Пять минут десятого дверь подъезда, в котором жил Циркач, открылась и показался он сам. Зеленые слаксы, пестрая рубашка, кроссовки и темные очки. Надеюсь, у него хорошее зрение. Я подхватила сумку и пошла навстречу. Сегодня я точно была Джульеттой. Солнечное утро, легкий ветерок, безмятежность… Я смотрела прямо перед собой и слегка улыбалась. Он как раз отпирал машину, увидел меня, замер, проводил долгим взглядом. Я чувствовала его спиной. Толкнула стеклянную дверь бассейна и с облегчением вздохнула. Все-таки странно, что я так нервничала.

– Ну, теперь только ждать, – сказала Серафима, когда я вернулась в машину. – Не можем мы ему больше глаза мозолить. Как думаешь, клюнул?

Я только пожала плечами.

К вечеру мы заскучали. Энтузиазм испарился, осталось осознание того, что мы уже сделали все, что могли, а будет ли от этого толк, неизвестно. Тетушка с заметной тоской поглядывала на мебель, точно прощалась с ней навеки. А я опять подумала об Италии, она выглядела еще заманчивее.

– Ох, – глухо простонала Серафима, – может, в ресторан, а, племяшка? На людей посмотрим, себя покажем?

– Отвари пельменей, – посоветовала я.

– Ну что ты к дивану прилипла? Ты ж богемная женщина…

– Мама всегда говорила, что «богема» слово бранное и меня к нему не приучила.

– Мама человек мудрый, но недопонимает.

Серафима слонялась по квартире и насвистывала, чем очень меня раздражала.

– Прекрати, – сказала я. – Все деньги высвистишь.

– Откуда ж им теперь взяться? Ох, горе-горькое, и квартира-то уже как чужая…

– Что за упаднические настроения? – возмутилась я. – Кто советовал держать хвост по ветру?

– Удержишь тут, как же. Сегодня, между прочим, понедельник.

– Я могу позвонить своему плешивому бизнесмену, – предложила я и покраснела. – Это ты на меня дурно влияешь. Встряхнись. Хочешь, махнем километров пятьдесят на велосипедах или поднимемся на Эверест?

– Не хочу.

– Хорошо, пойдем в ресторан.

Серафима махнула рукой, поразмышляла и сказала:

– Он должен клюнуть. Мужик он, в конце концов, или нет?

– Ты меня спрашиваешь? – удивилась я.

Тут в дверь постучали, я испугалась, а Серафима нахмурилась.

– Кто это?

– Понедельник, – напомнила я.

Тетка замысловато выругалась и пошла открывать. Входная дверь хлопнула. Услышав голос Владимира Петровича, я облегченно вздохнула. Он прибыл не один. Рядом сиял улыбкой Илья Сергеевич Тарханов с тремя белыми розами в руках. Положительно, он имел виды на Серафиму. Приняв розы, та милостиво протянула руку и сказала:

– Что ж, проходите. – Теплоты в ее голосе было как в мороженой рыбе. Илью Сергеевича это не смутило, он продолжал улыбаться так же лучезарно.

– Вы в подъезде столкнулись? – поинтересовалась Серафима.

Владимир Петрович хмыкнул и ответил миролюбиво:

– Не угадала. Налицо тайный сговор.

– Интересно. С чем пожаловали?

– А просто так нельзя?

– Просто так мне недосуг. Скорбит душа. С мебелью прощаюсь.

– А я, можно сказать, по делу, – заговорил Илья Сергеевич, наблюдая за тем, как Серафима ставит цветы в вазу. – Хочу вам предложить работу у себя.

– С чего это вдруг? – очень натурально удивилась тетушка.

– Мне нужен хороший специалист.

– Хороший это не про меня. Хороший за долги квартиру не продает.

Серафима села в кресло, сверля Илью Сергеевича взглядом.

– Чаю хотите? Лика организует.

– Нет-нет, спасибо, – отказался Тарханов, чем очень меня порадовал, подниматься с дивана совершенно не хотелось.

– А ты чего это домой не спешишь? – накинулась тетушка на Владимира Петровича.

– Катерина с девчонками к теще уехала, в деревню. Парень я теперь холостой, Илья Сергеевич поманил, я и купился.

– Вот оно что. Если вы холостые сегодня, может, женщин в ресторан пригласите?

