«говорит – пока…»

 
говорит – пока
говорит – пойду
мне ещё с дороги прогнать беду
мне ещё обид разобрать сундук
да и крыльям давно пора бы в починку
говорит – сама
говорит – чуть-чуть
мне бы – говорит – отдохнуть-вздохнуть
мне бы сладкий чай и часок вздремнуть
и «Эдем» Шопена на старой пластинке
говорит – держись
говорит – смотри
эта сила, власть у тебя внутри
просто будь свободной, лети, гори
наплевать на страх и ехидные взгляды
говорит – приду
говорит – ты жди
пусть звенит весна у тебя в груди
я вернусь, когда застучат дожди
я всегда с тобой
даже если не рядом
 

«…а мы танцевали под скрипки неслышные…»

 
…а мы танцевали под скрипки неслышные…
кружились, друг другу уже незнакомые…
и снова меж нами шарами воздушными
взлетали признаний слова легковесные…
и лопались звонко, наткнувшись нечаянно
на льдистые искры хрустального кружева…
мы были свободны от боли предательства,
разбитых надежд, убивающей ревности…
мы были полны пустотой безразличия…
скользили, обнявшись, почти невесомые…
чужие, свободные…
и одинокие…
 

«„и-го-го!“ – хохочет девчонка…»

 
«и-го-го!» – хохочет девчонка.
«ты лети, мой конь златогривый!»
и на стульчике увлечённо
в звонкий май с улыбкой счастливой.
ты скачи, мой коник волшебный,
прямо в жизнь из радужной сказки.
мне бы воли, воздуха мне бы,
омут вод и неба опасность.
я бы – ууух!
до донышка в счастье,
об пол – эээх!
беду на осколки…
да коняшку липовой масти
съели, сгрызли серые волки.
разлетелась стружками грива
да сгорела в осени печке.
и в груди сожмётся тоскливо.
и залить тоску бы, да нечем.
и бреду сквозь времени вьюги,
и тащу кусочек Вселенной
без подмоги верного друга.
оступлюсь – мир рухнет мгновенно.
«ничего, ты – сильная, сможешь», —
подмигнёт девчонка на фото,
в зеркала скользнёт осторожно,
память-дверь захлопнув неплотно.
мне бы только адрес вокзала…
пусть плацкарт, пусть пьяный попутчик!
я бы в отпуск в детство слетала,
где для счастья надо так мало —
звонкий май и маленький стульчик.
 

«Раз-два-три, раз-два-три… старый вальсок…»

 
Раз-два-три, раз-два-три… старый вальсок.
Аккордеон чуть заметно фальшивит.
Были когда-то деревья большими,
Мамы нам лёгкие платьица шили —
Юбочка клёш и витой поясок.
 
 
Раз-два-три, раз-два-три… вальс кружевной,
Вальс неожиданный, лёгкий, спонтанный
В летнем саду городском у фонтана.
Еле заметно качают платаны
Кронами в такт. И весёлый, шальной…
 
 
Раз-два-три, раз-два-три… пух закружил —
Пух надоедливый, пух тополиный —
Память мою…
Я летела, раскинув
Ручки, как крылышки: «Я – балерина!»
Мама смеялась. И папа был жив.
 

Нормальная ненормальность

 
ты нормально делай, и нормально будет
говорят с апломбом знающие люди
и со снисхожденьем по плечу рукою
мол, цени, стараюсь, вожгаюсь с тобою
трачу благородно времечко и силы
только я советов вовсе не просила
только ваша правда для меня чужая
только мне в ней тесно, я в ней задыхаюсь
только как-то чахну от заботы мнимой
вы уж лучше сами, вы уж лучше мимо
и не плюйтесь ядом в праведном угаре
лучше быть с приветом, чем нормальной тварью
 

«Здравствуй, молодость моя с глазами серыми…»

 
Здравствуй, молодость моя с глазами серыми,
с сединою на висках машина времени.
Я смеялась, ты отчаянно-несмелым был,
провожая к дому в сумерках сиреневых.
 
