Глава 3

Как понять, что тебе срочно нужен парень?

Тебе начинает сниться Станислав Измайлов. Он стоит обнаженный после душа, и капельки влаги блестят на его смуглом теле. Руки, перевитые мышцами, покоятся на мощной груди.

Ты обводишь языком кубики его пресса, скользишь ниже и касаешься губами сосредоточия его желания. Горячего, жаждущего. Сильного.

Измайлов издает слабый рык, на который твоё тело отзывается мучительной судорогой. Тихий стон срывается с твоих губ, когда он разворачивает тебя спиной и входит грубым толчком.

В эту секунду ты просыпаешься.

С мыслью: «Твою ж мать!»

Я распахнула глаза и долго пялилась в потолок, откинув одеяло, которое не грело, но жарило разгоряченное тело. Дикое возбуждение не утихало. На соседней кровати дрыхла Шевченко, уткнувшись лицом в подушку.

Сердце заходилось частым биением, и я не могла утихомирить его. Сколько ни повторяла себе, что Станислав Измайлов – мерзавец, ненавистный мною. Сколько ни вспоминала его вечное ехидство и презрение.

Сердце всё равно выстукивало мелодию того, какое наслаждение дарили его губы… и руки…

Надо срочно заняться чем-нибудь полезным.

Даже сомнений быть не могло: чем именно.

Бег спасал меня в самые тяжелые минуты жизни. Иногда казалось, что хуже быть не может. Всё кончено. Тогда я надевала любимые тренировочные кроссовки и бежала. Вокруг общежития и парка. Оббегала квартал. Переводила дыхание у стоячей воды канала, что протекал в пяти километрах от общаги.

И неслась обратно.

Иришка не понимала, как я умудряюсь бегать зимой или в дождь. А я ловила какой-то сумасшедший кайф от того, что уматывала себя в край.

Вот и сейчас я тихонечко достала одежду, врубила в наушниках музыку.

Пора!

К сожалению, мой настрой был нагло испорчен. На «черной» лестнице, по которой я собиралась спуститься, стоял грустный Коперник. В пижаме. Встрепанный. Одинокий.

– Ты чего? – удивилась я.

– Не твоего ума дело, – он включил режим злюки.

– Всё, что ты происходит с тобой, дело моего ума. Рассказывай.

Иван помялся, переступил с ноги на ногу.

– Мысли какие-то идиотские лезут после нашего вчерашнего разговора. Мне кажется, Ира меня никогда не полюбит. Вот пытался закурить, – он показал измочаленную сигарету, – а не смог. Я такое не умею. Понимаешь? Прочитал научную статью, что курение активизирует мозговые процессы. А всё равно никак.

Фига себе. Радикально он решил поменяться. Из поборника здорового образа жизни до курильщика.

– Есть спортивная форма? – смирилась я с тем, что отделаться от Ванюши не удастся.

– Ага.

– Даю тебе пять минут. Будем выгонять дурные мысли самым простым способом – изнурять тело тренировками. Носки теплые надень! И кофту под балахон! На улице холодно.

Короче говоря, вскоре ко мне вышла капуста, укутанная в четыре слоя вещей.

Ну, лучше так, чем заболеть и умереть в самом рассвете сил, так и не познав женской любви.

Бег с Ваней был долгим и нудным, ибо неспортивный Коперник задохнулся уже через две минуты и просто стоял, согнувшись и издавая звуки полумертвого кита. Я носилась трусцой около него, проклиная своё добродушие.

– Давай, слабак!

Щеки мерзли, и изо рта струился пар.

– Я не могу… – прохрипел Ванюша и протер запотевшие очки. – Можно мне пойти домой?

– Хочешь покорить Иру? – Он осторожно кивнул. – Тогда тренируйся! Девушки любят спортсменов, а не курильщиков! Догоняй!

Я побежала к перекрестку, думая о том, как все-таки хорошо глубокой ночью, когда улицы пусты, и лишь одинокие машины проносятся по шоссе, взрезая тишину.

Где-то вдалеке так громко пыхтел Коперник, что грозился перебудить ближайшие дома. Причем он мог уже идти, а не бежать, ибо я сбросила скорость под ноль.

Впрочем, вдвоем было как-то легче. Не так остро давило одиночество.

– А ты чего бегаешь посреди ночи? – Ванюша поравнялся со мной. – Какие думы гложут юное сердце?

Вот он поэт доморощенный. Откуда в технической голове берется подобная ересь?

– Просто люблю бегать, – пожала плечами. – Расслабляет, знаешь ли.

– Чушь собачья. Ты с таким лицом выходила, будто тебя призраки преследуют, – он запыхтел сильнее и отдалился; я намеренно ускорилась. – Ну и ладно. Не хочешь – не говори!

– Не хочу, – проворчала себе под нос.

