивает, без учителя математики. Понравится ли ей букет?»

4

Нина весь предыдущий вечер в общей для них комнате в интернате вела политинформацию для Анны:

– Ну и что ты теряешь? Койку здесь у тебя и так через неделю отберут. Куда потом? В Иваново, к маме? «В деревню, в глушь, в Саратов, к тётке?» В Доме пионеров кружок танцев вести?

Он же на тебя запал по-крупному, ты видела? Глупость сделаешь, если не пойдёшь на свидание. Может, выгорит, может, нет – но мы не должны ждать милостей от природы! Наша задача – самим их взять.

Ты подумай – моряк загранплавания, это же мечта половины девушек в стране. А вторая половина мечтает о дипломатах. Ха-ха! На всех не хватит. Ты видишь, что в стране делается? Деноминация, инфляция, денежная реформа – только и слышно в маршрутках. То чёрный вторник, то чёрный четверг… Не хватало ещё сиреневой пятницы. Непонятно, как дальше жить? На что рассчитывать нам, бедным девушкам? Только на свою красоту и молодость!

Бери пример с меня – я недолго раздумывала, кто первый попался на пути, тот и ладно. А сейчас, выходит, повезло мне с машинистом. Электрички в Долгопрудном точно не отменят, иначе как народ в Москву на работу добираться будет? Хотя если посмотреть вокруг – заводы встали, люди без работы, без денег, то всяко может повернуться. Ну, и ничего, у него права есть, в такси пойдёт. Главное, что он меня любит и замуж уже позвал. В сентябре свадьбу сыграем.

А ты ещё раздумываешь – тут принц такой, на белом пароходе. Вприпрыжку по площади за тобой бежал, аж запыхался, чтобы свидание тебе назначить.

– Откуда ты знаешь, на каком пароходе? – Аня прервала монолог подруги. – Может, он зелёного цвета. Или синего. И что я должна делать? Протянуть руки и сказать: через неделю меня выселят из интерната, а к маме я вернуться не могу. Потому что в моём доме теперь живёт новый мамин муж и их ребёнок. Позови меня с собой? В даль светлую? Ты вообще представляешь себе, где этот медвежий угол, Владивосток? Я – нет.

– Что ты пугаешь меня и себя? – Нина позиций сдавать не собиралась. – Какой угол? Далеко, конечно, не спорю. Я даже не знаю, это дальше, чем Сахалин? Кажется, он самый крайний там, на Востоке. Или Камчатка? Да, впрочем, какая разница? Ну и что, что далеко? Зато ты видишь, какие там парни водятся. Красивые, здоровые, умные, смелые, благородные! Как он вчера за нами – и раз! Защищу тебя от хулиганов, прекрасная Дульсинея! И – два: замёрзну, в льдинку превращусь, пока буду ждать незабвенную свою барышню!

И девчонки захохотали, вспоминая вчерашнюю сцену расставания.

– Да уж, классные ребята. Не навязывались, не дерзили, нормальные парни. – Аня искала аргументы «за», чтобы пойти на свидание. И аргументы «против».

– Не вижу смысла туда идти. Он уедет, вернее, улетит, а я…

– Вот-вот. А ты? А ты – куда себя денешь? В Иваново, на соседней с мамой улице квартиру снимать? Не будешь же ты теснить родных в вашей однокомнатной? Бывшей вашей… – Нина споткнулась в разговоре, понимая, что говорит подруге не очень приятные вещи. – Ну, я имела в виду в бывшей вашей с мамой квартире, а теперь ещё и отчима…

И с работой, что у вас там с работой? Театра оперы и балета у вас нет, в драматический балерины не требуются, только в кукольный если танцевать за ширмой для собственного удовольствия. Это ты себе так видишь своё будущее?

Так что твой путь там – кружок танцев в доме пионеров и школьников. Если он ещё сохранился. Но на жизнь тебе такой зарплаты не хватит, да сейчас не ясно, будет ли она вообще. И с женихами там не очень-то, если верить поговорке.

– Да нормально там, как везде. Одноклассницы мои, бывшие, уже выходят замуж одна за другой. – Аня встала на защиту родного города.