– Ты, Серафима, совесть имей, – укорил тетушку Владимир Петрович. – С моей-то зарплатой по ресторанам шляться?

– А почему бы и нет? – обрадовался Тарханов. – По-моему, отличная идея. Я уже не помню, когда в последний раз был в ресторане.

– Серьезно? – фыркнула Серафима.

– Серафима Павловна, я ведь за тот случай уже извинялся, – тихо сказал Илья Сергеевич. – Помилосердствуйте, вспомните пословицу: лежачего не бьют.

Серафима поразмышляла, разглядывая потолок, потом кивнула:

– Ладно, мужики. Катим в ресторан.

– Да ну его, – заскучал Владимир Петрович. – Давайте ко мне, посидим как люди, я вас пельменями накормлю. – Мы засмеялись, а он обиделся. – Хорошие пельмени, жена сляпала.

– Катька твоя отродясь ничего путного сляпать не могла, так что придется тебе потратиться.

– Куда прикажете? – поинтересовался Илья Сергеевич, поднимаясь.

– В «Узбекистан», – ответила Серафима, чем вызвала легкое замешательство у мужчин.

– Ну вот, – вздохнул Владимир Петрович. – Дался тебе этот притон…

– Ничего, на подопечных своих посмотришь. Живут не тебе чета. Собирайся, радость моя, – повернулась она ко мне. – Мужики приглашают, грешно отказываться.

Подавив тяжкий вздох, я поднялась с дивана.

«Узбекистан» радовал глаз цветными витражами и таинственным полумраком. Мы устроились в нише, напоминающей беседку, и стали смотреть по сторонам. Публика была обычной, ресторанной. Серафиме очень скоро надоело таращить глаза, и она пристально посмотрела на меня. Я тосковала о покинутом диване. Однако очень скоро тоска сменилась удивлением при виде сокрушительной щедрости Ильи Сергеевича. Съесть все я и за неделю бы не смогла, но все равно порадовалась.

Где-то через полчаса в зал ввалилась шумная компания человек в пять. Официантки засуетились, публика насторожилась, а тетка Серафима нахмурилась.

– Кто это? – спросила я, догадываясь, каким будет ответ, и не ошиблась.

– Катков-старший. Вон тот, у окна, в сером костюме.

На Юрика Каткова стоило посмотреть. Выглядел он роскошно и сам себе нравился. Наверное, многие женщины сочли бы его красавцем, конечно, те, кому по душе подобные типы. Гладко зачесанные назад волосы, золотые запонки, бриллиантовая булавка в галстуке величиной с куриное яйцо – голливудский гангстер, да и только. Чувственные губы презрительно кривились, а глаза невероятной яркости и голубизны взирали на мир с наигранным равнодушием.

– По дружку соскучилась? – съязвил Владимир Петрович.

– Что б ему пропасть, – в сердцах ответила Серафима.

Дальше стало еще интересней. Не прошло и часа, как в зале появился еще один тип. Я вряд ли бы обратила на него внимание, но Серафима вдруг подпрыгнула на стуле и начала вращать глазами, так что мне волей-неволей пришлось заинтересоваться.

Тетушкины прыжки объяснялись просто: в ресторане появился Циркач. Тут надо пояснить, что, возникая перед ним прекрасным видением, я так погружалась в образ, что рассмотреть его как следует не имела возможности. Теперь случай представился.

Циркач меня разочаровал. В нем не было ничего особенного. По нынешним меркам невысокий, широкоплечий, простоватое лицо, короткая стрижка. Обычный парень, каких тысячи. В ресторан он пришел в спортивном костюме. Подбрасывая ключи от машины и насвистывая, направился к столику в противоположном углу, где шумно отдыхала компания молодых ребят. Судя по всему, приехал он для того, чтобы с кем-то увидеться. Хотя у него и было тяжелое детство, но я отказывалась верить, что он считает возможным появляться здесь в таком виде.

Циркач разговаривал с бритым наголо здоровяком, слегка наклонившись к его уху, и тут, надо полагать, увидел нас. Глаза Серафимы загорелись дикой радостью.

Циркача приглашали остаться, поначалу он качал головой, отказывался, но вдруг передумал. Устроился за столом, поглядывая в нашу сторону.

– Это судьба, – прошипела Серафима.

– Чему радуешься? – разозлилась я.

Наши мужчины повели ушами.

