Октябрь. Одиночества нет

Вечером можно подсматривать чужие жизни.

В октябре темнеет рано, и напротив моего дома загораются окна, много-много. Я сажусь на своем балконе и смотрю кусочки чужих вечеров. Если делать это часто, то люди постепенно становятся старыми знакомыми: ты знаешь, что девочка в окне на верхнем этаже любит танцевать на кухне; а вот здесь живет большая семья, с бабушками, внуками, и стол у них огромный, и накрывает его почему-то именно папа; а в окне справа свет всегда приглушен, и почти неразличимый человек каждый вечер склоняется под настольной лампой.

Есть одно окно, это комната малыша, лет ему всего-то четыре-пять. У него сильно беременная мама, которая резко двигается по комнате, нервно застилает постель и от избытка чувств орет на сына, орет прямо всем телом, хлопает дверью и уходит. Он садится на свою кровать, обнимает колени и сидит так, долго. И я все время смотрю в его затылок и говорю ему: не грусти, не грусти, не грусти…

Кто-то точно смотрит и на меня из ближних окон. Я танцую на кухне и иногда принимаю гостей.

Одиночества нет.

***

В Стамбуле начинаешь особенно остро ощущать свою неотдельность. Ты никогда не сможешь закрыться от жизни, забыться, сделать передышку; где бы ты ни был и что бы ни делал, в каждый момент жизнь протекает через тебя как сильная бесконечная река, и по-другому быть и не может. Остается – жить.

Первый день в Стамбуле, первый раз в Стамбуле.

Мы брели с чемоданами по брусчатой улочке. Было градусов 40, палило солнце, мы были измучены ночным перелетом, двухчасовой очередью в аэропорту, спорами с нечистыми на руку таксистами. Мне казалось, что я уже ненавижу этот город. Мы шли, шли в гору и никак не могли найти наш отель в местных лабиринтах.

И вдруг «May I help you?» – из мечети прямо к нам вышел старичок. Показали ему название отеля, и он не торопясь повел нас по окрестностям, приветствуя соседей, разговаривая о погоде, улыбаясь местным детям, и вывел прямо к отелю. И это было волшебно.

Так Стамбул сказал: не судите обо мне по первому впечатлению.

***

Парк Гюльхане. Огромный зеленый остров спокойствия и солнечной мозаики на асфальте. Солнце везде: оно запутано в длинных волосах турчанок, оно убегает из-под ног детей, пока те гоняются за ним, раскрашивает стволы деревьев. Кажется, оно даже забирается к тебе в сумку, чтобы ты мог увезти солнце с собой, в страну, где его так не хватает. На газончиках можно лежать и даже спать под коренастыми каштанами, а воздух пахнет морем и цветами.

Садимся в кафе возле Голубой Мечети. Кажется, здесь суетно, не слишком чисто, неприветливые официанты, под ногами фантики и коты. Приносят турецкий кофе с баклавой. Один глоток – и вокруг гармония. Люди, которые умеют делать такой вкусный кофе, имеют право не улыбаться. Коты под твоим столом радостно жуют орешки с баклавы. За соседним столом ест мороженое женщина в черной чадре, а рядом подруга в топе и желтой мини-юбке. Такой разный город с божественным кофе.

***

Городские лешие кружили нас два часа. Точно знаешь, что за поворотом минареты Айя-Софии, но их там нет! За следующим, конечно, нет тоже. И ты понимаешь: невозможно так затеряться на участке меньше километра. Но за каждым углом тебя ждет неожиданность. Когда солнце стало заходить, Стамбул намекнул: быть одинокими и самостоятельными в этом городе – неудачный выбор. Первый же спрошенный стамбулец за пять минут вывел нас на место, которое мы искали два часа.

Когда я читала Сафарли, то не верила, что незнакомый человек может сесть рядом и заговорить сразу о том, как он устал, о том, во что он верит или о том, как ему одиноко. Но я убедилась: это правда. Стамбульцы не тратят времени на суету, на формальности, а сразу переходят к самому главному. Знаком ли им страх не успеть чего-то важного? Не знаю, потому что все важное, настоящее происходит в каждый момент их жизни.