– Вот-вот, уже всех женихов и расхватали, тебе не оставили. А тут птица сама в руки летит. Прямо сказочная Жар-птица! – и Нина снова рассмеялась.

– Да как бы не обжечься… – Аня задумалась о чём-то своём.

– Знаешь, лучше сделать и пожалеть, чем не сделать – и жалеть потом всю жизнь. Дуй завтра на Арбат, а там по ходу пьесы определишься: герой он твоей оперы или мимо проходил.

– Можно подумать, что там, на краю земли, меня сразу в прима-балерины запишут. Там вообще хоть какой-нибудь театр есть? – Аня задала вопрос, на который ни сама, ни Нина ответа не знали, и знать не могли.

– Знаешь, подруга! – Нина уже устала убеждать соседку. – Сейчас, как говорит моя мама, не до жиру – быть бы живу! Твои тридцать два фуэте оказались не нужны ни Большому, ни Малому. Нас, подающих надежды, – много, а театров мало. Меня в Долгопрудном ждут, в спортивном клубе вести аэробику, ещё индивидуальные занятия по хореографии буду проводить, спрос есть на это. Я-то как раз с радостью вернусь домой, потому что у меня там есть главное – жених и жильё. Володе от бабушки двухкомнатная досталась. А тебе куда приткнуться? Тут удача сама в руки идёт. Вернее, тебе самой к ней надо идти. Не будет балета на краю земли – зато жених какой симпатичный! Где-то же он там всё равно живёт между рейсами, не на улице же? Вот пойдёшь завтра и всё узнаешь! И не будь дурой!

Ближе к ночи решение девушками было принято. На свидание – идти. Но о чём говорить с незнакомым парнем, Анна не знала. У неё вообще не было опыта серьёзных отношений с противоположным полом. Годы, проведённые в интернате хореографического училища, были доверху заполнены репетициями, уроками, концертами и снова репетициями. Какие мальчики? Когда? И где?

Адочка, интернатский воспитатель Ариадна Александровна, следила за каждым шагом юных балерин. Только поступившим детям – вытереть нос и слёзы, девочкам постарше – помочь «не встать на скользкую дорожку». Какой смысл она вкладывала в это понятие – известно было только ей одной. Но каждую девушку, вернувшуюся из увольнительной в город, она обнюхивала как спаниель, натасканный на алкоголь и табак. И горе тому, кто опоздает из двухчасового «отпуска» по воскресеньям. Три замечания за время учёбы – и свободна балерина, как птица в полёте.

От столичных соблазнов лечение было одно: пахота до седьмого пота у станка. Измученные пальцы, кровоточащие в пуантах под лейкопластырем, не волновали педагогов по хореографии ничуть и нисколько. Каждый из них сам прошёл через эти жернова балетной школы, каждому били по «слишком жирным ляжкам», каждого обзывали коровой, давили на бесталанность, угрожали не ввести в выпускной спектакль. Теперь была очередь их – Нины, Ани и других девчонок, сомучениц по балетному классу. Шесть лет унижений, по шесть дней в неделю, шесть кругов ада в квадрате.

К своим девятнадцати годам Аня знала точно две вещи. Первое: её признали профпригодной, что подтвердил диплом об окончании училища. И второе: её профпригодность никому не нужна.

Ни связей в Москве, ни жилья, ни жениха, ни работы – ничего. Пустота. Уже никто не мучил тренировками, не обвинял, не ругал. Но ноги по привычке сами вели в танцевальный зал, разминка, растяжка, прыжки, вращения – без этих утренних двухчасовых тренировок Аня своей жизни уже не представляла. Адреналин, годами поступавший в кровь во время тренировок и репетиций, жаждал продолжения банкета. «Не будет зала, пойду на тротуар с поручнями» – думала Аня о своём далеко не светлом будущем.

Ещё бы знать, где тот тротуар. В каком он городе вообще? Куда ей через пять дней убираться из Москвы?

5

– Аня! Здравствуй!

