Минск

 
Минск, туманный, как Альбион.
С серебристыми звёздами, птицами.
Спит в ладонях мужских крепких он.
Этот сон будет долго мне сниться.
 

Мечтаю

 
Мечтаю снова отдохнуть в Крыму,
Такое вот несложное желанье.
Мне кажется, лишь в море я пойму,
и смысл слов, и таинство касаний.
В горах проверю крыльев чистоту,
Хоть белизной горят, в свету играя,
Рванусь вперед, теряя высоту,
В полёте равновесье обретая.
И лёгкие свои там разверну,
Наполнюсь ароматом кипарисов,
С улыбкой детской на траве усну,
Под ветерком, что ласками неистов.
 
 
***
Нанижу на штык все что было ДО.
До утра, до этой самой минуты…
Всё прошедшее – словно сон в ведро,
Канет в лету. Но кто мы? Но кто ты?
 

Дотянись

 
Дотянись до облака над собой
И вздохни запахнутой грудью!
Всё прекрасное будет с тобой,
Чашка кофе, вишнёвый штрудель.
Бред с твоих не услышится уст,
Знаешь точно, что он неуместен.
Все пустые слова опускают в грусть,
Нам же хочется новых песен!
 

Волга

 
Разлеглась, как женщина, Волга!
Красотою своей пленяя,
Невозможно не смотреть долго,
Взглядом тело реки обнимая.
Хороша в любую погоду.
И бурливая, и золотая,
Смотрит солнце в неё, ей в угоду,
Красоту её утверждая.
Омывает закатами небо,
А восходами лечит душу.
Дорогая моя, молодая!
Разливайся в крови моей пуншем!
 

Подарок Сысоле

Красивый перстенёк был у Тани. Тёмно-зелёный плоский овальный камень, вправленный в серебро. Купила Таня его по случаю в индийской лавке, очень большой оказался, слетал со всех пальцев. Таня и забыла про него. Пролежал перстенек пару десятков лет в шкатулке с другими женскими штучками: серьгами, кольцами, браслетами, которые уже разонравились хозяйке или стали малы.

Тут Таню пригласили на свадьбу и она решила к зелёному платью надеть давно забытый перстенёк. А он обнял её пальчик крепко, как нужно. Так, что ей уже не захотелось расставаться с ним. Отшумела свадьба и Таня отправилась в путешествие. Колечко отправилось с хозяйкой. Зелёный камень загадочно мерцал на её пальце, казалось, он прописался там навечно оберегом.

Была у Тани одна особенность, любила она плавать во всех встречных и поперечных речках, которые попадались им по пути следования. А ехали они с мужем в далёкий северный городок Сыктывкар, на родину мужа. Плавала Таня в Волге, в Сухоне, что в Великом Устюге. Перстенёк тоже. Течение быстрое, Сухона уносила Таню далеко по течению и Таня смеялась, и боролась с молочно-серебристой шаловливой рекой. Радости – через край!

Сысола, речка, протекающая в Сыктывкаре, оказалась другой по характеру, отличной от своей белокурой добродушной сестрицы Сухоны.

Сысола – рыжая, коварная, с илистым неровным дном, Тане приходилось сопротивляться и грести изо всех сил, чтобы просто удержаться на одном месте. Удавалось через раз. В общем, радовало, что недалеко от берега, на воде дежурили спасатели, в жару много горожан с детьми отдыхают на речке и спасателям всегда есть работа. Таня полюбила купания в Сысоле. Поединки с рекой доставляли ей удовольствие.

Вот и последний день отдыха. Прогноз обещали дождливый, но Таня поехала искупнуться и попрощаться с рыжей рекой. Янтарная Сысола нахально вынула камень из Таниного кольца, на память, а Таня, увидев пустую оправку, рассмеялась и бросила кольцо в реку, сказав ей: «Носи с удовольствием, дорогая!»

Теперь Таниным оберегом стала целая река – Сысола…

Хранитель Пчёл

Пчёлы путались и засыпали в его бороде и усах.

