Покрой платьев и формы шляп менялись не так быстро, и вся новизна туалета определялась отделкой. Каждую неделю приходили известия о новых цветочных композициях. В марте 1831 года «Северная пчела» рекомендовала читательницам «шелковые шляпки лимонного или соломенного цвета с букетом фиалок, который утверждается напереди шляпки на верху, как помпон на кивере»¹¹². Об изощренности подобных украшений можно судить по следующему сообщению: «В цветочных магазинах делают розы, на которых видно несколько капель росы… они при свечах блестят, как алмазы. Эти розы в большой моде»¹¹³. Помимо цветов имитировали различную растительность, например, «на многих шляпках видны букеты из дубовых листьев с желудями»¹¹⁴. Цветочницы «ваяли» веточки акации, ивовые, сиреневые и каштановые ветки, виноградные гроздья с зеленью и без зелени, камыш, плоды олив, слив, черешен, золотые и серебряные колосья.

В Москве производством искусственных цветов не менее полувека занималась семья де Ладвез. В 1820 году «Московские ведомости» объявляли: «На углу Рождественки, против Косметического магазина и Медико-Хирургической академии, в доме Маскле, под № 448, в модной лавке получены из Парижа шляпки новейшего фасона, также цветы разного сорта в самом лучшем последнем вкусе. Гг. желающие могут адресоваться. к Елисавете Степановне Ладвес»¹¹⁵. В той же газете за 1832 год читаем: «В цветочном заведении г-жи Де Ладвез, состоящем на Петровке в доме Мельгунова, делаются цветы из соломы, самых последних фасонов»¹¹⁶. В первой половине 1870-х годов в Управлении императорскими московскими театрами служила цветочницей Елизавета Алексеевна де Ладвез, она проживала на Петровке в доме Пенского¹¹⁷.

Основательницей цветочной фирмы, по-видимому, надо считать Елизавету Розалию де Ладвез (Elisabeth-Rosalie de-Ladeveze, 6 апреля 1784 – 3 февраля 1845)¹¹⁸. Она состояла в браке с Франсуа-Бернардом де Ладвезом (Francois-Bernard de-Ladeveze, 24 декабря 1756 – 2 сентября 1846). В московских адрес-календарях упоминались их сыновья – подпоручик Петр Францевич¹¹⁹ и учитель I кадетского корпуса Андрей Францевич де Ладвез (14 октября 1807 – 26 июня 1857)¹²⁰. Отставной подпоручик Михаил Францевич де Ладвез служил у московского гражданского губернатора, он владел домом на Патриарших прудах¹²¹. Михаил Францевич славился цыганской пляской на танцевальных вечерах в Рязани в начале 1850-х годов. Мемуарист писал о нем: «Сын старого французского эмигранта, жена коего долго имела фабрику и магазин искусственных цветов в Москве на Петровке. <…> Этот Ладвез служил прежде в армейской пехоте и женился на девушке с порядочным состоянием. Один из его братьев, ученик Петербургской Академии художеств, вышел талантливым живописцем»¹²². Художником стал Стефан (Степан) Францевич де Ладвез (1817–1854/55), рано проявивший способности к искусству. Его определили в Академию художеств, где уже в 1835 году он получил 2-ю серебряную медаль за рисунок, работал в Италии, в 1853 году удостоился звания академика¹²³.

Наиболее активные и успешные торговцы имели лавки и магазины в нескольких городах страны, петербургские купцы чаще всего устремлялись в Москву, московские же отправлялись в другие губернии. Как сказано выше, семейство Брюно торговало обувью в обеих столицах.

В начале 1820-х годов в Москве на слуху была модная торговка мадам Мегрон, но еще в 1818 году в столице – в доме Косиковского на Большой Морской улице – открыл модный магазин господин Мегрон, разумеется «прибывший сюда из Парижа»¹²⁴. Мария

Филипповна Дюлу с 1810-х годов держала модный магазин и винную лавку в Первопрестольной, в середине 1820-х имела «торговую точку» в Орле¹²⁵, а из переписки современников известно о существовании модного магазина Дюлу в Киеве.

