– С просьбой, Влас Петрович. Я ходил к нему с просьбой. Хотелось мне тогда думать, что иду я на разговор коллеги с коллегой, а получилось, что на поклон. Здание больницы они заняли полностью. Под госпиталь. Ну, вы это и без меня знаете.

Влас кивнул, задумчиво посмотрел на Григория. Интересно, о чем думал?

– Из персонала там не осталось почти никого. Я врачей имею в виду. Две сестры милосердия и одна санитарка – вот и весь персонал. Война – не война, но люди-то болеть не перестали. Я бы даже сказал, наоборот. Когда разруха, голод и антисанитария, чего хорошего ждать? А я, старый дурак, все равно ждал. Просил разрешить мне вести в больнице прием гражданского населения. Понимаете, не все манипуляции можно сделать вот так… в домашних условиях. Бывает, что нужна и перевязочная, и операционная. И медсестра у меня на примете уже имелась. Лидочка, очень способная девочка. Если бы не война, стала бы замечательным врачом.

Лидочка? Григорий бросил вопросительный взгляд на Власа, тот молча кивнул, мол, да, та самая Лидочка.

– А даст бог, так еще и станет. – Тимофей Иванович тоже посмотрел на Власа. – Как она там, оправилась?

– Оправилась, кажись… – сказал Влас не особо уверенно.

А Григорий точно знал, что не оправилась, и неизвестно еще, когда сумеет оправиться. Потому что кричит по ночам, потому что сны ее душные и страшные. Пыточные сны.

– Хорошо, – старик кивнул. – Вы ей при случае передавайте от меня привет. Скажите, велел кланяться Тимофей Иванович. Хорошая девочка. Да…

– Доктор, вы про больницу говорили, – напомнил Влас. – Про свою просьбу.

– Ну, теперь, надеюсь, понятно, что из этой моей просьбы вышло. Не скажу, что прогнали меня взашей. Штольц меня даже выслушал. Улыбался всю дорогу, кивал, а потом сказал, что ничем не может помочь. Что жизнь одного немецкого солдата в разы важнее жизней всех гражданских вместе взятых. Но снизошел… – Тимофей Иванович усмехнулся. – Впечатлил его мой немецкий, не иначе. Разрешил вести частную практику, пообещал обеспечить лекарствами и инструментами. Обманул, негодяй. Так ничего мне и не выделили. Сначала перебивался старыми запасами, потом потихоньку начал продавать фамильное серебро. – Он снова усмехнулся. – Вынес из дома все ценное, а теперь вот и спекулянт мой пропал.

– Но в больнице лекарства есть? – спросил Григорий.

– И лекарства, и перевязочный материал. Я в этом абсолютно уверен.

– Раз есть, значит, я вам их доставлю.

– Молодой человек! – Старик снова нацепил очки на нос, посмотрел на Григория сквозь толстые стекла. – Я должен вас предупредить, это опасная затея. Больницу охраняют. Особенно после того, как наша Лидочка… – Он вздохнул и продолжил: – После ареста Лидочки. Она ведь тогда всю вину взяла на себя, про меня даже словечком не обмолвилась. Знаю, что сейчас она в относительной безопасности, но как подумаю, что ей пришлось выдержать, сердце кровью обливается. Пожалела старика.

У Григория тоже сердце обливалось кровью. Потому что ему и думать не нужно, ему было достаточно заглянуть в сны Лидии.

– Она сильная, Тимофей Иванович, – сказал Влас. – И она не вас пожалела. Не корите себя. Она просто четко понимала, что вы нужны нам на свободе.

– Не утешайте, – отмахнулся старик, а потом перешел на другой, деловой тон: – План больницы у меня есть. Сохранился еще с тех времен, как я там работал. На плане отмечу самые основные помещения. Расскажу, как проще и безопаснее попасть внутрь. Составлю список того, что взять нужно будет обязательно, и отдельным списком то, что желательно. Сами понимаете, в дефиците сейчас абсолютно все.

Влас с Григорием слушали, переглядывались и кивали.

Инструктаж закончился так же внезапно, как и начался.

– Вы, наверное, голодные? – спросил Тимофей Иванович и окинул их всех рассеянным взглядом. – Не скажу, что много у меня разносолов, но…

– А мы со своими разносолами! – оборвал его Григорий и глянул на Севу: – Давай-ка, парень, тащи сюда вещмешок!