Думать даже не хочу о том, что может заставить сорваться в ночи с кровати. Думать не хочу о том, кто способен вырывать дыхание из груди. О губах его дьявольских и усмешке вечной.

О том, как он решил, будто я – такая меркантильная дрянь, что отдалась за оценку. Мол, раз взяток не берешь, так меня возьми. Тепленькую.

Как ему в голову такое пришло?..

И что, теперь он всякий раз будет неоднозначно намекать, что моя оценка – позорище? Что он, весь такой замечательный, поддался инстинктам, а потому я хожу с незаслуженной четверкой?

Я не выдержала и разревелась. Горько так, безысходно. От гадливости к самой себе и тому, что в глазах Измайлова я теперь – обыкновенная давалка.

– Ты чего?.. – Коперник потряс меня за плечо.

Даже не заметила, как остановилась и уткнула лицо в ладони.

– Нормально всё.

– Иванова… Дашка… Да прекращай ты. Не плачь. На морозе это небезопасно. Лицо распухнет, потом страшная будешь ходить, – задумался и сам продолжил: – Блин, я не умею женщин успокаивать. В научных статьях об этом редко пишут, разве что с точки зрения психиатрии.

Я истерично хихикала, но реветь не прекратила.

– Даш, прекращай. Не знаю, что у тебя случилось, но ты нормальная… хоть и девушка.

– Ванюш, ты лучший. Честно.

Плакать после такого комплимента не получалось. Я отпустила измученного Коперника на боковую, а сама навернула небольшой кружок и вернулась в общежитие. Иришка даже не проснулась – вот что значит здоровый сон.

Черт с ним, с Измайловым. Пусть он подавится своим ехидством и оценками бесценными.

Не нужен он мне. Вообще. Ни капельки.

Я даже дам шанс Мише Семенову и схожу с ним на свидание. В доказательство того, что равнодушна ко всяким козлам типа Станислава Тимофеевича.

***

Миша Семенов всегда вызывал у меня уважение. За легкость в отношении к жизни и полное отсутствие негатива. Кажется, он вообще не умел злиться. Даже когда какой-то идиот назвал Мишу жирным боровом, Семенов вначале сломал ему руку, а затем извинился.

Вот такой он душка.

Своим парнем я его не видела даже в самых нереальных фантазиях. Не, ему нужна домашняя девушка, которая будет встречать Мишу с кастрюлей борща и подносом пирожков. Да и я хочу от парня не только мужественности, но и мозгов. Хотя бы капельку.

Но ради такого случая я даже вырядилась как девочка. Каблуки у Иришки выпросила (будто одного печального опыта не хватило), заплела волосы в косу. Даже накрасила губы в какой-то развратный красный цвет.

Мы встретились в торговом центре. Миша почесал в затылке и глубокомысленно изрек:

– Ну что, в кинцо?

– Ага. Только билет возьму себе сама.

Он как-то понурился, но согласился. А что? Некоторые парни так и считают: сводил в кинотеатр (или поставил четверку), и ты ему должна по самые помидоры.

Нет уж.

Миша купил гигантское ведро попкорна и, абсолютно счастливый, начал хомячить, стоило нам рассесться по местам. Большой ребенок, что с него взять?

– Измайлов – уродец, скажи? – буркнул он.

О, да ладно! В Семенове есть неприязнь к кому-либо?

– Чего это ты вдруг так категоричен?

– Он со вторым экзаменом прокатил. У меня вместе с ним уже пять долгов. И что делать? Отчисляться? В деканате сказали, что терпеть не будут, блин.

– А ты хочешь быть инженером?

– Не-а. Я мечтаю в автомастерской работать, – признался Миша, надув пухлые щеки. – Летом подрабатывал, так это, до сих пор штырит.

– Как тебя вообще занесло на наш факультет? Это ж… не твоё.

Это я так завуалировала фразу: «Я хоть и дубовая во всей строительной специфике, но ты гораздо хуже».

– Мамка заставила. Сказала, что дед был технологом, брат её инженером, а я типа не должен выделяться. Нам в семье работяги не нужны, вот.

М-да. Вот так из-за родительских амбиций страдают дети. До третьего курса Семенов худо-бедно перевалился, но каждая сессия давалась ему нелегко. Он старательно учился, но смысла в этом не было никакого, потому что в одно ухо Миши влетал материал, а из другого со свистом выскакивал.

А мог бы работать мастером, чинить автомобили и получать кайф.

Жаль.

Впрочем, не мне говорить о хотелках. Я тоже не грезила инженерной специальностью, но отец был непреклонен: только этот ВУЗ и только эта профессия. «Иначе ты нам больше не дочь», – так он сказал, стоило мне психануть и отказаться от поступления.

Помню, что я тогда глянула на маму в поисках поддержки, а она только руками развела. За всех всегда решал папа.

«Ты ещё мне спасибо скажешь», – предрекал он, когда усаживал меня на поезд.

