Глава 7
Ближний круг

– Открываю, открываю, подождите!

Кто-то, точно выпь на болоте, тревожно и страстно выкликал это из-за массивных въездных ворот поместья Псалтырникова.

Катя и Клавдий Мамонтов завезли майора Скворцова в Олимпийский комплекс, переправились через мост и спустя десять минут уже оказались в пункте назначения. Катя весь путь молча просматривала список подозреваемых. Сидела она сзади – и то и дело ловила на себе взгляды Мамонтова, которые он бросал в зеркало.

– Ближний круг, – Клавдий первым нарушил молчание.

– Они нам вряд ли что расскажут, – сказала Катя.

– Будем пытать, – Мамонтов усмехнулся. – Страховая инквизиция. Люди в черном.

– Да уж, оделись мы с вами как-то излишне идентично.

– Я всегда подозревал о нашем внутреннем сходстве, – Мамонтов теперь уже пристально смотрел на Катю в зеркало. – Вам, Катя, идет черный цвет. И белый тоже. Ну и где тот межгалактический таракан, с которым нам предстоит сразиться?

Они сигналили у ворот поместья минут пять, пока не послышались те истошные крики. Ворота распахнулись, машина въехала, и… Маленький суетливый человечек метнулся чуть не под колеса мамонтовского внедорожника.

– Полиция? Вы опять к нам? Госссподи боже, и когда это все кончится!

– Мы из страхового фонда, – сказала Катя вежливо. – У нас дело к…

Суетливый человечек всплеснул руками, кликнул пультом, закрыл ворота и стремглав побежал по дороге к дому, видному за деревьями. Еще явно не старый, но лысый, черноглазый и весь какой-то облезлый, он напомнил Кате мартовского зайца из сказки про Алису. Он и бежал, как тот заяц по кроличьей норе, – что-то бормоча, взмахивая руками, подпрыгивая на ходу.

– Это Тутуев Эдуард Захарович, – Мамонтов повернулся к Кате. – Из списка. Между прочим, он в прошлом губернатор Ахтырской области^[4].

– Это бывший губернатор? – Катя смотрела вслед Тутуеву. – А что же это он сейчас… в привратниках здесь?

Они медленно ехали следом за бегущим Тутуевым. Катя оглядывала большой участок, заросший лесом, посыпанные гравием дорожки. И двухэтажный особняк с пристройками, покрытый серой штукатуркой на манер английских домов. Левая пристройка еще в лесах. В правой – стеклянное панорамное окно и стеклянные двери, а за ними угадывался спортзал.

Катя и Клавдий вышли из машины и по ступеням поднялись на открытую террасу. В плетеном кресле сидел мужчина лет за сорок – круглоголовый крепыш в дорогом спортивном костюме и кроссовках. Тоже лысый, с надменным недовольным лицом и полным отсутствием шеи – голову словно прилепили на его покатые плечи.

– Не полиция, не полиция это! Всем отбой! – трещал тревожно Тутуев.

– Что вам угодно? – сухо осведомился лысый крепыш.

– Мы из страхового фонда, – вежливо ответила Катя, – мы приехали по делу к Макару Псалтырникову – сыну нашего клиента, ныне покойного.

– Эдик, сгоняй за Меланьей, – распорядился крепыш, обращаясь к Тутуеву. – Макар без жены никакие вопросы не решает.

– Это… лучше ты сходи, она… Барыня на меня кричала утром. Поругались мы с ней.

Крепыш поднялся из плетеного кресла.

– Барыня? – переспросил Клавдий Мамонтов.

– Домашнее прозвище, – крепыш окинул их оценивающим взглядом. – Подождите здесь, сейчас мы их позовем.

Они скрылись в недрах дома.

– Второй – это Ярослав Лишаев, – шепнул Мамонтов Кате. – Тот компаньон Псалтырникова, про которого майор нам говорил.

Катя пожалела, что невнимательно изучила список и фотографии тех, кто присутствовал на похоронах. Ей было досадно, что Мамонтов узнает обитателей поместья с ходу по снимкам, а она в этом плавает.