Ели все за тем же столом, только предусмотрительно сняли с него скатерть, чтобы не испачкать. Ели быстро, молча и… жадно. Особенно старик. Глядя на него, Григорий подумал, что, когда кончилось «фамильное серебро», в ход пошли имеющиеся в доме съестные припасы. Сам он к еде почти не притронулся, погрыз сухарь для видимости, на том и остановился.

– Совсем решил не жрать? – спросил его Влас, когда они курили на крыльце. – Или тебе теперь без надобности?

– Есть у меня надобность. Не переживай, товарищ командир, – усмехнулся Григорий. – Просто продержаться я могу дольше. Кажется.

– Кажется? – Влас изумленно вскинул кустистые брови.

– Не разобрался еще. Не было времени. – Григорий осмотрелся. Горыныча нигде не было видно, ни одного из трех. – Значит, выхожу, как только стемнеет.

– Выходим, – поправил его Влас. – Ты конечно спец по замкам и взломам…

– Не завидуйте, товарищ командир.

– Спец по замкам и взломам, – повторил Влас, – но в городе я ориентируюсь получше твоего. Да и вдвоем унести можно больше.

Скрипнула дверь, на крыльцо вышел Сева, сказал без прелюдий:

– Я с вами!

Влас с Григорием переглянулись. Влас уже было открыл рот, но Григорий его опередил:

– Всеволод, ты не с нами, ты с Митяем и Тимофеем Ивановичем. Если вдруг придется срочно уходить, на тебя вся надежда. Понимаешь? Доктор один не справится, и Митяя я без пригляда бросить не могу. Поэтому в другой раз. Хватит еще и на твою голову приключений.

Он уставился в глаза Севе. Не то чтобы хотел что-то про него узнать, просто само собой получилось. Увидеть успел немного, парень в мгновение ока выстроил между собой и Григорием серую каменную стену. Ишь, какой молодец! Но кое-что Григорий все-таки успел понять. Как только решится вопрос с Митяем, как только его жизни ничего не будет угрожать, Сева ринется в Гремучий ручей. Ринулся бы прямо сейчас, но чувство долга не пускает. Пока еще долг сильнее любви. Но сколько еще так будет продолжаться?

– Мы добудем лекарства и отправимся на ее поиски. Обещаю, Всеволод.

И Сева не стал спрашивать, кого он имеет в виду, лишь прикрыл глаза и кивнул. А Григорий с горечью подумал, как много долгов у него накопилось, скольким людям он обещал помочь, но до сих пор так и не помог.

* * *

Самым тяжелым было дождаться вечера. Чтобы сократить срок ожидания и набраться сил, Влас завалился спать. Сева тоже прикорнул в старом докторском кресле. Бодрствовать остались только Тимофей Иванович по причине стариковской бессонницы, и Гриня по причине своей упыриной сути. Вот это последнее Влас принял неожиданно легко. Даже не ожидал от себя такой легкости. Или легкомыслия? Потому как, каким бы хорошим человеком не был Гриня, сейчас он уже не человек. Мало того, он и сам не знает, на что способен и как себя поведет. Вот это настоящая проблема, если разобраться. Но Влас разумно постановил решать проблемы по мере их поступления. Уже засыпая, он услышал, как Тимофей Иванович интересуется у Грини, что у него с лицом. Что ответил Гриня, он так и не услышал, провалится в тяжелый, без сновидений сон.

Разбудил его Гриня, бесцеремонно толкнул в плечо. Кажется, и легонько толкнул, а плечо враз занемело.

– Пора, Влас Петрович, – сказал он, глядя в окошко. За окошком багровел закат. Ох, и не понравился Власу этот багрянец.

Митяй и Сева все еще спали. Митяй выглядел не хуже и не лучше себя прежнего. Видно, ему не так повезло, как папеньке. Приходится сражаться с хворями своими собственными силами. Про причину хвори Влас подумал уже тогда, когда они с Гриней вышли из дому, спросил прямо, без обиняков:

– А пацан твой не того?

– Не – чего? – уточнил Гриня мрачно.

– Не перекинется, если его… покусали.