А я думала, что больше не хочу возвращаться домой…

–Ничего, доучишься – тебя в любом сервисе с руками оторвут, – улыбнулась я Мише.

Тот кивнул и задумчиво принялся жевать попкорн.

Кончились трейлеры, и на экране появилась заставка киностудии. Только сейчас я задумалась: а на какой фильм мы, собственно, пришли?

Судя по тому, что в первой сцене кого-то застрелили – точно не комедия.

Семенов про меня вообще забыл, увлеченный зрелищем. Я искренне пыталась получать удовольствие, но сюжет был простым как три копейки, в кадре постоянно мелькали обнаженные женщины, а герой очень пафосно говорил о том, что он – сама смерть.

Короче говоря, на десятой минуте меня пробрало на смех, а с двадцатой я смеялась в голос.

Поползновений – которых я опасалась – тоже не случилось. Миша вообще был идеальным компаньоном, ибо попкорном делился, а за коленки не лапал. Ну а посреди сеанса ему пришла СМС. Семенов долго читал её, а потом сказал:

– Мне как бы бежать надо, парни просят с переездом помочь. Ты это, сама досмотришь фильм? Расскажи мне потом, чем кончилось?

Будь мы на свидании, я бы оскорбилась до глубины души. Но так как изначально поняла, что, кроме дружбы, нам нечего ловить, то облегченно кивнула. Иди, конечно.

– Попкорн оставить? – заботливо уточнил Миша, протягивая полупустое ведерко.

– Нет, спасибо.

Кажется, он обрадовался моему отказу.

Просидев ещё минут пятнадцать, я поняла: бесполезно. Надо валить. Второй такой же скучный фильм еще поискать нужно. Сюжет прочитаю в интернете и расскажу Мише во всех подробностях.

Да ещё и ноги в сапогах занемели. Как их люди носят в здравом уме?..

Спуститься по лестнице или на лифте? Все-таки четвертый этаж, а на мне эти дурацкие каблуки.

Я потопталась на месте и двинула к лифту. Тот раскрыл передо мной металлические двери и бесшумно тронулся вниз.

Мой путь продолжался недолго, ибо на третьем этаже лифт замер, и двери открылись вновь

Не может быть!

Внутрь вошел, мерзопакостно ухмыляясь, Измайлов Станислав Тимофеевич.

– Смотрю, судьба так и сталкивает нас лбами? – ухмыльнулся он, нажимая на кнопку нулевого этажа.

Я промолчала, лишь отодвинулась в угол.

Даже общаться с ним не хочу. Даже смотреть в его сторону тошно. Воздухом одним дышать неприятно.

– Ладно вам, Иванова. Не реагируйте столь бурно. У вас же на лице написаны все эмоции.

«Отвалите», – подумала я, мысленно дорисовывая маршрут, куда именно он должен отвалить. Извилистый такой маршрут, полный закоулков и голодных тварей.

– Я вас так сильно бешу? – продолжил изгаляться он, стоя ко мне спиной, но рассматривая меня через зеркальную стену.

– Нисколько, –  сквозь зубы.

– Вчера вы, конечно, задали жару. Так эмоционально. Это восхищает. Наверное, я должен извиниться за свои слова. Кажется, эта четверка не принесла вам… удовольствия.

Он повернулся и сделал шаг в мою сторону. Насмешливо. С одной целью – позлить. Я вжалась в стену, думая о том, что смогу дать коленом в пах, если придвинется ещё ближе.

– Станислав Тимофеевич, отстаньте от меня по-хорошему.

– Я и не… – начал Измайлов, но осекся.

Внезапно лифт заскрипел, покачнулся и… застыл на месте. Свет вырубило, и мы погрузились в кромешную тьму.

– Нештатная ситуация! – донесся голос откуда-то снаружи. – Сохраняйте спокойствие. Электричество будет восстановлено в течение десяти минут.

– Что ж, у нас есть десять минут, – прошептал Измайлов мне на ухо совсем другим тоном, и позвоночник опалило жаром. – Может быть, ты все-таки простишь меня? Даша, сейчас я серьезен…

– Я тоже более чем серьезна! – попыталась возмутиться, но его губы отыскали мои во тьме, и язык проник в рот, не давая возможности продолжить возмущения.

Как-то внезапно я ответила на поцелуй.

Слабачка ты, Иванова!

Горячая рука ползла по моей ноге. От колена и выше, к округлости бедра. Здравый смысл требовал отказаться. Потому что потом будет больно. Потом этот мужчина опять воспользуется мною и скажет, что мы поступили неправильно. Он будет язвить и насмехаться.

К сожалению, голос рассудка оказался задвинут куда подальше. Потому что всё внутри взмолилось о продолжении, стоило Измайлову оказаться рядом. О нежных касаниях. О поцелуях, что выжигали на коже узоры.

Запретить или согласиться?..

Отказать или…