– А в чем дело? – спросил любопытный Илья Сергеевич. Верный друг ухмыльнулся, но промолчал. Ответила Серафима:

– Лика увидела знакомого.

– Неужели вон тот бесцветный тип и есть предел ваших мечтаний? – изумился Тарханов. – Не могу поверить. Невзрачный парень, к тому же похож на бандита…

– Да? – удивилась я. – А мне казалось, он довольно приятный молодой человек.

– Мы говорим о разных людях? Кстати, он упорно на вас смотрит.

Я сидела к Циркачу спиной и наблюдать за ним не имела возможности. Приходилось полагаться на Серафиму. Илья Сергеевич почему-то занервничал, разговора не получалось. Серафима была слишком увлечена наблюдением, чтобы достойно реагировать на два внешних раздражителя в виде сидевших за столом мужчин.

– Он остался из-за тебя, – продолжала радоваться тетушка.

Мне же был чужд ее оптимизм.

– Ну и что? Может, пригласить его на белый танец?

– Наверное, это все-таки слишком.

– Да? А то я с удовольствием…

– Пригласить должен он.

– В спортивном костюме? По-моему, это несколько странно. А потом, не принято приглашать на танец женщину, сидящую в компании мужчин.

– Где не принято? – начала вредничать Серафима, я только рукой махнула.

В конце концов тетушке надоело разглядывать Циркача, было ясно, что никаких шагов в отношении меня он предпринимать не будет, по крайней мере сегодня. Мы вздохнули: тетушка с грустью, я с облегчением.

Мужчины, потратив некоторые усилия на бесплодные попытки завязать с нами разговор, на время удалились. Серафима прикидывала наши шансы в отношении обладателя спортивного костюма, когда я, почувствовав чье-то присутствие рядом, с удивлением обнаружила, как переменилась в лице тетушка. Я посмотрела вправо, пытаясь отгадать, что такое особенное она усмотрела за моей спиной. И увидела Каткова. Как-то я умудрилась забыть о его существовании. Оказалось, напрасно. Каток был изрядно пьян и в приподнятом настроении.

– Привет, Серафима, – сказал он. Голос как нельзя лучше соответствовал его облику: чувственный и возмутительно наглый.

– Здравствуй, Юра, – спокойно ответила Серафима.

– Вроде сегодня понедельник? – поинтересовался он.

– Помню, Юра. Нашла покупателей на квартиру. Я отдам деньги, все до копейки, не сомневайся.

– Не сомневаюсь, – хохотнул он и покосился на меня. – А это, значит, твоя племянница?

– Да. Приехала в отпуск.

– Ясно. Тетушке помочь в трудную минуту? Молодец, деточка. – Привалившись к моему стулу, Каток стал меня разглядывать. Удовольствие небольшое. Помня советы Серафимы, я сосредоточилась на тарелке. – Племянница у тебя что надо, – ухмыльнулся Каток, сделал паузу и добавил: – Только ведь я натурой не беру, так что не трудись.

Выражение «вся кровь ударила в голову» стало мне совершенно понятно, надо полагать, именно это со мной и произошло, потому что я разом забыла все тетушкины советы, посмотрела на Катка и поинтересовалась:

– Вы что, местный сумасшедший?

– Деточка, – ласково сказал он, – сунь в ротик апельсинчик и заткнись.

– Пошел вон, – ответила я, сотрясаясь внутренней дрожью не от страха даже, а от ярости, кстати, чувства опасного и, как правило, не обещающего обладателю спокойной жизни. Разговор принял скверный оборот. Беда в том, что уступать я не умею, твердолобое упрямство у меня наследственное.

– В самом деле, – попыталась прийти мне на помощь тетушка, – шел бы ты, Юра.

Каток хмыкнул, наклонился к моему уху и сказал слов десять. Порядочная женщина ни одного из них повторить не рискнет. Зря он это сделал, не стоило. Хотя, если разобраться, мне тоже многое чего не стоило делать в этот вечер.