Нет, они не жалили его и не кусали. Они начинали гудеть все тише и тише, пока совсем не затихали. А он молча и лукаво улыбался и казалось, что пчёлка уснула на его языке. Такая маленькая и безобидная.

Усы и борода становились черными, пышными. И казалось, что они живут своей тайной жизнью.

Дети прибегали к нему частенько и для каждого была готова баночка особого мёда – Мёда от Хранителя Пчёл. И был этот мёд сказочно вкусным. И сны от него снились волшебные. В этих снах пчёлки превращались в снежинки, а сам Хранитель превращался в Деда Мороза.

Его борода становилась серебристой, а за спиной вырастал мешок с подарками…

Новогодний подарок

«Да не бывает чудес, ты же сама всё знаешь, уже такая взрослая девочка,» – говорила Томе Лиза.

«Он хороший психолог, ты прекрасно проведешь с ним время, пока не появится на горизонте кто-то подходящий. А Геннадий поможет тебе повысить самооценку. Просто подружись с ним.»

Тома, шла на встречу, желая задать несколько вопросов о чудесах. Ей регулярно приходили на почту письма от ворожей, магов, магистров и прочих ясновидящих. Она вконец запуталась и решила проконсультироваться у тех, кто сможет дать ей ответ.

Лиза пригласила Тому убить сразу двух зайцев: хотела познакомить Тому со своим женихом, чтобы узнать её мнение о нём, и познакомить Тому с Геннадием, чтобы вытащить её из замкнутого круга бесперспективных отношений.

Лизин друг оказался очень интересным собеседником, но Тома, при всей своей любви к фанатикам, не долюбливала религиозного фанатизма, и откровенного проповедничанья. У неё свои интимные отношения с Богом и вряд ли они нуждаются в обсуждении. Лиза и не пыталась, но её друг… Тома для себя определила, что он не в её вкусе. И порадовалась за Лизу, так как она была увлечена и её глаза горели счастьем. Геннадий – высокий, широкоплечий, бритоголовый мужчина с удивительно бледным лицом и проницательными глазами произвел на Тому двойственное впечатление. Когда она садилась за стол, напротив него, ей на долю секунды увиделся католический священник, седой, с белым воротничком и в тёмном платье… Во время разговора в компании, Томе казалось, что напротив неё сидит донской казак, с глазами Деда Щукаря. Такие симпатичные морщинки и такие замечательные хитринки вылетали из его глаз. Такие же замечательные, как и его суждения. Когда они остались вдвоём, а это произошло довольно быстро, так как Лиза и Фёдор быстро убежали по делам, Тома захотела вернуться к разговору о волшебстве. Ей ведь очень хотелось стать настоящей Волшебницей. А Геннадий, кажется, мог ответить на её вопросы, как это сделать.

Их разговор растянулся на много много дней. Но не ночей… Даже отправив её домой на метро, или такси, он уезжал. Длинные ночные разговоры, прогулки, встречи… Тома могла тысячу раз утонуть в нём, но не так то просто было это сделать. Он ей не давал. Женские штучки – кокетство и прочее – радовали и забавляли его, капризы – расстраивали. Но он был рядом. Он был и рядом с ней, и в её голове. В мыслях. Тома перестала бояться себя и своих поступков. Своей «плохости», потому что он видел её даже когда она была не с ним. Тома ужасалась и говорила, ну и что, что же ты видел???

– Да ничего. И улыбался. – Так, лёгкая эротика…

И так от встречи к встрече. Они гуляли, говорили, обнимались крепко, расставаясь. Даже массаж ей делал. Мануальный. Это когда знаешь, что сейчас встряхнут и сдавят больно, но надо расслабиться… Вдох, выдох..Аааа!!!

Новогодняя Москва, огни, гирлянды… Дед Мороз ходит без шапки и перчаток…

Тома пошла и купила ему шапку и перчатки, хоть он и не мёрзнет. Должны же и Деды Морозы получать подарки.