Андрей, сидевший на бортике фонтана, увидел светловолосую девушку, шедшую к нему, и поднялся к ней навстречу. «По-прежнему в платье», – отметил он. Только теперь в цвет голубым глазам, длиною чуть выше колена, с широким чёрным ремнём, подчёркивающим и без того тончайшую талию. Андрею показалось, что если он сомкнёт руки на этом поясе, то вся окружность Ани в них легко поместится.

«Она ведь лёгкая, как пушинка, на руках её можно носить, не напрягаясь. В деревне про таких говорили – «бараний вес», – подумал Андрей. Сколько это в килограммах, он точно не знал. Но в училище, когда весь курс отправляли на уборку картошки в подшефный совхоз, пятидесятикилограммовые мешки на борт ГАЗ-66 он с друзьями закидывал играючи.

– Здравствуй. – Аня сказала это тихим голосом и опустила глаза.

– Это тебе, цветы. – Андрей протянул букет и стоял, ожидая похвалы.

Но Аня молчала, пробормотав лишь «спасибо».

– Тебе нравятся фрезии? Или ты розы любишь?

– Красивые, спасибо.

Андрей понял, что без бойкой подруги Нины разговор может закончиться, практически не начавшись. Спасать положение было частью его профессии, в бурсе был даже такой специальный курс, назывался «борьба за живучесть». Похоже, пора применять на практике.

– Слушай, а я совсем забыл, как этот памятник называется, – и Андрей взмахнул рукой вверх, к трону златовласой девушки.

– Это Турандот. Китайская принцесса, которая приговаривала к смерти женихов, если они не могли ответить на три её вопроса.

– Ничего себе, кровожадная какая. А за что же ей памятник тогда?

– Тут история длинная, когда-то композитор Пуччини написал оперу по мотивам персидской сказки. А сказки ведь не всегда добрые, про Бабу-ягу, например, или про мальчика с пальчик. Это же ужас, летящий на крыльях ночи, или на метле, неважно, но тоже страшно, между прочим. Ну, не в этом суть. Опера идёт на сценах мира почти с начала века.

А наш русский режиссёр Евгений Вахтангов решил поставить художественный спектакль. Его премьера состоялась в этом здании, – Аня показала рукой за спину Андрея.

Он обернулся и только сейчас заметил щиты с театральными афишами. А про себя подумал: мне и в голову не пришло, что здесь театр.

Аня, которая в классической опере разбиралась не хуже, чем Андрей в навигации, обрадовалась возможности хоть здесь применить свои знания. Не факт, что диалог продолжился бы, спроси её Андрей о наличии кафе на Арбате или ближайшего кинотеатра. Не её стихия. А тут – Аня блистала знаниями, отрабатывая диплом.

– Спектакль получился настолько удачным, что с годами он стал чем-то вроде талисмана театра. И вот в прошлом году поставили памятник героине этой сказки, принцессе Турандот. Так-то конечно, ей уже лет семьдесят, в искусстве, наверное, а в сказке и вовсе… – Аня сделала паузу, пытаясь сосчитать. – Сейчас 1998 год, а первая постановка была в 1922 году. Сколько это?

– Семьдесят шесть уже этой юной принцессе! – Андрей вмиг сосчитал.

Над этой шуткой засмеялась и Аня.

– А ты откуда такие подробности знаешь? Ты любишь в театры ходить?

Эмоция веселья на лице Ани опять сменилась задумчивостью и грустью. Что ответить? Что она любит театр? Любит сцену, закулисье, запах пыльных портьер, свет софитов и особенно себя внутри этого всего? Что театр – это единственное, что могло бы наполнить её жизнь на данный момент. А чем её наполнить в отсутствие театра в настоящий момент жизни – она не знала.

– Я балерина. Кроме танцев, мы изучали историю театра, оперы, балета. Ты же слышал о Жизель, Кармен, Одиллии? – Аня посмотрела в глаза Андрею и поняла, что говорит не о том. Инопланетянин, стоящий сейчас напротив неё, понял бы больше, чем этот парень с морской выправкой. – Ну, неважно это.

– Да нет, как раз очень интересно. Я об этом ничего не знаю, так далёк от театра, вообще ни разу не был. Сначала пять лет учёбы, потом три года по морям-океанам, не довелось пока.