***

Стамбул – город реальности. Здесь не доверяют виртуальному миру, не ищут путь по google-картам. Спросишь дорогу – пойдут с тобой, убедятся, что ты на месте.

Здесь важно знать соседей, важно держать за руку, важно видеть своими глазами, слышать своими ушами.

Стены Голубой Мечети серые и шершавые, нагретые солнцем. Бублики-симиты мягкие, пахнут тестом и кунжутом. Вечерний воздух тяжелый, немного влажный, и в нем особенно гулко звучат шаги поздних прохожих. Это то, что я знаю о Стамбуле.

***

Когда на осенний Стамбул опускается темнота, все становится желтым и выпуклым: изгибы брусчатых улиц, узкие переулки, трещины на стенах домов. Местные коты шныряют по улицам желтой тенью. Казалось бы, никого нет. Но проходит запоздавший человек – вслед оживают окна, сдвигаются занавески…

Местами на остывших каменных порогах сидят стайки детей и уставшие большие мамаши, где-то играет музыка, кто-то танцует. Женщина прямо из окна бранится на проходящего мимо старика. Здесь ты никогда не одинок.

В Стамбуле невозможно одиночество. Здесь плачут, расставаясь с близкими на пару дней, плачут на вокзалах, автостанциях, в аэропортах. Здесь люди так сильно любят друг друга, что им не нужно других смыслов происходящего.

Ночью сквозь сон слышу, как в мечетях поют – зовут на ночную молитву. Уставшая, полная солнца, поворачиваюсь на другой бок и засыпаю. Просыпаюсь под утро от того, что впервые за много лет смеюсь во сне.

***

В октябре в Нижнем Новгороде природа просто космос. Мы как-то раз пришли к городскому озеру с мамой в середине недели, вокруг тишь да гладь. Ни единого человека вокруг. Идиллия. Пастораль. Слышно как листья с деревьев падают. Мы спустились на мостки. Поверхность воды, неподвижную, стылую, вдруг прорезали множество прямых линий, будто сотни маленьких самолетов оставили след своих трасс.

Оказалось, что со всех концов озера к нам плывут утки, торопятся из всех утячих сил. Некоторые даже пытались перейти на бреющий полет, чтобы обогнать остальных. В этот момент мы были единственной их целью. Утки были настроены решительно. Пришлось откупиться батоном (ну ладно, мы специально для них его принесли). Если бы батона не было – возможно, они вышли бы на берег и стали проверять наши карманы на предмет «есть чо?». Кидаем крошки в воду – а воды уже и не видно, утки кишмя кишат, ныряют за утонувшим хлебом орут друг на друга, дерутся, с бранью гоняются за особо удачливыми, словом, ведут себя неприлично. Когда мы уходили с мостков, вслед еще долго слышали кряканье с элементами ненормативной лексики.

Мне так понравился этот контактный зоопарк, что я решила показать его мужу. Мы набрали хлеба и пришли к тому же самому озеру. Это был последний день длинных выходных. На мостках стояло десять человек с пакетами батонов. Обожравшиеся уточки качались на поверхности воды, будто их игрушечные копии в детской ванне. Они не могли смотреть на хлеб, слышать про хлеб, думать про хлеб, а настырные люди пытались их накормить («может, они просто не замечают?»). Одного жирного селезня прямо по голове стукнул целый сухарь, селезень лениво пытался увернуться.

В этот день уток было заметно меньше. Добрый муж предположил, что от перекорма часть уток потонула. В глазах птиц отчетливо читалось отвращение к жизни в целом.

«Гуси-гуси! – закричал какой-то малыш с берега. – Гуси-гуси, га-га-га! Есть хотите?»

«Нет-нет-нет!!!», дружно ответили «гуси».