Тем более, настоящие…

Дмитрий Степанович, Виктор Жижирин, Екатерина Брайловская-Оранская

Какие они теперь

Пьеса

 
Действующие лица:
 
 
Альбер  (молодой барон)
Филипп  (старый барон)
Вальсингам  (дворянин, друг Альбера)
Мэри  (молодая шотландка)
Луиза  (её подруга)
Соломон  (ростовщик, еврей)
Священник
Хайландер (певец на пиру)
Слуга
Хор гостей за пиршественным столом
Танцор и Танцовщица на пиру
 

Акт 1

 
Картина 1
 

 
: Альбер
Творец! Зачем дал титул мне Ты?
Гордыню в душу мне вложил,
Чтобы меж рыцарей я жил.
Но здесь оставил без монеты.
Я, на турнирах побеждая,
Скрывал плащом убогость лат.
Но на самом плаще заплат
Не скроет доблесть молодая!
Вон нищий подаянье просит,
И не снедает стыд его!
Он просто счастлив оттого,
Что кто-то грошик в шляпу бросит.
Вот мой отец – богаче Креза!
Что ж я не смею попросить?
Как мне мой стыд переносить?
Ведь я совсем не из железа!
 

 
Слуга:
Мой господин, к вам гость стучится
Ваш кредитор, жид Соломон.
Альбер:
О, пусть немедля входит он!
Его кошель нам пригодится.
Слуга:
Но вы и так ему должны,
И нет надежды расквитаться.
Альбер:
Да! Честно надобно признаться:
Мы словно нищие бедны!
 

 
Альбер:
Конечно, так! Но это злато
Лежит без дела в сундуках.
Отец как раб в его руках.
Ни сына для него, ни брата…
Но я ведь – у отца наследник,
И долг смогу тебе вернуть.
Соломон:
Не сомневаюсь я ничуть,
Но сколько ждать и слушать бредни?
Цвёл юноша вечор, но – ах! —
Его на сморщенных руках
Родные старые несут,
В могилу свежую кладут!
А можно ведь помочь папаше
Покинуть этот жалкий свет.
Жил старичок – и вот уж нет.
И все богатство стало ваше.
Есть лекарь…, капли составляет.
Так чудно действуют они:
Ни запаха, ни вкуса, ни…
Больной без боли… – умирает.
Альбер:
Ты смеешь мне, змеи отродье,
Отцеубийство предложить?
Ступай отсюда, вранья сыть,
Пока тебя не сдал пороть я.
Я за себя уж не ручаюсь.
Соломон:
Шучу, простите, удаляюсь
(убегает)
Альбер:
Собаку на него спустите!
…Но что ж? Без денег мне – беда!
Ужели мне вернуть жида?..
Нет, лучше в гроб меня кладите.
(уходит)
 
 
Картина 2
 

 
Филипп:
Сегодня был удачный вечер,
Шестой наполню я сундук,
Перебирая: чем, мой друг, —
Мой каждый золотой, – отмечен!
Здесь у меня дублон старинный
Его мне принесла вдова!
Пришла с детьми, держась едва,
Просить отсрочки воем длинным.
Ей мужнин долг грозил тюрьмой,
Я с ними строг! Теперь он мой.
Вот золотой Тибо – он мрачен.
Бездельник, где же взять ему,
Украл богатую суму!
Убил кого-то, не иначе
О, сколько слёз, надежд разбитых
Со златом я в сундук вложу!
Я от волнения дрожу
Бродя средь сундуков раскрытых.
Со мной здесь всё: величье, сила!
Я царствую! Но Боже мой,
Настанет час. И кто ж за мной,
Когда возьмёт меня могила?
Мой сын – младой гуляка! Праздный!
Его девиз: «Всё расточи!»
Ах, как бы мне и там, в ночи
За гробом править им заглазно….
 