– Перекинулся бы, если бы после этих покусов умер, – сказал Гриня после недолгой паузы. – Он бы умер, его бы похоронили, а он бы выкопался. На манер дождевого червя.

– Или на манер тех фрицев, про которых рассказывал Зверобой?

Гриня кивнул.

– Только это был бы уже не он. У упыря от человека остается разве что память. Приходят они к тому, кого помнили и любили при жизни. Память остается, а любви никакой.

– Супруга твоя тоже?.. – Догадался Влас.

Гриня снова молча кивнул.

– И тебе пришлось ее…

– Не мне. Я бы не смог. Тетя Оля, ну, та самая, помогла. Женщина она была решительная, сама все сделала. Кстати, ее упырь тоже порвал. Я при ней тогда был в такой же шкуре, как ты сейчас при мне. Рассказала она мне, куда бить, куда целиться, чтобы наверняка. Если придет время. Время пришло… Но все случилось по-другому.

– Как случилось? – спросил Влас.

– Долгая история, я тебе потом как-нибудь расскажу. Давай ты мне, Влас Петрович, пока расскажешь, что тебя так тянет в Гремучий ручей, какой у тебя в этом деле интерес.

– Расскажу, – пообещал Влас. – Будет время, обязательно расскажу, а пока не до того. Двигаем!

Двигались быстро, короткими перебежками, не попадаясь на глаза ни редким горожанам, ни немецким патрулям. Да и что удивительного? Один профессиональный вор, второй профессиональный сыщик. У обоих опыта хоть отбавляй. Притормозили лишь у больницы, чтобы провести рекогносцировку.

Больницу охраняли. Прав был Тимофей Иванович. Охрана стояла на центральном входе, и двое автоматчиков курсировали по периметру. Интересно, куда подевались Гринины собачки?

Гриня словно прочел его мысли.

– Знаешь, чего мне сейчас больше всего хочется, Влас Петрович? – спросил он шепотом.

– Чего?

– Натравить на этих гадов Горыныча. Ты ж в Гремучем ручье был, видел, как он умеет.

Власу и самому хотелось. Велик соблазн, когда у тебя в помощниках такая вот нездешняя силища. Но здравый смысл подсказывал – не нужно поднимать шум, действовать надо тихо и чисто, чтобы комар носа не подточил.

В больницу вошли через подвал. С замком Гриня разобрался в три счета. Власу показалось, что прямо голыми руками, без отмычек. В подвале было темно, пахло сыростью. Влас включил фонарик, в свете его Гриня показался ему настоящим упырем. Вот такую злую шутку сыграло с Власом воображение.

– Выключи, – прошептал Гриня.

– Не видно же ни хрена. – Влас погасил фонарик.

– Мне видно. – В воцарившейся темноте Гринины глаза блеснули красным. Или просто показалось от неожиданности.

– Тебе может и видно, а мне как быть? – проворчал Влас. – Если я сейчас на какой-нибудь хлам налечу и устрою тут…

– Нет тут никакого хлама, – оборвал его Гриня. – А если будет, я тебя предупрежу.

Дальше шли молча. Гриня бодро и уверенно, а Влас, считай, наощупь. Света прибавилось, когда узкая лестница вывела их к двери. Вот из-под двери свет как раз и пробивался.

– Погоди-ка, – сказал Гриня одними губами, а сам прижался ухом к двери, постоял так секунд двадцать, прислушиваясь, а потом осторожно толкнул дверь.

Они вошли в подсобку, заваленную бытовым хламом, ведрами, швабрами и тряпками. На плане Тимофея Ивановича она так и значилась «подсобным помещением». Лунный свет сюда проникал через узкое, забранное решеткой оконце. Влас достал из-за пазухи план, расстелил на старом колченогом табурете, включил фонарик. Гриня может и видит в темноте, как кот, но он-то пока еще человек.

Получалось, что для того, чтобы дойти до кабинета с лекарствами, им нужно пересечь почти всю больницу, пройти мимо палат и сестринского поста. Задачка выходила не из легких. Даже если предположить, что больные спят в своих палатах, то в коридоре запросто можно повстречать кого-нибудь из персонала. Или охраны, что еще хуже.

– Я пойду один, – сказал Гриня решительно. – Поверь, Влас Петрович, без тебя я справлюсь быстрее и надежнее.