Еще одно имя, знакомое жителям обеих столиц, – Вихман. В 1828 году «Петербургские ведомости» сообщали: «Готовыя соломенныя шляпы дюжинами и по одиначке разнаго фасона, а также и итальянския всех номеров можно получать и отдавать их мыть, по Демидову переулку в доме Линке, Софье Вихман»¹²⁶. В 1830-х годах модный магазин Вихман располагался по адресу: Невский проспект, 69¹²⁷. Справочник 1858 года сообщает: «Диль, Луи Эме. [Купец 3-й гильдии.] Имеет модный магазин под фирмою «Софья Вихман», 3 ч[асть] 1 кв[артал] в д[оме] Медникова. Жительство] там же»¹²⁸. В 1848 году в Москве на Тверском бульваре в доме Засецкого открылся магазин A la ville de Paris мадам Вихман (Wichmann)¹²⁹, существовавший все следующее десятилетие¹³⁰. Она предлагала готовые изделия и принимала заказы на изготовление шляп, чепцов, эластических корсетов, визитных и свадебных платьев, мантилий, зимних салопов, детских платьев. Кроме того, в Тверской части Москвы существовало портное заведение дерптского мещанина Карла Густава Вихмана, он шил пальто, сюртуки, жилеты, фраки, брюки, шинели. В 1840 году мастер работал в доме Варгина и руководил 2 работниками и 2 учениками¹³¹. В начале 1852 года мастерская переехала в Газетный переулок в дом Бекетова¹³², и в ней было 5 работников и 5 учеников¹³³.

Рисунки мод из магазина Вихман. Реклама из газеты «Русский инвалид. Приложение». 7 апреля 1864 г.

Из нашего небольшого обзора видно, что наиболее известные и успешные модистки и торговцы тканями, платьем, обувью и галантерейными изделиями имели иностранное происхождение, среди них встречались французские, швейцарские, бельгийские подданные, выходцы из немецких и других земель. Современница рассказывала: «Улица, называемая Кузнецкий мост, издавна была заселена иностранцами: были французские и немецкие лавки. <…> Там торговали модным товаром, который привозили из чужих краев; были и свои мастерицы в Москве, но их обегали, и кто побогаче, все покупали больше заграничный привозной товар»¹³⁴. Другой очевидец писал: «Сожалея. должен я признаться, что большая часть лучших процветающих магазинов, так сказать, приучивших к себе покупателей, принадлежит иностранцам. <…> Благодетельными распоряжениями знаменитого московского градоначальника устройство цехов постепенно приходит в должный порядок, но, говоря справедливо, нельзя не сказать, что лучшие цеховые мастера еще до сего времени иностранцы»¹³⁵. Эта картина мало изменилась и к концу столетия: «Если пойти по Невскому проспекту или по Большой Морской, то дай бог увидеть одну вывеску с русским именем на двадцать вывесок с иностранными именами. Все лучшие, наиболее роскошные магазины принадлежат иноземцам»¹³⁶.

Реклама из издания: Коммерческий указатель города С.-Петербурга, составленный Викентием Кишкиным-Жгерским на 1831 год

Тем не менее в московских справочниках пушкинской поры можно обнаружить немало швей и портных с русскими фамилиями, но принято считать, что их изделия не отличались изяществом. Однако сохранившиеся отзывы современников позволяют утверждать, что и некоторые русские швеи пользовались успехом у взыскательной публики в обеих столицах. В Петербурге, например, славилась мастерская г-жи Соловьевой. В 1820-х годах современники отмечали московский «модный магазин русской, где шляпки, платья, все дамские наряды ознаменованы тонким вкусом, прекрасною отделкою. Это магазин г-жи Бажановой»¹³⁷. Ольга Александровна держала мастерскую на Софийской улице в доме Медынцева и, судя по объявлениям, сотрудничала с парижскими фирмами¹³⁸. Купчиха состояла в браке с Иоганом Федоровичем Вернером «из иностранцев»¹³⁹, что, вероятно, способствовало успеху предприятия. Их ателье существовало по крайней мере до начала 1840-х¹⁴⁰.