Но как бы то ни было, Юрик произнес эти мерзкие слова, а я поднялась и от души съездила ему по физиономии. Поначалу я решила, что у меня заложило уши: наступила мертвая тишина. Потребовалось некоторое время, чтобы понять: с ушами все в порядке, а вот в остальном… Публика, затаив дыхание, ожидала, что последует дальше, добиться такого эффекта в театре мне еще не удавалось. Странно, что я не хлопнулась в обморок, ведь все шло к этому. Я смотрела в невероятно синие глаза Катка и проклинала себя за несдержанность и глупость. Посмотрите, какая смелая. На кладбище будешь хвастать своей смелостью…

Казалось, мы уже давно стоим, пялясь друг на друга, на самом деле прошло несколько секунд. Каток еще только прикидывал, что такого забавного сотворить со мной, а на помощь уже спешил Владимир Петрович. Вслед за ним, лавируя между столами, торопился Тарханов. Каток заметно расслабился, ухмыльнулся еще шире и убрал руку со спинки стула.

– Привет, начальник, – паясничая, сказал он.

– Здравствуй, Юра, – кивнул Владимир Петрович. – Что-то я не помню, что б тебя к своему столу приглашал.

– Поздороваться подошел, мы с Серафимой старые друзья. Правда, Серафима?

– Правда, – кивнула тетушка, с трудом разжав челюсти.

– Вот-вот, – хмыкнул Каток. – А племянница у тебя хороша, слов нет. Такую-то красоту беречь надо. Красота-то, она сегодня есть, а завтра, глядишь, от нее ничего и не осталось…

– Да ты никак грозишься, Юра? – удивился Владимир Петрович.

– И в голове не держал. Так, к слову. Сами знаете, какие времена. Вот и беспокоюсь: изувечат девку не ровен час.

На этой оптимистической ноте Каток заткнулся и направился к своему столу. А я побледнела и плюхнулась на стул. Серафима с серовато-зеленым цветом лица была лишена даже намека на утренний оптимизм, Владимир Петрович хмурился, а Илья волновался.

– Что произошло? – тревожно спросил он.

Серафима кратко передала историю с Юриком.

– Ну девицы, ну утешили, – невесело хохотнул Владимир Петрович. – Одна Жорика бутылкой треснула, другая Юрику по роже съездила. Молодцы. Пора вам вещички собирать. По мне, так самое время.

– Вот сволочи, – выругался Илья, что было на него как-то не похоже. – Распоясались. Приличным людям в ресторане нельзя появиться.

– Если ты в мой адрес высказываешься, – хмыкнул Владимир Петрович, – так отвечу честно: не знаю. Юрика и на пятнадцать суток упечь затруднительно. Приставал к женщине и получил по роже, вроде как пострадал. Что делать прикажешь?

– Ты же слышал, что он сказал. Этот подонок угрожал Лике в нашем присутствии.

– И вовсе не угрожал, а высказывал беспокойство о красоте Анжелики Станиславны в связи с криминальной обстановкой в городе.

– Здорово, – хохотнул Илья и покачал головой.

– Рад, что тебе нравится, – усмехнулся верный друг.

Тут подала голос Серафима:

– Эх, одно утешает: Циркач-то клюнул. Сама видела: когда ты Юрику по фейсу съездила, он свою задницу со стула приподнял на целых пятнадцать сантиметров.

– Так уж и на пятнадцать? – съязвила я, пытаясь прийти в себя.

– Ну, может, на четырнадцать с половиной. Не появись так стремительно наши мужчины, он бы вмешался. Не зря мы, выходит, ему глаза мозолили. Жаль, что теперь это уже не имеет значения. Завтра утром уезжаешь домой. Володя, сможешь посадить ее на автобус?

– Будет лучше, – сказал Тарханов, – если я Лику сам отвезу. Триста километров расстояние небольшое, а сегодня вам лучше у меня переночевать.

Володя кивнул. Странно, но Серафима вроде бы с предложением согласилась, а я позволила себе поинтересоваться:

– Как ваша семья отнесется к вторжению?

– Никак. У меня нет семьи. То есть я живу отдельно от родителей. У меня большой дом.

– И секретарша, надо полагать, в отпуске, – закончила Серафима.

Илья Сергеевич удрученно опустил глаза долу. Сейчас я была не расположена отгадывать их загадки, другие мысли одолевали. Настроение было безнадежно испорчено, потому мы покинули ресторан и отправились к Тарханову, заехав перед этим к Серафиме за моими вещами.