 
Я игралась понарошку в обнималочки,
ты бледнел, а голос хриплым становился вдруг.
Говорил, что у меня глаза русалочьи,
замирая от случайного касанья рук.
 
 
Я была киношно-книжной и восторженной —
белый конь, прекрасный принц и замок с башнями.
Точно знала, что возможно невозможное,
и что с принцем повстречаемся однажды мы.
 
 
Мне понадобилась жизнь для понимания —
я тогда наивной девочкой была ещё.
Ты же мучился любовью и желанием,
непривычным, непонятным и пугающим.
 
 
И, мечтая о далёком неизведанном,
за киношной мишурой не разглядела я —
он всегда был рядом – искренний и преданный
безлошадный юный принц с глазами серыми…
 

«Летит дорога серой лентой в облака…»

 
Летит дорога серой лентой в облака,
по окнам капли.
Я поучаствую ещё наверняка
в дождя спектакле.
Пусть проходной, второстепенный персонаж,
на подтанцовке,
но я впишусь в неброско-стильный антураж
легко и ловко.
И не задумаюсь о тайнах мастерства
и сверхзадачах.
Я просто слушаю, как шепчется листва,
как дождик плачет.
И буду вечеру шаманить- ворожить,
просить подмоги:
«Не разорви минут связующую нить
моей дороги».
 

«Негромко музыка звучала…»

 
Негромко музыка звучала
издалека.
Она привычно промолчала:
«Ну, всё. Пока!»
А он подумал: «Что за скука
и пустота…»
И взяли за руки друг друга:
«Не тот…»
«Не та…»
Тонула роза в стильном штофе
в реке зеркал.
Грустил в фарфоре крепкий кофе
и остывал.
Они друг другу улыбались.
Спускалась ночь.
А мысли далеко витали.
И не помочь.
Вопрос безмолвный без ответа.
Не диалог.
«Я не смогла закончить это.
А ты бы смог?»
Ненужных встреч петля на шее
до хрипоты.
И поцелуй.
«Я не сумею.
Прости».
«И ты».
 

Посторонним В

 
Я счастлива. И мне никто не нужен.
Есть тишина и неостывший чай.
Застыло время ртутью в лунных лужах.
Кораблик снов взял курс на мой причал.
 
 
Я счастлива, свободна, невесома.
«Здесь и сейчас» – мой замок на скале.
Зажжён камин по знаку мажордома…
И ждут качалка и шотландский плед…
 
 
Я счастлива. Кружат обрывки мыслей…
Не друг. Не враг. Не мама. Не жена.
Я. Просто Я. Без статусов и смыслов.
Не знаю. Не умею. Не должна.
 
 
Всё – на потом. Клубком свернулось счастье
На пыльной гобеленовой траве.
Гудит камин… мне рано возвращаться…
Я счастлива.
И «Посторонним В».
 

«Мы вернёмся в однажды покинутый мир…»

 
Мы вернёмся в однажды покинутый мир,
болтовнёй и ветрами затёртый до дыр.
Как сказал бы поэт: «Мир подлунный».
Будет модница-осень в шелках от кутюр.
Ну, а может, январь – автор снежных скульптур.
Или май – бесшабашный и юный.
 
 
Этот мир был когда-то твоим и моим
старым пледом уютным – одним на двоих,
тишиной между мной и тобою.
Нашим тайным убежищем с крышей из звёзд.
Ты, смеясь, говорил: «Не про нас, не всерьёз —
пара дат, разделённых чертою».
 
 
Время ливнями лиц смоет наши следы.
Вечность спрячет тихонько в карман молодым
Млечный Путь на удачу подковой.
А когда мир спокойно забудет о нас,
не останется даже казённости фраз —
мы вернёмся.
И встретимся снова.
 