Вездесущая «Северная пчела» неоднократно писала о чете Лапиных, имевших мастерскую на Большой Миллионной. «Одна русская художница, г-жа Лапина, делает искусственные цветы в Петербурге так хорошо, что они ни в чем не уступают парижским. <…> Выписав из Парижа все инструменты и получая из всех столиц новые образцы, г-жа Лапина занимается своим искусством как истинная художница, с любовью к своему делу и желанием совершенства»¹⁴¹. «Г-н и г-жа Лапины, содержащие магазин и фабрику искусственных цветов. дошли до высокой степени совершенства в сем роде промышленности, и произведения их фабрики могут в полном смысле заменить цветы парижские. Все, что появляется нового в столице Франции, немедленно поступает в продажу в магазине г-д Лапиных в том же самом виде, хотя сделано в Петербурге. Недавно изобретенное в Париже искусство наклеивать по крепу или атласу цветы в букетах и гирляндах, перенято г-жой Лапиной с удивительною точностью, и мы были свидетелями, что самые опытные знатоки не могли различить парижской работы с петербургскою. Верность рисунка, яркость красок и чистота отделки в трудах г-жи Лапиной приобрели бы ей уважение и в самом Париже, и вся разница между русским подражанием и французским вымыслом состоит в том, что русский товар едва ли не вдвое дешевле. Г-жа Лапина принимает всякаго рода заказы, как для уборки головы цветами, так и для отделки платья гирляндами и букетами, по образцам или по рисункам. Имея достаточное число искусных работниц, она исполняет заказы в скорейшем времени. Иногородные могут выписывать от г-жи Лапиной как цветы, так и платья, которые будут пересланы скроенными и уложены безопасно от повреждения»¹⁴².

К середине столетия число наших соотечественников, занятых производством модной одежды, увеличилось, и русские имена стали чаще мелькать в различных публикациях. Журнал «Пантеон» писал в 1854 году: «Патриотки наши предпочитают теперь делать свои заказы мантилий, бурну[сов], визиток, манто и проч. у русских мастериц и в русском магазине, а не у француженок, как это до сих пор бывало. Это одна из самых отрадных мод. И действительно, разве эти мадамы и мадмоазели и до сих пор пожинали лавры и деньги не русскими руками? Все их искусство состояло только в ловкой французской болтовне, очень убедительной для легкомыслия. В Русском магазине в доме Энгельгард есть отделение дамских готовых вещей, где принимаются заказы на все возможные дамские наряды, и все эти наряды ничем не уступают в работе и доброте таким же произведениям, за которые… разные французские модистки запрашивают втридорога и которые они производят руками тех же самых мастериц, которые работают и на Русский магазин. Отделение это принадлежит Л. Шарову. За дешевизну и добросовестность можно поручиться»¹⁴³.

Похожие наблюдения находим и в журнале «Москвитянин»: «Здесь в Москве редкая женщина порядочного круга не знает Анну Ивановну Ребристову: платья, сшитые ею (по техническому выражению), сидят превосходно и удивительно спокойно. <…> Франтихи из среды мелкого чиновничества, небогатых помещиков, учителей, одним словом всего среднего малоденежного сословия, имеют своими модистками Прасковью Грациоти, Настасью Ежикову, Аграфену Ильину, Марью Татаринову, Воронкову и проч. и проч. <…> У некоторых из этих модисток бывает какое-то чутье изящное; иногда они безотчетно делают свое дело прекрасно; так небогатая швея Воронкова (на Спиридоновской улице, в доме Сонцева) делала платья некоторым моим знакомым, и почти всегда безукоризненно хорошо. <…>

Так я знала одну молодую, умную даму, она всегда была одета превосходно, я почитала ее страшной мотовкой и потом узнала, что она, беспрестанно выезжая, не пропуская ни одного сколько-нибудь значительного бала и праздника в Москве, издерживала на свой туалет не более шести сот руб. сер. в год.

