«Желанная всюду гостья: всем спать не даю»

Прогресс мчался вперед, а компьютер отставал от него и смешил своих пользователей, наивно предлагая поменять в тексте «Интернет» на «интернат» и «мобильник» на «могильник». Катя предложила старенькому пентиуму, который ей достался, запомнить новые слова и ощутила что-то вроде равенства: она здесь не только учится, но и сама может кое-чему научить железяку.

Курсы ей понравились: теорией о том, как устроен компьютер, которая все равно не задержится в памяти, не заваливали, сразу перешли к практическим вещам, учитель попался толковый, и ее гуманитарной – и все-таки не совсем выспавшейся – головы на первых два часа вполне хватило.

Но, как оказалось, не все оценивали занятия только по этим параметрам.

– С ума сойти, одни девчонки. А я-то думала, одни мальчишки будут.

Катина ровесница, вышедшая вместе с ней в перерыв на крылечко, тряхнула рыжей челкой, и широкая улыбка расплылась на лице, которое совсем не портили веснушки. Катя вежливо улыбнулась, отметив про себя, что девчонка, видимо, из тех, кто специально залезает в автобус через заднюю дверь, потому что там обычно заходят мужчины. Такого добра и в ее классе полно – с тоски помрешь, слушая болтовню о мальчиках и тряпках.

Но с Лилькой помереть с тоски было невозможно. Она трещала – но совсем не нудно, а так захватывающе, так лучезарно, без тени сомнения, что ее болтовня может быть неинтересна собеседнице. Через десять минут Катя уже знала все о ее классе, о ее поселковой школе в Сосновом Бору и, главное, о ее тусовке. Встряхивая рыжими кудрями, жуя, жестикулируя булкой и широко улыбаясь, Лилька тараторила не переставая:

– Ольга знаешь какая девка подлая, с ней сейчас налаживает отношения Кирилл, так она до этого ходила с Юркой из одиннадцатого класса – он теперь с Вероникой из десятого «Б», – а сейчас ей нравится Олег, он вообще не наш, с другого конца города, а у него своя девчонка есть, Алька, хорошенькая такая, а за Кириллом Ольга сама увивалась одно время, чертова вешалка…

Катя не знала ни Ольгу, ни Кирилла, ни всех остальных из Лилькиной тусовки, но увлеченность, с которой все это рассказывалось, веселила ее, как воробьиное чириканье. Невольно вспомнилась считалка «Жили-были три японца»:

 
Вот они переженились:
Як – на Цыпи,
Як-Цидрак – на Цыпи-Дрипи,
Як-Цидрак-Цидрони –
На Цыпи-Дрипи-Лимпомпони.
 

Она не сдержала улыбки, но тут же вогнала ее в рамки заинтересованности разговором – и Лилька воодушевилась еще больше. Повествование кружилось в основном возле Кирилла, который, судя по ее словам, был чем-то вроде предводителя, имел самую большую коллекцию пробок от бутылок и умудрялся наскандалить везде, где появлялся, даже во время собственного последнего звонка. Потом в честь этого события вся компания отправилась встречать рассвет на озеро, а затем в столовку – греться, что куда прикольнее, чем киснуть дома у телевизора. С чем нельзя было не согласиться.

Лилька совсем обворожила Катю своей непосредственностью, и домой после курсов они шли вдвоем. Сначала Катя провожала Лильку почти до самого Соснового Бора, а потом Лилька, в упоении от новой дружбы, отправилась проводить Катю до дома.

– О, да ты в «зефире» живешь! А я в нем не была ни разу.

Так назывался в народе их дом – розовый с белыми карнизами, когда-то привилегированный, построенный одним из первых в городе для сотрудников папиного НИИ. Такой же в Белогорске престижный, как Дом на набережной. И не в силах расстаться с новой подругой, Лилька оказалась у Кати в гостях.

Полная свобода и перехватовская прихожая привели ее в восхищение. Лилька порхала от шкафа к шкафу, ей все было интересно и все хотелось потрогать. Например, статуэтку темного дерева: два пузатых кривоногих человечка поддерживают над головами плоскую тарелочку. Катя показала, что, если их перевернуть, пузики превратятся в головы, ноги – в руки, а подставка под ногами – в тарелочку, которую два таких же точно чудака опять будут держать над головами.

Лилька была в бурном восторге от перевертыша, и пришлось показать ей еще один, уже из посудного шкафа: обычный пейзаж на старинной фарфоровой тарелке, с холмом, ведущей к нему дорогой и деревьями на лугу, если повернуть его на бок, превращался в голову великана в профиль. Деревья становились шевелюрой и бородой, замок – носом, домики – глазами. Лилька заливалась смехом, снова и снова вертела тарелку и положила ее на место только после того, как увидела графин со стеклянным чертиком внутри.

Чертик торжественно поднимал бокал, который всегда чудесным образом оказывался полон – хоть переверни графин вместе с чертом вверх ногами. Правда, вместо положенной водки Перехватовы наливали в него настоящую родниковую воду, которую не ленились возить для питья. Воду девчонки тут же выпили для чистоты эксперимента и заели конфетами. Лилька и переворачивала графин, и трясла, но у хитрого черта не выливалось ни капли, и под конец, обхохотавшись, упала в кресло и заяви ла, как же здорово у Кати в гостях. Катя была польщена.