Почему-то Влас в этом ни секунды не сомневался. При нынешней Грининой скорости и ловкости, шансы его повышались в разы. Но как же он сам-то может отсиживаться, когда кто-то другой, да еще такой неблагонадежный, будет осуществлять основную операцию?

– Если через четверть часа не вернусь, выбирайся один. – Гриня забросил на плечо вещмешок. – За парнями моими и стариком, надеюсь, присмотришь? – спросил очень серьезным тоном.

– Вместе присмотрим, – сказал Влас. – Удачи тебе, Гриня.

– Забыл? Я ж фартовый! – В полумраке подсобки блеснули белоснежные Гринины зубы. – Ну все, я пошел.

Как он пошел, Влас толком и не разглядел. Кажется, только моргнул, а дверь уже бесшумно закрылась. Потянулись долгие минуты ожидания. Несколько раз Влас порывался отправиться на поиски Грини, но здравый смысл всегда побеждал. На исходе отведенной на ожидание четверти часа дверь в подсобку снова бесшумно открылась, впуская внутрь черную тень. Влас напрягся, вскинул автомат.

– Свои, – сказала тень голосом Грини.

– Ну что? – спросил Влас сдавленным шепотом.

– Ну все, уходим, товарищ командир.

Выходили тем же путем, каким и заходили. Заминка случилась уже у подвальной двери. Идущий впереди Гриня внезапно замер, и налетевшему на него в темноте Власу стоило больших трудов не выругаться. Хорошо, что не выругался, потому что за дверью кто-то был. Влас слышал это даже своим человеческим ухом. Потянуло табачным дымком. Наверное, тот, кто стоял снаружи, специально искал затишное место, чтобы закурить. Появилась надежда, что он скоро уйдет. Сколько той папиросы?

Влас остался стоять на месте, а Гриня бесшумно, будто на кошачьих лапах, подошел к двери, заглянул в щель между досками. Влас скорее почувствовал, чем увидел, как он предупреждающе махнул рукой. Мол, подожди, товарищ командир, скоро выйдем.

Он уже и настроился ждать, когда снаружи послышался мужской голос. Говорили по-немецки, тихо и, кажется, удивленно. Влас покрепче сжал рукоять автомата, хоть и понимал, что в нынешних условиях действовать лучше ножом. А потом дверь содрогнулась от удара, послышались странные, какие-то булькающие звуки. Влас сунулся вперед, но напоролся на твердое, как камень, плечо Грини. Дверь больше не содрогалась, а мелко-мелко вибрировала, словно бы снаружи кто-то бился об нее в конвульсиях. Когда вибрация эта затихла, наступила полнейшая тишина. Спросить бы, что там такое происходит, но вот страшно. Почти как в детстве, когда маленькому Власу казалось, что под кроватью затаилось чудовище. Только он не маленький, а чудовище затаилось не под кроватью, а за вот этой хлипкой дверью, которая медленно-медленно открывается…

Нет, это сначала дверь открывалась медленно, а потом вдруг распахнулась с такой силой, что врезалась в стену. В дверном проеме стоял фриц. Влас понял это по форме. Фриц пошатывался из стороны в сторону, как пьяный. Власу и подумалось сначала, что пьяный. И вот эти булькающие звуки враз получили объяснение. Жаль, что ненадолго. Фриц перестал раскачиваться и ломанулся в подвал. Может быть, Влас и сам бы среагировал. Даже наверняка. Но Гриня его опередил, одной рукой оттолкнул его от двери, а другой схватил за ворот фрица. Он схватил, а фриц зашипел, и как-то сразу стало понятно, что это не человек, что зараза из Гремучей лощины расползается по округе.

Додумать эту мысль до конца Влас не успел. И разглядеть толком тоже ничего не успел. Просто услышал сначала противный хруст, а потом еще более противный чавкающий звук. Наступившая после этого тишина не была абсолютной. В ней кто-то тяжело, с присвистом дышал. Влас не сразу понял, что это он сам так дышит. А когда понял, дышать почти перестал. Зато смотрел во все глаза.

На улице перед дверью лежало растерзанное, истекающее кровью тело часового. Наверное, того самого, который решил перекурить в затишном месте. Перекурил… А у ног Грини лежало второе тело. И Власу не было нужды разглядывать его зубы, чтобы понять, что это упырь.