Бабай

 
сегодня ночью ко мне приходил Бабай
ну, тот – из детства
им мама ещё пугала
и, укрывая байковым одеялом
«смотри, придёт, – мне шептала – глазоньки закрывай»
и вот пришёл
«привет, – говорит – ты как?
там мама с папой волнуются почему-то
что засыпаешь часто уже под утро
и плачешь, кутаясь в предрассветный мрак»
а я молчу
и в горле колючий ком
а мне бы снова до боли прижаться к маме
и я давлюсь отчаяньем и слезами
а он вздохнул
«давай, – говорит – споём
как папа пел
ты помнишь ещё слова?»
тонула ночь в предрассветье млечном
«ещё придёшь?»
«приду, – говорит – конечно
ты только, доча, глазоньки закрывай»
 

Речка Талинка

 
Вниз по речке Талинке
Пароходик старенький,
Серый дым колечками
Вьётся над трубой.
День клонился к вечеру.
В завтра бесконечное
Юные, влюблённые,
Плыли мы с тобой.
 
 
Солнца цветик аленький
Окунулся в Талинку.
Отражала гладь реки
Звёздный океан.
В счастье захватили мы
Всё необходимое:
Стопку книг, два зонтика,
Старый чемодан.
 
 
Лунный лучик маленький
Проскользил по Талинке.
Пароход баюкала
Ласково вода.
Мы держались за руки.
И по волшебству реки
Плыли в неизвестное
Наше навсегда.
 

«В аквариуме сонных улиц…»

 
В аквариуме сонных улиц
танцуем, не касаясь дна.
В дождях осенних утонули слова.
А звёзды и Луна
плывут в прохладе тёмно-синей,
как межпланетные киты,
на плавниках сверкает иней
холодной вечной пустоты.
И тишина.
Беззвучной рыбкой скользнёт случайное авто.
А танец чувственный и зыбкий,
замысловатый и простой,
кружит под толщей снов осенних
сухой листвой ненужных фраз.
Свобода, забытьё, спасенье.
Лишь ты и я.
Здесь и сейчас.
Неважно, что случится с нами
потом… когда-то…
И пускай научимся дышать дождями,
тоской осенней.
А пока мы в пустяках не утонули,
и полночь на двоих одна —
в аквариуме сонных улиц
танцуем, не касаясь дна…
Старый фотоальбом
были голыми, босыми
по воде, аки посуху
а причины и вовсе нет
быть несчастным и смертным
а теперь аккуратно мы
утепляемся ватными
молью битыми правдами
и любовью в конвертах
то ли я, то ли кто другой
с фотографий махнёт рукой
скажет: что ж ты, такой-сякой!
и уйдёт, не прощаясь
я захлопну альбом, как дверь
из живого вчера в теперь
и в кривых зеркалах потерь
вдруг себя не узнаю
 

«И плывут куда-то по лужам кораблики-листья…»

 
И плывут куда-то по лужам кораблики-листья
И уютно спится вдвоём под одним одеялом
И к чему пустые слова для читающих мысли
И прошло всего-то сто лет между «было» и «стало»
 
 
Как всегда, чуть-чуть подгорело печенье с корицей
Домовой шуршит по-хозяйски за кухонной дверью
Мы уснём, обнявшись, и сможем друг другу присниться
Мы так долго вместе, что в вечность успели поверить
 
 
И немного страшно, что времени мало осталось
И немного странно поверить в бессмысленность истин
И уютно спится вдвоём под одним одеялом
И плывут куда-то по лужам кораблики-листья
 

«за стеной хохочет ребёнок…»

 
за стеной хохочет ребёнок
хрустальными шариками
рассыпается детское счастье
настоящее, бескорыстное, щедрое:
возьмите же, мне не жалко! у меня его много!
и раздражённо морщится одиночество,
привыкшее засыпать рядом со мной:
и что ему не спится в такой поздний час…
и возмущённо поддакивает тоска,
свернувшаяся кольцом у кровати:
куда только смотрят родители!
ночь на дворе!
это невозможно! какой неприятный шум!
ни минуты здесь не останусь!
и они уходят…
а я сжимаю в ладони неизвестно откуда взявшийся
тёплый хрустальный шарик…
и засыпаю под колыбельную детского смеха…
и точно знаю – теперь всё будет хорошо…