 
(входит Альбер)
Альбер:
Отец!
Опять у ног я ваших,
Как мышь подпольная, ваш сын.
Спасите, я же дворянин.
Без средств мой жребий будет страшен.
Филипп:
Уйди навек!
В тебе – проклятье.
Моей ты жаждешь головы.
Альбер:
Как сказочно спокойны Вы,
Что нищим должен погибать я!
(Альбер уходит)
Филипп:
Ну, вот, избавился от сына
Но что-то слабость в теле, боль…
На помощь…!!
Слуга:
…Cэр, донёс контроль…
Чума идёт к нам, как лавина!..
Вдова, что принесла Вам злато,
Скончалась, с долгом дав чуму.
Филипп:
Вот! Божий суд! ?.. Но почему
О, нет, мечталось мне когда-то…
(умирает)
 

(ветхий замок, бедная обстановка; входит Альбер)

(входит слуга)

(входит Соломон)

Соломон:

Сеньор! Мое почтенье Вам!

Я здесь, чтоб получить по счету.

Альбер:

По счету? Нет, иди ты к чёрту!

Я ничего тебе не дам.

Ты знаешь, беден я как мышь,

В твоих деньгах нуждаюсь снова.

Соломон:

О, нет! Не будьте столь суровы!

Любой в Европе нувориш

Вам позавидует стократ, —

Отец ваш сказочно богат.

(Замок Филиппа, подвал с сундуками, входит Филипп)

Акт 2

(Улица, пиршественный стол, вокруг гости, рядом же

стоит и закрытый сундук, поет хор гостей)

(свет возвращается на стол в равной мере со Священником)

Прощай, моя Луиза!

Прощай, моя родная!

За что тебя я бросил,

И сам я не пойму!

(далее мотив уже не Моцарта, а вроде бардов XX века)

Я Чарльза с Юлией в них узнаю!

Их семьи ссорились. Явился он средь бала

Просить руки. И чтоб вражда престала!

Отец её проклЯл его семью!

столь же плавно перейдя в бодрое состояние): Луиза (

(Танцующие удаляются со сцены, отзвуки их

музыки плавно переходят во вступление к певцу.)

Хайландер:

(Во время первого эпизода певца декорация может представлять картину дворца и шалаша, при втором эпизоде – мифическую Афродиту, выходящую из пены морской, на отзвуке последнего хорового возгласа появляется группа школьников, пробегая из кулисы в кулису за игрой «в салочки» с возможным смехом. Пока всеобщее внимание уделяется им, певец Хайландер исчезает.)

Альбер:

Как дивен этот детский рой!

ОН несколько занёс нам песен райских

И ангелов привёл ещё с собой!

Луиза:

Эй вы! Довольно ваших слов зазнайских!

Глядите-ка! С шипеньем, на глазах

Цветок лазурный землю раздвигает

И юною головкою кивает!

За ним уж розовый! Златой! Мы все в цветах!

 
Хор гостей:
Мы все потеряли друзей и родных,
И в страхе мы сходим с ума.
Наш дом обезлюдел, наш город затих,
Нас сотнями косит чума.
Мы жмёмся друг к другу, как в стаде овец,
Мы ждём утешенья в толпе.
О, кто же отменит тот страшный конец?!
Успе… Успе… Успе… Ту песню последнюю спе…
 
 
Вальсингам:
Друзья!
Я вас за этот стол собраться
Просил сейчас, да скрасим наш удел.
Довольны ль Вы?
Альбер:
Иных и нет мне дел,
Как буйному веселью предаваться.
Чума меня богатством наградила
Всё то, о чём мечтал, я получил.
Но жаль отца, но белый свет не мил,
Как будто впереди одна могила!
Что так? Кто скажет?
: Луиза
Время есть у нас,
Чтоб песню спеть или пуститься в пляс.
А может и любовью насладиться.
Печали – прочь, нам надо торопиться.
(бешено танцует)
Альбер:
Прости, Луиза, не идёт веселье…
Ещё сильно отчаянья похмелье!
Друг Вальсингам, что ум твой говорит?
Ты всех нас и бесстрашней и мудрее,
Что делать нам – поведай же скорее!
На чём душа над страхом воспарит?
Вальсингам:
Тебе отвечу я, но прежде – Мэри
Старинную балладу пропоёт.
Нельзя душе отправиться в полёт,
Пока не жаждет дотянуться двери!
 