***

Муж встает рано. В рассветных осенних сумерках он идет на кухню и дает кошке пакетик корма. Она кидается на корм, вгрызается в паштетную массу, похрюкивая от удовольствия. Дома примета: есть хрюк – значит, корм качественный. Ну, или коша очень голодная.

Я встаю позднее. Сытая Рысь лежит на пуфике, растянувшись во всю ширину. Один ее глаз косит на меня: может, что-нибудь тоже дашь? Я достаю из шкафа витаминки, кидаю ей одну штучку, как положено. У витаминки круглый бочок, она долго и далеко катится по полу. Рысь сопровождает ее походкой вальяжной пантеры. Она знает: эта добыча далеко не уйдет.

Так начинается наш день.

***

Мы страшные люди. Мы снова потеряли доверие кота и разрушили ее привычный домашний мир. Аж в третий раз.

Впервые это случилось, когда я принесла домой лазерную указку – мол, пусть котик поиграется, это же так весело. Рысь увеличилась вдвое, боялась сдвинуться с места и долго орала на лазер тягучим кошачьим матом. Следующие пару недель она передвигалась по квартире медленно и при любом шорохе распушалась и превращалась в злобный испуганный шар.

Второй раз – это когда мы вывезли ее на прогулку. Вокруг было тихо и спокойно, ни собак, ни людей, солнышко там, цветочки. Рысь отказалась выходить из переноски. Выглядело это так: я стою с поводком в руке, поводок уходит в пластиковый домик, и в целом выглядит это так, будто я выгуливаю переноску. Пришлось вынуть Рысь и спрятать переноску подальше. Котик не растерялась и гусеницей вползла под решетку ливневой канализации. Получился кот в окопе. Мы вытащили ее и оттуда. Тогда Рысь расплющилась по земле как камбала, закамуфляжилась в траве, оттуда торчали только два паникующих желтых глаза. Еле соскребли кота, чтобы отправить домой. С тех пор при слове «гулять» она бежит под кровать и готовится отбиваться всеми лапами.

Третий раз случился на днях.

Мы решили поменять ей лоток. Убрали старый и поставили новый. Да, мы те еще отморозки.

Программы в котячьей голове смешались. Почти сутки она терпела и не ходила вообще никуда (при всей внешней наглости Рысь очень деликатна). Пришлось вернуть и старый тоже. В ванне стояло два лотка. Как-то медленно и осторожно коша стала ходить в старый, а потом растерянно скребла лапой в новом. Потом наоборот. Ходила по квартире загадочная, задумчивая, а в глазах метался вопрос: как теперь жить?

«Держись, Рысь, сейчас у всех непростые времена», – говорит ей муж. Но кота это не утешает.

***

Усатая личность не только темпераментна, но и умна. Если бы с такой прыгучей энергией сочетался еще и недостаток мозгов, это было бы катастрофой. А так – все в комплекте. Своевременная мурчавость, меткий кусь и подшерсток цвета кофе с молоком прилагаются.

Но я же где-то прочитала, что котам полагается развивать интеллектуальные способности. Автор придумал взять вкусняшку, завернуть в шуршащую бумагу и спрятать куда-нибудь, скажем, под ковер. Дальше нужно было сказать: «Вперед, Пинкертон!» и наблюдать за тем, как кот пытается выцарапать ее оттуда.

Первая попытка удалась. Рысь быстро справилась, правда после этого как-то приуныла и от второго раза отказалась. Тогда я пошла дальше. Мы купили ей картонный лабиринт, в который надо кидать вкусность. Отзывы на сайте были разными. Одна женщина писала, что ее кот расценил эту игрушку как приглашение поспать, пошел и лег всем своим толстым весом на коробку сверху. Другая писала, что ее кошка обрадовалась («бумашшшшка, бумашшка!») и разгрызла все нафиг.