Дом Ильи в самом деле был большим. Двухэтажный особняк с мансардой недалеко от центра города. Илья объяснил, что ранее на этой улице, застроенной частными домами, жила его бабушка. После ее смерти старенький домик снесли, а на освободившемся участке воздвигли шедевр современной архитектуры из красного кирпича. Лужайка перед домом отсутствовала из-за стойкого нежелания населения понять, что времена меняются и соседи тоже. Вместо лужайки был забор на каменных столбах, с воротами и кованой калиткой. На оставшихся от всего этого великолепия нескольких метрах земли были разбиты клумбы, выглядевшие для конца августа очень нарядно.

Сколько в доме комнат, осталось неизвестным. Илья использовал только три, не считая белоснежной кухни. Ванная комната, куда я направилась, чтобы смыть неприятное впечатление от встречи с Катковым, была малахитово-зеркальной. Конечно, я не берусь утверждать, что малахит настоящий, но по виду стоило это великолепие, как чистое золото.

Вернувшись из ванной, я застала всю компанию в кухне. Серафима пила чай, а мужчины кофе. Все выглядели удрученными, мне стало ясно, что настроение я им не улучшу. Что ж делать…

– Вам надо лечь пораньше, – сказала Серафима. – Чтобы выехать до жары. Завтра двадцать семь градусов обещали.

– Я никуда не поеду, – скромно сказала я, взяв из ее рук чашку с чаем.

– Что? – нахмурилась Серафима, а Владимир Петрович начал меняться в лице и гневаться.

– Что еще за глупости? – поинтересовался он.

– Почему глупости? – миролюбиво сказала я, желая избежать скандала. – Не вижу причины покидать город из-за типа, которого не научили в детстве прилично себя вести.

– Стоп, стоп, стоп, – постучал ладонью по столу Владимир Петрович. – Лика, ты не понимаешь… Совершенно не хочется говорить, что с тобой может произойти. По мне, так тебе и знать ни к чему, что такое на свете бывает.

– Давайте рассуждать спокойно, – ответила я. – Тетушка ударила младшего Каткова бутылкой и, слава богу, жива-здорова. Я думаю, вы слегка преувеличиваете опасность…

– Как же, – хмыкнул верный друг. – Серафима огрела Жорика в своем кабинете, как говорится, тет-а-тет, а ты, дорогая моя, на глазах у всего кабака, в его, можно сказать, родном доме. Ощущаешь разницу?

– Эта сволочь тебя с дерьмом смешает, – серьезно сказала тетушка.

– Но ведь не сегодня, – попробовала улыбнуться я. – В любом случае, не могу я уехать, когда Циркач оторвал свою задницу от стула на целых пятнадцать сантиметров.

– На четырнадцать с половиной, – поправила тетушка.

– Все равно, – сказала я с видом человека, разубеждать которого не имеет смысла.

Тетка посмотрела на меня внимательно, вздохнула и махнула рукой.

– Лика… – сурово начал Владимир Петрович, но Серафима его перебила:

– Бесполезно, друг мой Вовка. Уж коли вожжа под хвост попала, сам черт не остановит. Ослиное упрямство – основное достояние нашей семьи.

Тут подал голос Илья:

– Я ничего не понимаю: кто такой Циркач, при чем тут его задница и что за дурацкие сантиметры?

– Чего ж не понять? – вздохнул Владимир Петрович. – Вот эти леди задумали самолично разобраться с Катковым, для того им и Циркач понадобился, и твоя машина, кстати, тоже.

– Так это все из-за денег? – Илья покачал головой. – Конечно, уступать этой сволоте премерзко, но жизнью рисковать глупо, поэтому деньги лучше отдать. Сто миллионов не та сумма, из-за которой стоит лишаться головы. Я сам поговорю с этим Катковым и решу вопрос.

– Только сунься, – зло сказала Серафима, неожиданно переходя на «ты». – Не помню, чтобы я тебя просила вмешиваться.

– Эй-эй, – перебил Владимир Петрович. – Речь сейчас не о ваших амбициях, а о том, что Лике в городе оставаться нельзя.

– И все-таки я остаюсь, – улыбнулась я. – И не трудитесь меня разубеждать.

– Хорошо, – верный друг зло кивнул. – Как видно, придется мне отпуск брать.

– Не стоит свой драгоценный отпуск на нас тратить, – сказала Серафима. – А вот больничный мы тебе организуем.

Он фыркнул и отвернулся, а Тарханов проявил желание все понять и во всем разобраться.

– Объясните, что вы задумали.