Они ждали минут десять. И стало ясно – их специально заставляют ждать на пороге. А затем в дверях появилась очень красивая пара. Катя вынуждена была признать, что сын Псалтырникова Макар и его жена Меланья производят ослепительное впечатление. Она явно старше – ей под сорок, он моложе лет на пять. Она – яркая брюнетка, белокожая, черноглазая, чернобровая. Кудрявые волосы небрежно подколоты, модный свитер открывает одно плечо. Рваные джинсы, бриллиантовое обручальное кольцо Cartier на пальце. А он яркий блондин с голубыми глазами, подбородок украшен ямочкой, стройный, поджарый, сильный. Красавец в стиле французского актера Бенуа Мажимеля. Явно с прекрасными манерами. Одет просто, но стильно и дорого – оксфордская рубашка, серые брюки, мокасины. Катя вспомнила сведения из списка – Меланья не носит фамилию мужа, она в списке подозреваемых значится как Смирнова.

– Добрый день, проходите в гостиную, присаживайтесь, – Макар – само радушие – пригласил их в дом. – Из фонда звонили. Там же у них завещание отца.

Катя и Мамонтов расположились в большой гостиной у камина, на диванах, напротив супружеской пары.

– Приносим вам искренние соболезнования, – начала Катя свою «страховую песнь». – Фонд опечален смертью нашего уважаемого клиента. Фонд выполнит все свои обязательства по страховке. Однако возникли некоторые сложности с началом оформления выплат.

– Какие сложности? – спросил Макар.

– Фонд запросил официальные власти, ведущие расследование гибели вашего отца. Они пока не дали нам никаких объяснений, что же стало причиной смерти. И в фонде этим крайне обеспокоены. Потому что если имеется хоть малейшее подозрение в том, что имел место суицид клиента, то договор теряет…

– Какой еще суицид! Савву Стальевича убили, – мрачно изрекла Меланья. – Макар, помолчи, дай мне сказать… Это огромное горе, что так внезапно обрушилось на нас, не может заставить нас закрыть глаза на вопиющие факты. Полицейские нам объявили – это отравление. Экспертиза нашла в теле свекра яд. Вы понимаете, что это значит?

– Одной из версий полиции является версия самоубийства, – ответила Катя. – Они нам прямо так и заявили. И фонд не может на это не реагировать должным образом.

– И какова реакция фонда? – спросил Макар.

– Мы пришли к выводу, что необходимо независимое детальное расследование происшедшего.

– И они прислали вас все это расследовать?

– Да, – кивнула Катя. – Если вы, как сын и наследник, не имеете на это возражений. Вы, конечно, можете отказаться, но боюсь, что тогда с выплатой страховки возникнут значительные сложности и…

– Расследуйте, – Макар пожал плечами. – Что вам для этого нужно? Обыскать дом? Опросить всех нас?

– Нам потребуется сбор информации, – проговорил Клавдий Мамонтов. – Мы будем вынуждены задержаться в городе, посещать ваш дом и разговаривать с теми, кто…

– Да с кем угодно беседуйте, – Макар глянул на Катю. – Я нашим всем скажу – Ларисе – это помощница и секретарь отца, Дроздову Ивану Аркадьевичу, кузину Галу попрошу. Она ради дяди и меня все сделает. И горничная наша Маша с вами поговорит. И Кузьма, он у нас тоже помощник по хозяйству. Но с гостями отца сами уж договаривайтесь. Я их заставить не могу.

– Спасибо, что вы так быстро решили все эти вопросы, – поблагодарил его Мамонтов.

– Я не ради денег это делаю, – пристально глядя на Клавдия, произнес Макар. – Не ради страховки. Мой отец мертв. И полиция нашла какой-то яд. Я хочу понять, что это такое. Что вообще случилось. Я бы, может, сам детектива нанял, если бы фонд этим не занялся. В этом деле надо разобраться до конца.

– Это хладнокровное убийство, – повторила Меланья. – Мой свекор Савва Стальевич никогда бы не наложил на себя руки. Он был религиозный человек.

– Да, я читал в интернете насчет его визитов со всем своим департаментом на Афон, – не удержался Клавдий Мамонтов.

– Пресса может зубоскалить как угодно, – отрезала Меланья. – Но мы его знали лучше, чем кто-либо. Он верил в Бога. Он был предан своей семье. Он любил нас. Меня, детей… Он обожал Макара. Он никогда бы не ушел вот так… так страшно, позорно…

– Хорошо, мы приняли к сведению ваше мнение, – согласилась Катя. – С кем первым нам лучше поговорить? Кто, кроме вас, столь близко знал его?

Супруги переглянулись. Макар словно спрашивал у жены совета.

– Поговорите сначала с Ларисой. Это его помощница, она у него работала много лет. Лариса Суслова. Мы же последние годы не виделись с Саввой, – Меланья вздохнула. – Мы в Лондоне, он здесь. Общение только по скайпу. А она была с ним все время. Она потом вызовет для вас всех остальных побеседовать.