Гриня наклонился над упырем, без малейшего усилия выдернул у него из груди охотничий нож, глянул на Власа.

– Не получилось по-тихому, Влас Петрович, – сказал шепотом. – Давай-ка, если не брезгуешь, помоги мне второго сюда стащить. Глядишь, хватятся не сразу. Хотя, кровищи тут…

Влас молча выбрался из подвала, ухватил часового за ноги. Вдвоем с Гриней они заволокли тело в подвал, закрыли дверь. На то, чтобы хоть как-то замаскировать следы крови, не оставалось времени. Да и что толку? Пропажу часового обнаружат довольно быстро. Поэтому уходить нужно как можно скорее.

Они не уходили, а бежали бегом. Влас доверился Грининой чуйке. Или не чуйке, а слуху и зрению. Еще бы как-то не отставать от этого двужильного.

Сбавили ход уже на самой окраине, остановились в тени разрушенного сарая, чтобы отдышаться. Вернее, это Власу нужно было отдышаться, а у Грини даже дыхание не сбилось. Если у него вообще оно есть – это дыхание.

– Плохо дело, – сказал Гриня, наблюдая за тем, как Влас пытается прийти в себя после пробежки.

– И не говори! Нужно заняться физподготовкой.

– Я не про то. Я про упыря.

– Да, далеко зашел. Как ты его? Мне показалось, голыми руками?

– Не показалось. Сначала башку свернул, а потом уже ножом.

– А если бы только башку?

– Не знаю, не стал рисковать. Не о том сейчас нужно думать, Влас Петрович.

– А о чем? – Наконец-то дыхание восстановилось и сердце перестало выпрыгивать из груди.

– Я о том, что вот таких… – Гриня помолчал, подбирая правильное определение, но так и не подобрал, махнул рукой. – Вот таких ходячих мертвяков создавать могли только фон Клейст и его чокнутая сестрица. Сестрицу убила тетя Оля. Труп ее я видел собственными глазами. А фон Клейста, предположительно, взорвал твой человек.

– Сева сказал, что видел фон Клейста в Гремучем ручье.

– Видел, – Гриня кивнул. – И я допускаю, что этот кровосос до сих пор жив.

– Тогда что тебя смущает?

– Фон Клейст всегда был очень осторожен и никогда не оставлял следов.

– А кто оставлял? – сердце замерло, а потом снова понеслось вскачь.

– Ирма. Его сестра. Эта считала лощину своими охотничьими угодьями, а людей своими живыми игрушками. Но Ирмы нет, а упырей становится все больше и больше. Если их создает не фон Клейст, тогда кто?

– А сами они не могут как-нибудь… плодиться? – спросил Влас растерянно. – Ну, куснул упырь простого человека, выпил кровушку – и все, готов новый упырь.

– Нет, – Гриня покачал головой. – Упырь не может создать себе подобного, потому что не может вовремя остановиться. Упырь не выпивает кровушку, как ты изящно выразился, а рвет свою жертву в клочья. Там вообще другой… механизм.

– Хотелось бы знать, какой. – Власу и в самом деле было важно знать. Так сказать, ради будущей борьбы. – Ты уж прости за бестактный вопрос, но каким образом ты стал вот таким? Почему сохранил рассудок и… человечность?

– Мне бы тоже хотелось это знать. – Гриня пожал плечами. – Есть у меня кое-какие догадки.

– Поделись.

– Поделюсь, только давай по дороге. Слышу, ты уже отдышался.

– Слышит он, – проворчал Влас и первый тронулся с места.

Какое-то время шли молча, а потом Влас не выдержал:

– Так что за догадки, Гриня?

– У них, у упырей, имеется какая-то своя иерархия. Ну, как я это разумею, – Гриня говорил, не глядя на Власа. Чувствовалось, что говорить ему о таком неприятно и больно. – Насколько я понимаю, раньше у них вообще не получалось создавать этих… упырей. Просто жрали людей по-тихому, так и жили. Но в Гремучей лощине все изменилось. Ирма говорила, что это особенное место, очень благоприятственное для таких, как они. Я пока не разобрался, в чем тут соль, но голос лощины я стал слышать намного отчетливее.

– Особое место, понятно. С упырями что? – Власу не терпелось, это чувство было сродни зуду. Так сильно ему хотелось знать правду!