Глава 7
ОХРАННИК ЛОСЕВ

Игорь Лосев встречи со следователем – а именно так ему сообщили с рецепции: с тобой хочет говорить следователь из милиции – не ждал. Он вообще старался по жизни идти легко, без напрягов и заморочек. В двадцать семь лет жизнь все еще видится длинной такой дорогой, по которой хочется шагать уверенно и быстро. А лучше даже мчаться на мотоцикле – новенькой «Ямахе», крутой донельзя, красной, как кровь. Прибавил газа и очутился где-нибудь за тридевять земель – например, в каком-нибудь городе Дублине или в австрийских Альпах, где горные дороги – сплошной серпантин. Или на трассе Париж – Дакар посреди оранжевых песков.

Красной «Ямахи» у Игоря Лосева – старшего охранника службы секьюрити «Паруса» – в наличии пока еще не было. Проект был только в мечтах. Но кое-какие события позволяли уже надеяться на то, что он в самом скором времени воплотится в реальность.

Ведь подарил же он вчера Веронике золотой кулон! А вышло-то все само собой, легко, как в фильме: был выходной у обоих. Решили махнуть в торговый центр на окружной дороге, прикупить того-сего. А тут ювелирный отдел двери свои распахнул, заманивает на турецкое золото. Бери, не проходи мимо.

Себе Игорь Лосев присмотрел печатку – мощную такую, внушительную. Но не купил – придет время, купим. А ей, Веронике, с которой жил вот уже полгода, деля съемную квартиру, стол, заработок и постель, приобрел золотой кулончик на цепочке. Симпатичный такой в виде двух слепленных золотых рыбок – Вероника по Зодиаку была Рыбы. А он, Игорь Лосев, – Козерог. Себе он никогда, ни под каким видом Зодиак-талисман не покупал. Вот уж радость носить на цепочке или брелоке козла! А золотые рыбки понравились – аккуратненьки такие, махонькие. И друг к другу брюшками по воле турецкого ювелира приклеены – словно трахаются друг с другом до потери пульса.

Когда Вероника надела кулон – а сделала она это тотчас же, прямо у витрины ювелирного, – у нее глаза так и засияли. Прямо заискрились. Такой вид был блаженный, благодарный, что он, Игорь, невольно подумал: ну, брат, держись – ночью эта женщина даст тебе жару. Из одной лишь признательности наизнанку вывернется.

Так и случилось, все так и случилось…

Когда позвонили в комнату секьюрити с рецепции, Игорь Лосев как раз был целиком погружен в ночные, полночные, предрассветные воспоминания. Ух, Вероника! Горячо! Как же горячо – обжигаешься, а продолжаешь, продолжаешь, хочешь… Сколько, оказывается, в них, бабах, скрытых возможностей, неизведанных соблазнов даже после стольких месяцев совместного бытия. Хоть женись теперь совсем, безоглядно, на всю оставшуюся жизнь. А и то правда – где лучше-то сейчас найдешь? По крайней мере, она собой недурна. И верная – полгода, и ни одного закидона, ни одного взгляда, вздоха на сторону. А ведь тут «Парус». Тут тебе все, что угодно, – и мужики, и бабы-лесбиянки, и ночные дежурства, и пустые номера, и охотничьи домики в парке. Так нет же закидонов, верность одна сплошная. Только уж больно нудны порой вопросы: «Гоша, когда поженимся? Ну, когда поженимся, родной?»

Но вчера, после кулона и ночью в постели никакой этой бодяги, никакого канючанья и в помине не было. Игорь Лосев закрыл глаза – ох, Вероника, что ж ты со мной вчера делала, что делала! Я это был – Игорь Лосев, или не я, а кто-то другой, стонущий, мычащий, мечущийся от удовольствия, страсти и жара? Во кайфанули, подружка! Так кайфанули – вспомнить, аж в пот бросает. А причиной-то что послужило – какой-то там кулончик, фитюлька женская на цепочке. И море, море любви хлынуло в благодарность. Чуть не утопило, в натуре.

Перед глазами чередовались ночные картины. Смятая постель – их постель. Подушка на полу. Вероника на подоконнике – на фоне черного ночного окна. И чего ее на подоконник-то потянуло, бесстыжую? Ведь совсем бесстыжая была, голая, ведьма – и свет в комнате заставила включить! А с улицы-то все, все видно. А потом вообще на балкон перекочевала. До того завелась и его зажгла, запалила с четырех концов. Интересно, соседи слыхали? Конечно, слыхали – такой вопеж, такое половое недержание…

– К телефону, – раздался в рации голос начальника смены.