«Какой интересный поворот, – подумал про себя Андрей. – Ни разу в жизни не видел настоящую балерину, а тут такая удача. Вот откуда эта прямая спина и тонкая талия. Им, наверно, вообще запрещено есть. С такой девушкой не стыдно друзьям показаться, хороша собой, умна, сдержанна, ещё и с такой необычной профессией».

Они присели на бортик фонтана, но разговор дальше не клеился. Андрей, чувствуя свою ответственность за приглашение девушки на свидание, решил, что молчать ему негоже.

– Может быть, в кафе посидим?

– Я не знаю. Нет, наверное. И здесь хорошо, прохладно от фонтана. А там же калории от пирожных, удержаться трудно.

– Что, совсем нельзя? Нисколечко?

– Да сейчас-то, наверно, можно уже, педагоги ругать не будут. Некому уже ругать… Вернее, некого. Мы для училища теперь никто. Кто смог, у кого прописка есть или договорённость с театром – те остаются в Москве. А нам с Ниной – на выход.

Аня замолчала, погрузившись в свои невесёлые мысли. Андрей почувствовал состояние девушки и не знал, чем утешить. Спросить о дальнейших планах? А если их нет? Вчера девушки говорили, что им осталась неделя проживания в интернате – вот, значит, как у балерин называется общежитие. Наверное, уедет к себе домой, куда же ещё ей деваться?

– Поедешь к себе домой? А ты, кстати, откуда родом?

– Да от Москвы недалеко, четыре часа на поезде. Иваново. Город невест.

– Почему невест? А женихов там нет?

– Так давно сложилось в песне. Когда-то в Иваново работало много текстильных фабрик, на которых трудились в основном женщины, ткачихи. Мужчин было меньше, не всем девушкам удавалось стать чьими-то жёнами, так и старились вечными невестами. Сейчас фабрики позакрывали, а поговорка осталась. Выбора у меня нет, куда ехать. Только домой. Москва слезам не верит, собирай чемодан и на вокзал.

Андрей видел, что Аня произносит эти слова без эмоций, отрешённо и как само собой разумеющееся. Ни восторга по поводу встречи с родными, ни блеска в глазах накануне начала карьеры балерины он не заметил. Отчётливо было видно только, что Аня страдает от необходимости уезжать из столицы.

Чем он мог ей помочь в этой ситуации? Ничем, абсолютно. Вот для него дорога домой, в деревню, означала бы вкусные мамины пироги, пивко с сушёной корюшкой со школьными друзьями, отсып до полудня, – он любил ездить в деревню, но ненадолго. Скучно там.

Отпуск моряка, длиной в четыре-пять месяцев, он старался проводить в городе, где есть чем развлечься. А можно просто с друзьями потоптаться «на пятаке» – так моряки называли площадь перед железнодорожным вокзалом. Улицей выше находился отдел кадров пароходства, в котором работал Андрей и полдня до вечера можно было провести там, общаясь с бывшими коллегами по экипажам.

А вечером – в бар, скоротать приятно время. Или с местными парнями поехать на шашлыки к морю. Уже пошли в народ первые праворульные машины, за пятьсот долларов – не великие для моряка деньги – можно было купить битую «Хонду» в любом японском порту и за бутылку водки отремонтировать её у гаражных умельцев до ходового состояния.

Время, проводимое в период между рейсами, моряки называли «на биче». В двух шагах от отдела кадров располагалась гостиница «Моряк» для плавсостава, именуемая в морской среде «Бич-холл». Во времена перестройки бичами называли бомжей, отбросы общества.

Но моряки в это слово вкладывали свой смысл: на английском языке «бич» означает «берег, пляж». Образованные штурманы и механики английский в бурсе учили как молитву «Отче наш», поэтому бравировать своим «бичеванием» было неким шиком в среде посвящённых.

Отведав материнских пирогов, Андрей поселялся в бич-холле на несколько месяцев. Зарплаты, полученной за полгода в рейсах, хватало. Несмотря на политические и экономические потрясения в девяностые годы, морякам «загранзаплыва» платили и в рублях, и в валюте. Жаловаться было бы грех.