 
Мэри:
Было время, процветала
В мире наша сторона;
В воскресение бывала
Церковь божия полна;
Наших деток в шумной школе
Раздавались голоса,
И сверкали в светлом поле
Серп и быстрая коса.
Ныне церковь опустела;
Школа глухо заперта;
Нива праздно перезрела;
Роща тёмная пуста;
И селенье, как жилище
Погорелое, стоит, —
Тихо всё. Одно кладбище
Не пустеет, не молчит.
Поминутно мёртвых носят,
И стенания живых
Боязливо бога просят
Упокоить души их.
Поминутно места надо,
И могилы меж собой,
Как испуганное стадо,
Жмутся тесной чередой.
Если ранняя могила
Суждена моей весне —
Ты, кого я так любила,
Чья любовь отрада мне, —
Я молю: не приближайся
К телу Дженни ты своей,
Уст умерших не касайся,
Следуй издали за ней.
И потом оставь селенье,
Уходи куда—нибудь,
Где б ты мог души мученье
Усладить и отдохнуть.
И когда зараза минет,
Посети мой бедный прах;
А Эдмонда не покинет
Дженни даже в небесах.
 
 
Вальсингам:
Благодарю!
За жалобною песней
От Мэри – вот, послушайте теперь
Другую, – как чума стучится в дверь!
Я сочинял её в каморке тесной,
Когда похоронил и мать, и деву…
Итак. Внимайте ж дикому напеву.
 
 
(Тихо входит Священник.)
 
 
Когда могущая Зима,
Как бодрый вождь, ведёт сама
На нас косматые дружины
Своих морозов и снегов, —
Навстречу ей трещат камины,
И весел зимний жар пиров.
Царица, грозная Чума
Теперь идёт на нас сама
И льстится жатвою богатой;
И к нам в окошко день и ночь
Стучит могильною лопатой.
Что делать нам? И чем помочь?
Как от проказницы Зимы,
Запрёмся также от Чумы,
Зажжём огни, нальём бокалы,
Утопим весело умы
И заварив пиры да балы,
Восславим царствие Чумы.
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане
И в дуновении Чумы.
Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог,
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
Итак, – хвала тебе, Чума,
Нам не страшна могилы тьма,
Нас не смутит твое призванье.
Бокалы пеним дружно мы,
И девы-розы пьем дыханье, —
Быть может… полное Чумы.
 
 
Священник:
Несчастные, погубленные души
Бежать вы тщитесь Божия суда,
Но ад вы не избегнете, когда
Глаза зальёте и заткнёте уши.
Вальсингам:
Отец! Отец! Чем плохо мне в аду,
Коль я там больше не найду?! тебя
(Общий хохот.)
Священник:
Опомнись! Сын мой!
Вальсингам:
П`олно! Ты пугаешь,
Да разве сам не понимаешь,
Что страху есть черта? И мир,
Переступив её, устраивает пир?
Священник:
Тебе я гадок! Что ж, вы в чём-то правы
Перед лицом погибельной отравы!
Мы вскоре можем умереть,
И первым – я, пока ты будешь петь!
Вальсингам:
Ужели первым ты умрёшь, старик,
Чтоб оставался мой ослиный крик?
(Общий хохот.)
Нет. Ты упрям! Ты будешь душу пить,
И мне не превозмочь твою лихую прыть!
(Длительный общий хохот.)
(цитируя исконный текст Пушкина): Священник:
Матильды чистый дух тебя зовёт…
Вальсингам:
Сначала – мать!
Невеста – в свой черёд.
Я «гордым, вольным»
быть мечтал на прошлом пире…
Но, вижу, ты, отец, вниманье отдал лире,
Коль на неё меня стараешься поймать!
Альбер:
Послушав этот спор, не страшно умирать!
Хор:
Мы скоро уже задыхаться начнём,
Нам страшно, но выхода нет.
И молится наша душа об одном:
Ещё один встретить рассвет!
О, солнце, о, небо, куда нам теперь?