– Сейчас, – Игорь Лосев, с трудом оторвавшись от ночного – балкона и тел, сплетенных в объятии среди разного балконного хлама, – их с Вероникой тел, таких отчетливых со стороны, взял трубку. – Да, Лосев.

– Подойдите срочно на рецепцию. Приехали из милиции. Следователь. Хочет переговорить с вами.

Это не было похоже на удар грома. Но все-таки это было как-то того, стремно. Неприятно. Игорь встречи со следователем не ждал.

Комната охраны располагалась на первом этаже, за рестораном, в другом конце корпуса. Пока Игорь шел, он собирался с мыслями.

А милиционеров, оказывается, было двое. И обе – женщины. Причем молодые, весьма и весьма. На душе сразу как-то отлегло. Ну, с бабами-то и ленивый справится…

Катя увидела, как холл пересекает высокий статный молодой мужчина в черной форме охранника, так похожей на американскую полицейскую форму. Рост – метр девяносто. Блондин, серые глаза с прищуром. Взгляд прямой, оценивающий. Окинул, измерил все ваши параметры: грудь, бедра, талия и… усмехнулся. Не сказать, чтобы нагло, а так, с явным чувством собственного превосходства.

– Я Лосев, а вы что, из милиции? Ко мне? А моя машина на месте – я об угоне не заявлял.

– Мы к вам не по поводу угона. Мы по другому вопросу, – вежливо (ох как вежливо) сказала Марьяна. – Мы незнакомы. Я следователь Киселева Марианна Ивановна. Веду уголовное дело по факту гибели клиента вашего отеля Авдюкова Владлена Ермолаевича. А это вот Екатерина Сергеевна, сотрудник нашего главка.

– И обе вы ко мне? – спросил Лосев. – Но я не знал этого Авдюкова. К сожалению.

– Мне надо вас допросить. Вы дежурили в ту ночь. По корпусу – с двух часов ночи и до пяти утра. Так? – Марьяна подняла голову – она доходила Лосеву только до плеча.

– Так.

– Где мы можем побеседовать? Здесь в холле неудобно.

– А у нас в офисе еще более неудобно, народ, охрана меняется. Нет уж, давайте здесь, – Лосев первый шагнул к диванам напротив стойки рецепции. Марьяне пришлось раскладывать свои бланки на виду у портье, на низеньком журнальном столике из закаленного стекла.

– Вы дежурили в главном корпусе в ночь на тринадцатое мая с двух и до пяти – так мне сказал управляющий отелем. А разве тут у вас такой порядок, чтобы охранники дежурили по одному ночью?

– Ну, в обычные дни у нас в ночной смене всегда по двое дежурят, – Лосев пожал плечами, – но на праздники такая свистопляска была, наплыв. Напарник мой Зубов в ночь подряд трижды выходил – отгулы копил. Ему надо было к матери съездить. Ну и так вышло: дни послепраздничные, ажиотаж спал, клиенты почти все разъехались. А у меня по графику дежурство. Мы старшего смены в известность ставили – ну по поводу того, что Зубов уедет, а я за него отработаю.

– А где вы находились конкретно? – спросила Катя.

– Как где – в здании, конечно. Корпус обходил по первому этажу. Потом где-то около трех уже в комнату охраны вернулся. Камеры работали. Кстати, тут мне сказали напарники – от вас приезжали, тоже из милиции, пленку изъяли за тот день.

– Это я распорядилась изъять. Я должна ее посмотреть и приобщить к делу, если потребуется. – Марьяна заполняла протокол.

Лосев кивнул: да ради бога, мне-то что?

– То, что стряслось с этим вашим постояльцем Авдюковым, вы об этом знаете, в курсе? – наивно спросила Катя.

– Ну, только из разговоров. Сам-то я ничего конкретно не видел. Туда, на второй этаж не поднимался. Когда шум поднялся, ну, забегали все, врача вызвали – тогда, конечно. Я понял – мужику плохо стало. Видно, перепил, не рассчитал силенок. Это бывает.

– Авдюкова вы прежде в «Парусе» встречали? – спросила Марьяна.

– Наверное. Тут у нас говорили – он к нам не впервые приезжал. Наверняка я его видел, но… Тут столько клиентов, столько народа – разве всех в лицо запомнишь?

– А разве это не прямая обязанность охраны знать всех в лицо – клиентов, персонал, чтобы на территорию не проник чужой? – спросила Катя.

Лосев усмехнулся.