А Лилька увидела магнитофон, без спросу включила музыку, потом заметила в Катиной комнате большое зеркало и переместилась туда. Тут же ей захотелось посмотреть Катины наряды, а потом – примерить их. Катя от души веселилась вместе со своей необычной шумной гостьей, надевая разные тряпки в немыслимых сочетаниях и прыгая в них перед зеркалом, чего никогда от себя не ожидала – но тем это было прикольнее. Давно наступил вечер, но они обе этого не замечали. Лилька продолжала развлекаться, накручивая им какие-то немыслимые чалмы из цветных полотенец, накидывая развевающиеся шали и покрывала и навешивая на шеи и на руки гремящие бусы и длинные цепочки.

Вернувшийся домой Алексей увидел в комнате своей серьезной сестры пляски дикарей и полный разгром.

– Обучение началось, – проговорил он, видимо имея в виду компьютерные курсы.

Новая Катина знакомая очаровательно ему улыбнулась, а взглянув на часы – стрелки подходили к одиннадцати, – ахнула и заторопилась к выходу, стаскивая с себя чалму. Уже на пороге ее осенило.

– Надо тебя с нашими познакомить! Ты такая прикольная девчонка. Добром спрашиваю – классная идея?

Не слушая ответа и уже сбегая по лестнице, Лилька все развивала свою идею и кричала Кате какие-то указания.

«Нежный призрак, рыцарь без укоризны, кем ты призван в мою молодую жизнь?»

– А ты что-то рано, – язвительно сказала Катя, проходя в свою комнату и не глядя на брата. – Совсем не погулял сегодня.

Кто его знает, вдруг начнет взрослого из себя корчить и что-нибудь ей выговаривать. Лучшая защита – его опередить. Но Алексей не расположен был выпендриваться.

– Какое гулять, холод собачий, – сказал он, пожав плечами. – Правда, Арчи?

Пудель, согласно скуля, подпрыгивал, кланялся и молотил хвостом по полу. Ждал, что потреплют по хохолку. «Подхалим, – подумала Катя. – Я – хозяйка». Но пес продолжал прыгать вокруг брата, на плече которого – она только сейчас заметила – висела розовая дамская сумочка. Катя уставилась во все глаза и наконец нашлась:

– Тебе к лицу.

– Балда, – необидно отозвался Алешка, – это тебе к лицу, – и всучил ей сумку.

Катя принялась вертеть ее в руках – новая, с этикеткой, а Алешка рассказывал:

– Кидали дротики в парке, размялись немного. Это приз.

– Робин Гуд, – сказала Катя, – спасибо. – И не удержалась: – Больше, что ли, некому подарить?

– Ты у нас на даче не была? – не отвечая, спросил Алешка.

– Нет. Что мне там одной делать?

– Так, мало ли. Ромка с женой поссорился, а родители его уехали. И ключ от их квартиры он, как на грех, куда-то задевал. Дома, скорее всего, оставил, а возвращаться не захотел. В общем, я ему дал вчера ключи от нашей дачи. Не в машине же ему было ночевать.

Брат смотрел вопросительно. Конечно, это по-дурацки – вот так сообщать ей задним числом. Ее формальное согласие, разумеется, ему и вчера было не нужно, а надо, по-видимому, только, чтобы она родителям не наболтала лишнего. Как будто она когда-то что-то болтала! О сигаретах, которые он таскал у папы, когда тот еще не бросил курить. Или о том, как он вечерами на даче убегал к друзьям, оставляя ее одну. Никогда никакой благодарности! Сказала бы ему, если бы речь шла не о Романе.

– Конечно, пусть живет, – сказала Катя. – Сколько нужно.

– Ну вот и ладно, – зевнул Алешка. – А я спать. Завтра экзамен.

– Нет чтоб шпоры писать до утра, как положено.

– В ломак. Перед смертью не надышишься.

Катя убрала разбросанные вещи и еще раз посмотрела на себя в зеркало. Высокая, но не каланча. Это плюс. Прямые каштановые волосы ниже плеч, густые, с искоркой. Тоже плюс. Глаза в детстве были ярко-синие, а теперь просто серые. А у Алешки синие остались, даже завидно. Зачем ему? Ей бы нужнее. Ресницы в принципе можно и не красить, но накрашенные все-таки лучше. Да и хорошая тушь уже куплена, не пропадать же ей. Проколотые недавно уши уже не распухшие, можно их волосами не занавешивать. И новенькие сережки хороши. Но на несколько плюсов тут же нашлась куча минусов, хотя мама и утверждала всегда, что только сама Катя их видит.

Маме хорошо, она – красавица, прямо как артистка. Счастливый классический тип красоты, когда и в любом наряде хороша, и любая прическа идет, и косметики почти не надо. Почему родители не могут полностью повторяться в детях? Она бы не отказалась… Мама говорила Кате в утешение, что у нее просто другой, более современный тип внешности. А может, это правда? И может, это тоже хорошо? Катя попыталась посмотреть на себя посторонними глазами, но, осознав через какое-то время, что это глаза Романа, резко отошла от зеркала.