Но все же мы решили попробовать. Я честно бегала вокруг и говорила: давай, давай, все получится! С людьми это часто срабатывает. Рысь немного пошарила лапой в коробке, подняла глаза на нас и вздохнула. «Хозяева, вы идиоты» – прочитали мы в этих глазах. Нехотя она выцарапала из коробки кусочек мяса. В ее движениях ясно читалось, что она на это не подписывалась. Каждый раз, когда я кидала вкусность внутрь, она смотрела на меня как на дурочку. Ну я же здесь, хозяйка, кидай прямо в рот, зачем все так усложнять? Пару раз она пыталась перехватить еду прямо в полете. Это ей не удалось. Тогда Рысь немного всплакнула и сказала: вы что, меня больше не любите, да?!

Этот трюк действует на меня безотказно. Всегда.

Теперь вкусняшки отправляю ей сразу в рот, без всяких посредников. Вот так кот выдрессировал человека.

***

Утро вышло немного хмурым. Трудно было рано встать, в лифте встретился неприятный сосед, долго стояла в пробке, в итоге парковки для машины не нашлось, пришлось ставить далеко и идти пешком.

Топаю по ледяной улице в одном свитере, ветер продувает насквозь. Люди вокруг такие… четверговые – это когда уже успел устать от рабочей недели, но еще не светишься в ожидании выходных. Сумка тяжелая, настроение вообще не айс.

Забегаю в кофейню, на ходу заказываю капучино с корицей. «Напиток для Татьяны готов!». Подхожу к стойке забирать и вдруг…

И вдруг вижу: пенка у кофе – цвета карамели, а сверху заботливой рукой выведено сердечко, корица раскидалась по поверхности как звезды в августовском небе, и пахнет все это уютом и новыми надеждами. Я прямо залюбовалась. Будто задышала заново.

«Как красиво!» – не выдержав, сказала хмурой утренней девочке-баристе. «Спасибо, я старалась», – улыбается она, поднимая глаза.

И я вижу, что и она – задышала.

***

Заметили? Со вчерашнего дня все изменилось.

Когда гусеница заматывается в кокон, а потом вылетает оттуда бабочкой – многие думают, что у нее там, внутри, просто отросли крылья. На самом деле внутри кокона происходят сложные биохимические процессы; по сути, тело гусеницы почти полностью распадается (остается только остов) – и собирается заново в совершенно иное тело из тех же элементов. Вот такая магия природы.

А вчера тоже магия случилась. За одну ночь мир, обмотавшись коконом темноты, переродился из лета в осень.

Весь предыдущий сентябрь и часть октября казались продолжением бесконечного, щедрого, сияющего августа. Будто смотришь дооолгий летний закат. Очень медленно опускается солнце и ложатся тени, но все-таки это еще он – тот самый день августа.

А тут вдруг просыпаешься утром – а мир другой. Закат закончился, начался новый рассвет, осенний. Краски вокруг будто выцвели, покрылись прозрачной дымкой, и эта дымка везде: в холодном воздухе, на желто-коричневых листьях, на утреннем сером асфальте. Хочется не спеша скользить по улицам, наблюдая, как рождается осень.

И вот ты едешь по городу – и чувствуешь, как вместе с осенью заново рождаешься и сам.

***

Октябрьский вечер. За окном однообразно шелестит дождь, струи воды сбегают по стеклу вниз. Сумерки.

Я сижу на диване, Рысь – в диване. Там внутри хранятся пледы и покрывала, и она обустроила себе уютное гнездышко. Заглядываешь – а оттуда светятся два желтых глаза, и кисточки на ушах шевелятся. Она любит сидеть там – как бы рядом со мной, но все же отдельно.

Получается такое двухместное купе с верхней и нижней полкой. Тук-тук, тук-тук, тук-тук, стучит ливень по жестяному карнизу. Ложечка звенит о бока стакана. У нас тут теплое окошко и много пледов на двоих. Монотонный шелест укачивает, баюкает, словно движение поезда, глаза слипаются, и мы с Рысью вместе уезжаем, уплываем куда-то под звуки осенней ночи…