– Это в Москве вашей с террористами борются. У нас тихо, – изрек он. Слова «Москва ваша» были выделены особо.

– Значит, вы ничего не заметили подозрительного в ту ночь, необычного? – Марьяна, спрашивая, писала.

– Нет.

– Ну а вот одна из клиенток отеля среди ночи уехала – некая Юлия Олейникова. На своей машине.

– А, это да. Это было где-то около часа ночи, я только начал обход первого этажа. Девушка, брюнетка, вы ее имеете в виду?

– Да, да.

– Ну, я фамилии-то не знаю. А брюнетку видел. Ее машина на стоянке была.

– Вы с ней не разговаривали?

– Когда? Ночью-то? Нет, она к рецепции направилась. И потом она здорово навеселе была. Шла, так ее вело, то влево, то вправо. Бухнула, видно, в баре хорошо.

– Значит, не вы выпускали ее из корпуса? – уточнила Марьяна.

– Нет, я же говорю, она к рецепции направилась, к главному входу.

– А что, у вас тут еще входы есть? – спросила Катя.

– То есть как это? Конечно, – Лосев снова пожал плечами. – Главный подъезд – для клиентов. А в торце хозяйственный подъезд. Туда оборудование привозят, сгружают мебель, белье чистое. Ну и вообще по правилам пожарной безопасности положено – разные входы-выходы: основной и запасной.

– На ночь этот самый запасной, хозяйственный подъезд, конечно, запирается? – спросила Катя.

– Естественно.

– А ключи у кого?

– На рецепции и у нас, дежурной смены – мало ли что может случиться.

– То есть у вас?

– Ну да.

– Значит, ничего такого необычного вы за время своего дежурства в ту ночь не заметили? – не отставала Катя. – Припомните, пожалуйста, хорошенько.

– Да и вспоминать нечего, – Лосев нахмурился. – Дежурство протекало вполне нормально, без происшествий. Вы бы посмотрели, что у нас тут делалось первого-второго мая – страх, умора. То в воду лезем – кто-то пьяный из клиентов на лодке ночью кататься вздумал – перевернулся. То драку на танцполе разнимаем, то фейерверк готовим. Голова пухнет. А ночь с двенадцатого на тринадцатое тихая была – каждое б дежурство так. Если бы не этот инцидент с клиентом, то и совсем бы хорошо.

– Авдюков умер по дороге в больницу, – сказала Марьяна.

– Ну что ж, царствие ему небесное. Хотя, конечно, мог бы и еще пожить, не старик ведь был, как говорят.

– Простите, а вы все время бодрствовали, может быть, все-таки вы заснули на какое-то время? – спросила Катя.

– Заснул? Я? Да вы знаете, что у нас здесь за это самое «заснул» бывает? Пинок под зад, и прощай работа.

– Ну, организм-то своего требует. Ночь, усталость.

– Я не спал, я дежурил, – отчеканил Лосев. – Я, если хотите знать, в армии в ракетных войсках служил. Так что к ночным дежурствам привычный. Ну, все? Все вопросы? А то мне работать надо.

– Распишитесь в протоколе. Будьте добры, Игорь.

Лосев взглянул на Марьяну. Подписал, быстро пробежав написанное.

– Рад был познакомиться, девушки, – сказал он совсем уже иным тоном.

– Не считайте наше знакомство оконченным, – Марьяна спрятала протокол в папку.

– Значит, это вы дело будете вести? А что, разве это не несчастный случай с этим Авдюковым?

– А у вас что, здесь говорили, что это несчастный случай? – спросила Катя.

– Да нет. Ну, раз милиция сразу приехала – утром-то… Уж, наверное, это не инфаркт хватил мужика.

– Здесь, в отеле, в ночь на тринадцатое мая произошло убийство, – как бы между прочим сообщила Марьяна. – Как раз в ваше, Игорь, дежурство. А вы ничего такого и не заметили. Ну, просто поразительная невнимательность!

Когда шли к машине, обогнули корпус – Катя на всякий случай предложила взглянуть на этот самый хозяйственный подъезд. Дверь на первом этаже в торце здания оказалась запертой изнутри. За зданием территория «Паруса» кончалась – густые кусты скрывали металлический забор. В заборе, однако, имелись ворота. И тоже – на замке.

Марьяна наскоро набросала план территории – вдруг пригодится. Они с Катей долго совещались – где север, где юг. Наконец вспомнили – солнце-то на западе заходит, ага!

Над озером догорал закат.