– Где нам ее найти?

– Идите в кабинет Саввы. Она там бумаги его разбирает.

– Простите, а кто обнаружил вашего отца в то утро на берегу мертвым? – спросил Мамонтов у Макара.

– Эдичка.

– Кто?

– То есть, я хотел сказать, Тутуев Эдик, – Макар отвечал Мамонтову, а смотрел на Катю. – Это так, домашнее прозвище. Не обращайте внимания. У нас у всех здесь есть милые домашние прозвища. Тутуев нашел отца прямо в воде.

– Мы и с ним побеседуем, – объявила Катя.

– Да, конечно, только постарайтесь выбрать его светлый момент.

– То есть?

Макар постучал пальцем по виску. И улыбнулся Кате. А она подумала – он не убит горем. Он не очень-то скорбит по отцу. Он явно оказывает ей знаки внимания. Или хочет очаровать – вот так сразу? И он чертовски красивый парень. Такого красавца даже властной жене трудно держать под каблуком.

Глава 8
«Мутно небо, ночь мутна…»

19 февраля 1861 г. 3 часа ночи

Бронницкий уезд

Кровь – на вытертом ковре, на обоях с виньетками. Кровь на скомканных простынях.

Клавдий Мамонтов и Александр Пушкин-младший на мгновение потеряли дар речи. Застыли на месте как вкопанные. Затем Пушкин-младший резко обернулся к двери, куда уже пыталась пролезть любопытная гостиничная прислуга, слетевшаяся на крик, несмотря на поздний час. Он высунулся в коридор и снова четко по-военному приказал:

– Никому сюда не входить. Сейчас же пошлите человека домой к предводителю дворянства. Разбудите его. Скажите – я послал и прошу его немедленно снарядить нарочного к графу Свиты Его Величества фон Крейнцу. Полицмейстеру. Слышали о таком? Пусть нарочный по пути заедет сюда, в гостиницу, я передам с ним полицмейстеру письмо. А теперь все вон отсюда. Коридор освободить. Сидеть в людской. Не шляться по дворам. Языками не молоть. Сплетен не распускать.

Он плотно закрыл дверь и…

– Ключ-то в двери, Саша, – тихо молвил Клавдий Мамонтов. – Вроде как они заперлись здесь, а дверь-то сейчас открыта.

Он тихонько повернул ключ, замок клацнул, снова повернул, отпирая. Приоткрыл дверь и, наклонившись, начал осматривать замочную скважину снаружи. В свете сальных свечей, что горели в коридоре, видно было плохо, но он все же кое-что разглядел.

– Царапины вокруг скважины. Может, отмычку использовали или какой-то штырь как рычаг.

Затем он снова захлопнул дверь и закрыл ее на ключ.

Они заперлись с ЭТИМ внутри.

С тем, что предстало их взору и внушало ужас.

Рядом с разоренной кроватью на залитом кровью ковре лежала Меланья Скалинская. Обнаженная. Ее темные волосы разметались. В свете чадящих свечей ее тело отливало перламутром – полные руки, совершенная линия бедер. В свои последние мгновения она словно пыталась перевернуться на бок, чтобы доползти до кровати.

Клавдий Мамонтов отвел взгляд от ее искаженного мукой боли лица…

У нее была страшная рана на спине – между лопаток. И еще более ужасная рана спереди, которая начиналась от горла и захватывала верхнюю часть груди. А ладони сильно порезаны.

На кровати лежал крепостной лакей Макар. Тоже полностью обнаженный. Руки закинуты к спинке кровати и привязаны к прутьям черными шелковыми лентами. Он был похож на античную статую – нет, не на прикованного Прометея, а на связанного Вакха. Торс, точно изваянный из мрамора. Глаза закрыты. Выражение лица такое, словно он пытался сдержать свой последний крик. У него была лишь одна рана – в верхней части живота, там, где солнечное сплетение.

– Барыня и ее дворовый человек, крепостной, – тихо сказал Александр Пушкин-младший. – И в таком виде, который не оставляет сомнений о том, чем они занимались. Они убиты во время акта страсти. Она играла роль амазонки-наездницы, а он… Он, как видите, в путах любви. Кто-то вошел и стащил барыню на пол… Рубленые раны, Клавдий. Я такое на войне видел. Ее зарубили саблей. Она пыталась схватиться за клинок, поэтому и порезы на ладонях.