Спать! Не думать о глупостях. Он недосягаем. У него своя, взрослая жизнь, которая с ее, Катиной, никогда не пересечется. – Он свободен! Он из этой своей жизни сбежал! Сказал же Алешка!

Он далеко. Он всегда был и будет далеко. – Он почти рядом! Он сейчас у них на даче! Может, даже в ее комнате! И невольно думает о них… и о ней!

И томик стихов ей заявил: «Целую Вас через сотни разъединяющих верст!» Глупости!

Катя открыла другую страницу, тоже произвольно. «Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес». Колдовство какое-то!

Надо взять другую книжку. «Надоело мне быть незнакомкой, быть чужой на твоем пути».

Еще раз, вернуться в первый томик! «Я старых встреч при нашей новой встрече не утаю».

Стихи не сдавались и раз за разом упорно твердили о любви.

Старые встречи. Их было немного – настоящих, кроме «здрасте» на лестнице. Родители Романа иногда заезжали вместе с ним к ее отцу на дачу. Но он всегда был недосягаемо взрослым, ему тогда и с Алешкой-то не о чем было разговаривать. Он просто, вежливо скучая, ждал, когда закончится пикник. А их детская компания бурно обсуждала фильм, кажется, одну из серий «Звездных войн», на которую Катю не взяли.

Алешка иногда позволял себе такие гадости. Обычно они ходили в кино в соседний Дом культуры на все фильмы, и эротические, и фантастические, и ужастики, всей компанией – и кому за пять, и кому за десять. Кино для дачников крутили без особых строгостей. Старшим братьям и сестрам, выполнявшим воспитательные функции, пока родители на работе, проще казалось везде таскать младших за собой. Особенно по вечерам. Может, лесная обстановка напоминала «Гуси-лебеди». Зевающему контролеру показывали длинную ленту билетов (елки, не считать же!) и проходили в зал. Малыши незаметно путались под ногами.

Катя уже не помнила, за что тогда Алешка на нее взъелся. Не за то, что она что-нибудь натворила. Она никогда ничего не творила. Наверное, просто из вредности. Ведь в детстве разница в три года – повод не для снисходительности, а для произвола. И неоспоримый резон напоминать, где твое место.

А этот фильм так ждали! Даже Светика, ее подружку, протащили, а ей тоже было шесть. В общем, во время обсуждения «Войн» оставалось только сохранять достоинство. Не выглядеть несчастненькой. «А Джима не взяли!» Это правда кто-то хихикает или показалось?

Джим – это их серый охотничий песик с длинными черными ушами. Он очень долго жил у Перехватовых, а потом уже появился Арчи. Когда старшие играли в теннис и мячик укатывался, Джим приносил мяч. Джим вскоре умер от старости, мяч стала подавать Катя, и, конечно, ее стали звать Джим. «Джим, лапочка, – мячик!»

Ничего унизительного в таскании мяча не было (кстати, после того Джима он был слюнявый, а после Кати – нет), Катя любила и теннис, и старших, когда они не вредничали. А такое замечательное имя выгодно отличалось от заурядных Серый, Длинный, Рыжая.

Вот Светка просто Светик. Светик-детик. Подсаживается дружески, но с превосходством: «Хочешь, перескажу, что там было?» Изо всех сил непринужденно: «Мне мама рассказывала». Не хватало еще доконать ее благотворительным пересказом.

Дети, расположившись за импровизированным столом, что-то жевали. Взрослые уже перекусили и пошли прогуляться на озеро. Роман остался, сидел поодаль и смотрел поверх голов – а все наперебой говорили, что он похож на главного героя.

Длинный летний вечер превращался в ночь. Звезды летали стаями и рассаживались в гнездах сосновых крон. Все хотят спать. Или только Катя? И пить хочется… «Дайте воды!» Под смеющийся шепот ей протянули стакан. Она спокойно отхлебнула. Что было дальше, Катя совсем не помнила. А после этой выключенной из сознания минуты она увидела Романа уже не в стороне – он раздавал тумаки, а ее обидчики слезливо оправдывались, что нечаянно налили водки вместо воды.

Старые встречи! Расправа вспоминалась смутно, какими словами утешал ее защитник – тоже. Но Катя и теперь отчетливо и живо помнила запахи сосны и полыни и как они сидели вместе под сосной. И это было ее лучшее в жизни воспоминание! Роману было тогда, кажется, девятнадцать, он казался таким же взрослым, как родители. Время утешения давно истекло, и она никак не могла понять, почему он не идет в свой интересный взрослый мир…

Во взрослом мире он был студентом. Мама говорила, что у него светлая голова и она советует ему поступать в аспирантуру. Кто-то еще говорил так же. А однажды Роман пришел к ним в квартиру, к маме, с зачеткой, так как отчего-то не получил (или не сдал?) зачет со всеми. Его попросили подождать немного. Действительно, светлая голова – полумрак прихожей осветила его шевелюра.