– Ну, все – домой, – объявила Марьяна. – Давай только в магазин заедем, а то у меня в холодильнике – шаром покати.

Порог Марьяниной квартиры Катя переступила со смешанным чувством радости и… Что примешивалось к этой радости, какая грусть, какая горечь? Слишком хорошо она помнила иные дни, иные встречи, иные праздники в этих стенах. Новоселье. Какое справлялось тут веселое, шумное новоселье Марьяны и Максима!

Дом был старый, из тех самых, некогда построенных пленными немцами коттеджей. Но все еще крепкий, приземистый, вросший фундаментом в землю. Двухкомнатная квартирка располагалась на втором этаже. Подъезд закрывался жильцами на ключ – в нем было чисто и прохладно. Никакого рекламного мусора под почтовыми ящиками, никакого духа кошатины. Под окнами буйно разрослись кусты сирени. Прямо в окно Марьяниной кухни смотрел старый клен. Катя увидела его, войдя, и вспомнила: вот тут за столом, уставленным посудой, на том веселом новоселье, где гуляли выходные напролет, безраздельно царил Максим, Марьянин муж с гитарой. «Клен ты мой опавший…» – Катя, стоя посреди этой сумрачной кухоньки, видела его – как он сидел, перебирал струны гитары, пел. Ах, боже мой, как он пел – и этот «Клен», и «Живет моя отрада», и даже арию мистера Икса «Цветы роняют лепестки на песок».

Трудно, почти невозможно представить себе начальника районного ГИБДД поющим арию мистера Икса – а вы попробуйте, попробуйте, попытайтесь, сломайте надоедливый стереотип! Выглядеть это будет комично и чуть-чуть грустно. Но куда все это делось, куда улетучилось – комизм, грусть, детская радость?

На кухне, чистой, отдраенной (Марьяна ненавидела грязь), теперь витало полное, совершенное, окончательное сиротство. Плита без кастрюль с первым и вторым, которое так уважают мужья. И даже без компота из яблок! Пустой холодильник – зачем делать запасы, одной много не надо. На столе вместо хлебницы – пепельница. Марьяна курила, а вот муж ее, Максим, помнится, бросил сразу после рождения Верочки.

А в комнате Катя просто ахнула: эта комната – «большая» – всегда изначально была спальней. Помнится, как-то давно, когда собственная квартира грезилась только еще настойчиво достигаемой целью, Макс, живший тогда вместе с Марьяной в квартире ее родителей, слегка подпив, толковал Кате про то, какую жизнь он собирается устроить для своей обожаемой жены. «Она не будет работать. Ни в милиции, ни даже в адвокатуре. Марьяна будет сидеть дома, рожать мне детей, любить меня, крепко любить, понимаешь, чего я хочу?» – «Да понимаю, понимаю», – отвечала Катя. Он сидел, наклонившись вперед, слегка размякнув от коньяка – такой большой, сильный, домашний. Надежный, как скала. «У нас будет сначала, на первое время, только две комнаты – наша спальня и комната для ребенка, понимаешь? Спальня с большой широкой кроватью. Я буду приходить с работы и падать на нее вот так. Как герой на ложе из львиных шкур». – «Прямо в пыльном милицейском кителе, – добавляла Марьяна. – А фуражку бросать через всю спальню вот так – как бумеранг».

Они действительно устроили из большой комнаты спальню, купив широкую уютную кровать. Она заняла бог знает сколько места, оставив всего ничего для телевизора и пары кресел. Но они – Катя помнила это так хорошо – ликовали, сходили с ума.

А теперь кровати не было – вместо нее была устроена какая-то причудливая кочевая постель: толстый спальный матрац, прямо на полу. В изголовье, вместо спинки – большое зеркало, уложенное горизонтально. И много, много, много разных разноцветных подушек на коричневом пушистом пледе.

– А где же… – Катя удивленно воззрилась на подругу.

– Выкинула вон.

– Выкинула вон?!

– Да. Грузчиков наняла. Вывоз мусора, – Марьяна сняла через голову черную водолазку, расстегнула юбку, переступила через нее, скользнувшую на пол. – Выбросила к чертовой матери. На помойку. На, переоденься, – она вручила Кате свой халатик. Сама натянула старые джинсы, линялую майку.

– Но ведь совсем новая… зачем? – Катя всплеснула руками.

– Не понимаешь? – Марьяна метнулась на кухню. В дверях оглянулась, зацепившись за косяк. – А ты пойми, Катюша. Пойми – неужели так трудно?