Он, стараясь не наступить на пропитанный кровью ковер, приблизился к кровати.

– Этот актер… или он ее лакей, или все вместе… он ее любовник. Даже смерть не отняла у него красоту. Я еще тогда заметил на музыкальном вечере – парень был слишком уж хорош для холопа. И метил явно выше. У нас бы в полку его оценили, да…

Клавдий Мамонтов вспомнил столичные сплетни о лейб-гвардии Конном полку, где офицеры – по общему признанию самые красивые мужчины двора и армии – одинаково ценили пыл стихов римского поэта Катулла и грезы и пристрастия «Пира Тримальхиона» Гая Петрония Арбитра.

– У него не рубленая рана, а колотая, – Пушкин-младший внимательно осмотрел рану. – Это тоже сабля. Но удар наносился сверху вниз. Вот так.

Он вскинул сомкнутые руки и резко опустил, словно вгоняя невидимый кол.

Мамонтов тоже подошел к кровати. Его внимание привлекли узлы на черных шелковых лентах.

– На его правой руке узел то ли ослаб, то ли… – присмотревшись, проговорил Клавдий. – Нет, он почти развязан. Саша, смотри – он пытался высвободиться. Развязать себя. Чтобы прийти ей на помощь. Но ему освободить даже одну руку не удалось.

– А как он мог это сделать? – разглядывая узел, спросил Пушкин-младший.

– Дергал, пытался вырваться.

– Тогда бы он затянул узел еще крепче. А здесь распутано, но не до конца.

Они переглянулись.

– Может, это Меланья его так небрежно привязала, – предположил Клавдий Мамонтов, – тоже часть любовной игры, чтобы он в какой-то момент мог сам освободиться из пут.

– Чувствуешь, как здесь холодно? – поежился Мамонтов.

– Да.

Пушкин-младший сосредоточенно смотрел на участок паркета возле столика, где стоял подсвечник. Мамонтов увидел это тоже – кровавый отпечаток.

– След сапога, – сказал он и отвернулся. – Саша, а на подоконнике кровь!

– Тот, кто их убил, должен сам весь в крови вымазаться, – Пушкин-младший подошел к окну. – Да, это, несомненно, кровь. А окно…

Он потянул на себя створки, и они легко распахнулись.

– Убийца ушел через окно, отсюда и кровь на подоконнике. Клавдий, мы сейчас оставим дверь запертой изнутри. А сами давай-ка пройдем тем же путем, что и убийца, – он нагнулся, поднял с пола одну из простыней и накрыл ею подоконник, словно хотел сохранить кровавые следы. – Снег все идет, и, возможно, все замело, но мы должны проверить.

Он забрался на подоконник и вылез из окна. Хотя это был и первый этаж, но флигель обладал высоким фундаментом, так что ему пришлось прыгать в снег. Клавдий Мамонтов последовал его примеру. Громоздкая шуба сковывала движения. Мамонтов снял ее и выбросил в окно, затем вылез сам. Напялил шубу снова.

Крепчающий ветер безжалостно ударил в лицо.

– У нас даже фонаря нет. В комнате лишь свечи, они бесполезны при таком ветре, – Мамонтов огляделся по сторонам, увидел над входом в людскую тусклый фонарь, подошел и сорвал его.

Пятно света выхватило цепочку следов на снегу – от окна через двор гостиницы в сугробы и…

– Это могут быть следы того мужика, трактирного слуги, – сказал Мамонтов, размахивая фонарем. – Но проверить все равно стоит.

Они, отворачиваясь от ледяного ветра, побрели по следу. Он вел не к площади, не к какому-то из строений трактира и гостиницы, а туда, где не было ни сараев, ни изб – ничего. Если во дворе цепочка следов еще как-то просматривалась, то чем дальше, тем сильнее снег заметал ее. Сугробы… И впереди сугробы… Но внезапно…

– Черт возьми, овраг! – Пушкин-младший не удержал равновесие и скатился на спине в этот самый овраг. – Клавдий, давай сюда. Здесь какие-то пятна на снегу, посвети мне!

Мамонтов тоже съехал в овраг, встал на ноги, вскинул фонарь, и в его свете они увидели на обледенелой кромке что-то черное.

– Кровь. Убийца дошел до оврага, возможно, упал, как и я. У него одежда в крови, и он здесь катался в снегу, пытаясь очиститься, снегом смыть эту кровь с себя… А где он выбрался? Куда направился?

Они пытались осмотреть склоны оврага. Однако снегу намело столько, что понять что-либо было уже невозможно.