Помилуйте, графиня, – она имела этот сиятельный титул, – да с вас Дюбуа (об этой известной в Москве мастерице будет сказано ниже. – Авт.) более этого переберет за фасон! – Дюбуа, мой друг? – отвечала она с улыбкой, – да я никогда не отдаю свои платья шить на Кузнецкий мост.

– А так на вас работает Ребристова?

– Совсем нет, я отдаю шить свои наряды Никитиной.

– Откуда вы выкопали такую мастерицу?

– Это не богатая портниха, она живет у Пречистенских ворот, в доме Штольц.

– И она вам отделывает все платья?

– Покрой ее превосходен. Что же касается до отделки и фасонов, то я сама получаю Moniteur de la mode и не скучаю толковать с моей портнихой, приказывая ей гарнировать мои наряды по моему вкусу»¹⁴⁴.

Автор, по-видимому, имеет в виду московскую мещанку Елизавету Поликарповну Никитину, «жившую в мастерицах у мадам Анет» и открывшую в 1837 году собственный магазин дамских уборов в Леонтьевском переулке в доме князя Юсупова¹⁴⁵. В 1840 году ее ателье держалось на 1 работнице и 4 ученицах¹⁴⁶. В 1860-х женская портниха Елизавета Никитина работала в Пречистенской части в доме Штольц¹⁴⁷. Адрес-календарь на 1874 год упоминал женскую швею мещанку Елизавету Никитину, имевшую мастерскую в Пречистенской части, 5-й квартал, дом Селезнева¹⁴⁸.

Москвичка Елена Ивановна Розанова достигла такого успеха в шитье дамских туалетов, что получила право именоваться поставщицей императрицы Марии Александровны¹⁴⁹. Модное заведение располагалось в собственном доме мастерицы на Маросейке. Она состояла в браке с купцом 2-й гильдии Алексеем Афанасьевичем Розановым, на начало 1874 года ему было 31 год от роду¹⁵⁰.

В повести «Купеческая дочка», опубликованной в 1854 году, русская Аграфена Терентьевна весьма успешно руководила небольшой мастерской, и к ней порой заглядывали благородные заказчицы. «Владея магазином со шляпками в одной, хотя довольно отдаленной части города, за Москвою рекой, она слыла в своем кружке, между мелким купечеством, известною «Маршанд де-модою», так все ее называли, так значилось и на вывеске магазина, пред которым раза два в год, а иногда и более, останавливалась карета, запряженная цугом. Стало быть, заезжали в магазин к Аграфене Терентьевне и важные барыни. Что за дело, любопытство ли заглянуть в магазин с курьезною вывескою, или мелкий расчет достать повыгоднее наряд, или отдать сшить подешевле незатейливое платье, привлекало к ней госпож, разъезжающих в каретах цугом, но гордая подобною честью. Маршанд де-мода, знала, что у нее были знатные барыни, соседи это видели, и если в подобный день кто-нибудь из них являлся к ней с просьбою вычистить, или переделать старый чепчик, она обыкновенно говорила: «Помилуйте, когда мне возиться с этим старьем, видите, за мною приезжают, вот еще сегодня приданое заказала графиня…» Фамилия ее не затрудняла, и первая графская фамилия выступала на сцену. Впрочем, несмотря на эту отговорку, старые чепцы и шляпки оставались в магазине для переделки, и ни одна работа не ускользала из рук сметливой магазинщицы. Но за то, в силу остановившейся у ее дверей кареты, лишний рубль перепадал в карман ловкой Маршанд де-моды. <…> Аграфена Терентьевна пользовалась большим уважением у родных, и советы ее принимались безоговорочно»¹⁵¹