Катя опустилась на пол, на плед. Какой комната большой кажется – вот так снизу, из угла. Какой потолок высокий – никогда, никогда не упереться в него головой, не перерасти, не пробить…

На кухне шипело масло – Марьяна жарила котлеты. Те самые в коробочке, замороженные полуфабрикаты, которые вместе с остальной снедью они с Катей купили в магазине.

– За что выпьем? – спросила Марьяна, ловко откупоривая бутылку белого вина. – За встречу?

– За тебя и меня, – ответила Катя. – За Верочку.

В комнате пятилетней Верочки было некуда ступить от игрушек: на детской кроватке, на подоконнике, на полу сидели, стояли, лежали на плюшевых, шерстяных и лайкровых спинках медведи. Белые, бурые, красные, фиолетовые, оранжевые, зеленые.

– Она их собирает? – спросила Катя.

– Она с ними разговаривает. Самого первого – большого такого, белого, видела? Он ей подарил в два с половиной года. А теперь я покупаю с каждой зарплаты. Ну а теперь за что выпьем?

– Вино хорошее, – отметила Катя после пятого уже тоста «за нас с тобой».

– А знаешь, когда он ушел от меня, я начала пить. От кого-то услышала – если пьешь красное, пусть даже самое хорошее и дорогое, то все, пиши пропало. На белое переключилась. Никому не скажешь?

– Никому.

– В пятницу после работы иду в магазин и покупаю бутылку на выходные.

– Каждую пятницу? – спросила Катя.

– Нет, пока еще не каждую, – Марьяна криво улыбнулась.

– Тебе надо отбросить это все от себя. Переключиться. Забыть.

– Я все уже давно забыла.

– У тебя все еще впереди, – горячо воскликнула Катя (белое вино взывало к пылкости чувств). – Вот увидишь. Я тоже, знаешь… У меня с Вадькой сколько всего было такого – казалось, все, жизнь на волоске висит… А потом как-то все образовывалось, начинался новый этап.

– Об этапах мы с тобой, Катюша, поговорим, когда твой Вадик тебя бросит.

Катя умолкла.

– Ну ладно, поздно уже, второй час… – Марьяна поднялась из-за стола. – А, я тебе сказать позабыла – завтра у меня свидание с вдовой назначено в отделе.

– С какой вдовой? – с запинкой спросила Катя.

– Авдюкова – убиенного. Светлана Петровна ее зовут. Завтра приедет ко мне в десять часов. Я ее специально на субботу пригласила. Я в выходные сейчас, когда Верка у моих, дома совсем не могу сидеть. Как зверь в клетке хожу, хожу. Кончается всегда одним – либо включаю пылесос, убираться начинаю, как маньяк, как робот, либо достаю из холодильника бутылку белого. Осуждаешь?

– А я все выходные, когда Вадик в командировке, валяюсь на диване как колода. Читаю, – сказала Катя. – А убираться меня из-под палки не заставишь. Осуждаешь?

Марьяна, пошатываясь, направилась в комнату. Стелила постель – матрас на полу полутораспальный вместил бы обеих.

– Ну и правильно кровать вышвырнула, – сказала Катя нетвердо. – Я бы тоже так. Прям из окна – ему на башку. Помнишь, как в фильме Альмодовара? Она ему чемодан сверху – ба-бах!

– На полотенце чистое. У нас воду горячую пока еще не отключили.

Лежа на кочевом спартанском ложе на чистых простынях, душных от лаванды, Катя, изогнувшись, смотрела в темное зеркало в изголовье.

– Здорово, вся комната отражается. Чужих не боишься?

– Кого? – спросила Марьяна, приподнимаясь на подушке.

– Чужих. Говорят, если ночью глянуть в зеркало – увидишь его. Чужого…

– А какой он?

– Разный. В зависимости от настроения – иногда жуткая образина. А иногда рыцарь бледный.

Марьяна вздохнула. Потом спросила:

– Как думаешь, говорить завтра вдове Авдюкова, что ее муж был в «Парусе» вместе со своей секретаршей?

– А ты думаешь, она этого не знает?

– Если она не знает – ей будет больно, – сказала Марьяна.

– А если она знает, мы не откроем ей Америки, – Катя закрыла глаза. – Интересно, как же все-таки попала в двести второй номер эта чертова бутылка с уксусной эссенцией?

– А вот это и есть то главное, что нам предстоит для начала узнать.

– Ну, в добрый путь, – провозгласила Катя и уснула.

Было темно. В тусклое зеркало в изголовье никто не решался смотреть до самого утра.